Заговор красного бонапарта - Борис Солоневич

Профессор Шмидт снял меховую шапку, отер лысеющий лоб и молча взволнованно пожал руку Водопьянову. Все они, старые полярники, понимали друг друга без слов. Никогда они не были так близко и так бесславно от смерти…

Искусство летчика спасло товарищей и успех экспедиции в последний момент. Но, может быть, эта тысячная доля секунды погубила маршала Тухачевского. Как знать, решился ли бы Сталин на удар по армии, если бы тягостное напряжение всей страны и всего мира было еще более усилено трагическим исходом полярного перелета?..

Ликующей толпой высыпали незванные полюсом гости на широкую льдину. Соленые слова, шутки и здоровый бодрый смех смело ударили по «белому безмолвию». Основная задача была выполнена: полюс завоеван!

Сейчас же было приступлено к выгрузке грузов, а Кренкель, взяв у Шмидта написанную им на листке блокнота телеграмму, с сияющим лицом полез в кабину самолета передать ее на остров Рудольфа, а оттуда в далекую родную Москву. Однако, через несколько минут, он с бледным и перекошенным лицом выглянул из самолета. Оказалось, что при резком толчке машины о ледяную стенку умформер получил внутреннее повреждение; при первой же волне, посланной Кренкелем в эфир, произошло короткое замыкание, и только что так счастливо основанная станция «Северный полюс» осталась немой.

Но горевать и ругаться не было времени. Все бросились на разгрузку материалов полярной рации, а Кренкель лихорадочно захлопотал, устанавливая новую мачту на льдине. Вокруг него грохотали смех и соленые шутки здоровых, бодрых спутников, выгружавших самолет и намечавших место аэродрома для принятия других самолетов. А он все прилаживал свои приборы и аккумуляторы, устанавливая антенну, стараясь поскорее бросить в мир чудесную волну: «мы живы». Он-то, старый участник полярных путешествий, лучше многих понимал, КАК объясняют ТАМ, на материке, внезапное молчание ЕГО рации…

Десять лет тому назад, когда итальянский дирижабль «Норге», попавший в ледяную бурю, был разбит об айсберги по дороге от полюса домой, многие дни о нем ничего не было известно. Миллионы людей ловили в эфире новости о дирижабле, но их не было. А потом… какой-то русский парнишка в деревне под Вяткой, устроивший себе самоделку-радиоаппарат, случайно поймал позывные «Норге» и догадался передать их телеграммой в Ленинград. И только тогда мир узнал о случившемся; связь с оставшимися в живых из экспедиции Нобиля была налажена; самолеты-спасители загудели в воздухе; мощный ледокол «Красин» начал стальной грудью пробивать путь сквозь льды для спасения людей, оставшихся в живых после гневной мести полюса.

Так и теперь где-то произошла несомненная трагедия, но мир еще не знал о ней. Догадывались о ней только люди в мехах, склонившиеся у радиоаппарата на острове Рудольфа, да хватался за больное сердце обеспокоенный диктатор в Кремле.

Много часов царило молчание. Условленные позывные «У П О Л» («я — станция „Северный полюс“») не доносились невидимыми волнами по эфиру… Люди с наушниками сидели у тускло освещенной доски аппарата и ждали на определенной волне знакомого писка — точек и тире, из которых можно было составить «У П О Л». Но эфир молчал… Только в 12 часов ночи, когда в маленькой бревенчатой хижине все, измученные ожиданием, уже спали, дежурный, склонившись над молчащим аппаратом и не осмеливаясь слушать ничего, кроме определенной волны, услышал, наконец, позывные: «УПОЛ», «УПОЛ», «УПОЛ»… Он не мог оторваться от аппарата, чтобы крикнуть и позвать других. Ни одна точка или тире не должны были быть упущены. Его рука протянулась к висевшему на боку револьверу и резкий звук выстрела сорвал всех с коек. Сияющее лицо дежурного радиста не требовало объяснений такому необычному способу побудки…

«Москва. Главсевморпуть. Остров Рудольфа.

В 11 часов 10 минут самолет „СССР Н 170“ под управлением Водопьянова, Бабушкина, Спирина, старшего механика Бассейна пролетел над Северным полюсом. Затем Водопьянов снизился с 1750 метров до 200, пробив сплошную облачность. Стали искать льдину для посадки и устройства научной станции.

В 11 ч. 35 м. Водопьянов блестяще совершил посадку. К сожалению, при отправке телеграммы о достижении полюса внезапно произошло короткое замыкание, выбыл умформер рации, прекратилась радиосвязь, возобновившаяся только сейчас, после установки новой рации на новой полярной станции. Льдина, на которой мы остановились, расположена, примерно, в 20 километрах за полюсом по ту сторону и несколько на запад от меридиана Рудольфа. Положение уточним. Льдина вполне годится для научной станции, оставшейся в дрейфе в центре полярного бассейна. Здесь можно сделать прекрасный аэродром для приемки остальных самолетов с грузом станции.

Чувствуем, что перерывом связи невольно причинили вам много беспокойства. Очень сожалею. Сердечный привет. Прошу доложить партии и правительству о выполнении первой части задания.

Начальник экспедиции Шмидт».

Лихорадочно звонили ночью телефоны кремлевской связи в Москве. И через час с высоких мачт мощной станции Коминтерна в эфир полетели слова ответной телеграммы:

«Партия и правительство горячо приветствуют славных участников полярной экспедиции на Северный полюс и поздравляют их с выполнением намеченной задачи — завоевания Северного полюса. Эта победа советской авиации и науки подводит итог блестящему периоду по освоению Арктики и северных путей, столь необходимых для Советского Союза. Первый этап пройден, преодолены величайшие трудности. Мы уверены, что героические зимовщики, остающиеся на Северном полюсе, с честью выполнят порученную им задачу по изучению Северного полюса. Большевистский привет славным завоевателям Северного полюса!

И. Сталин, В. Молотов, К. Ворошилов, Л. Каганович, М. Калинин, В. Чубарь, А. Микоян, А. Андреев, С. Коссиор, А. Жданов, Н. Ежов, М. Рухимович, В. Межлаук».

Подписи прославленного маршала Тухачевского, вложившего так много своей кипучей энергии в подготовку экспедиции, не было под телеграммой. Информация Канделяки из Берлина и посадка Водопьянова на полюсе окончательно развязывали руки Сталину. Вызванный ночью Ежов получил последние инструкции…

Над ликующим и гордым победой русского гения народом нависал кошмар новых жертвоприношений на алтарь коммунизма. Перед глазами Европы, на миг забывшей, что СССР — не Россия, должна была пройти страшная картина новой большевистской чистки — самой кровавой, которую только знала мировая история. У русского народа хотели вырвать русское сердце, которое осмелилось чувствовать, надеяться и верить в русское, а не советское будущее своей родной страны…

Перемены в армии были объявлены так неожиданно, что всех захватили врасплох. Неожиданные удары исподтишка были давно известной любимой специальностью Сталина.

Дыбенко, когда-то кочегар Балтийского флота, сделавший при Советах головокружительную карьеру — одно время до наркома включительно — когда-то «краткосрочный» муж Коллонтай, а теперь командующий войсками Приволжского военного округа, только что вернулся из Москвы в Куйбышев. В Москве он был приятно и неожиданно удивлен очень ласковым приемом у Ворошилова и количеством комплиментов, «отпущенных» ему на этот раз наркомом обороны. И боевая подготовка округа стоит, мол, на должной высоте, и дух вверенных ему войск стоек, крепок и находится в струе генеральной линии партии. Был даже густой намек на быстрое повышение. То же самое в один голос повторили ему при проводах в его салон-вагоне Буденный и адъютант Ворошилова — комдив Снегов. Словом, все обстояло прекрасно. Немудрено, что сильно располневший от привольной жизни 50-летний сангвиник Дыбенко, и в пути и по возвращении ночью в Куйбышев (Самару), позволил себе выпить лишнее и вне обычного расписания провести ночь с молодой красивой женой (которой по счету, он и сам уже не мог сказать).

Вот почему утром, проспав, не слушая утренней радиоинформации, он торопился на службу, полный жажды кипучей деятельности после лестных похвал Москвы. А его штаб был уже в лихорадке. Утром, после приезда Дыбенко, прозвучал, как гром среди ясного неба, непонятный приказ Ворошилова о переменах и назначениях среди высшего комсостава армии. В этом приказе было сказано, что маршал Тухачевский переводится на пост командующего войсками Приволжского округа. Но в приказе ни слова не было сказано о самом Дыбенко. Не мудрено, что сотрудники штаба были взволнованы и заинтригованы.

После первых же минут очередных докладов стало понятно, что сам Дыбенко, как это ни странно, ничего еще не знает об оглушительной новости. Не сразу решился начальник штаба сообщить своему командующему об утреннем радио Москвы. Он не без колебания посовещался с ближайшими сотрудниками и, наконец, решился. Оправив мундир, вошел в кабинет Дыбенко.