Избранные произведения - Жуакин Машадо де Ассиз

— Понятно, понятно, этот план мне нравится.

— В самом деле? — обрадовался он. — Посоветуйся с протонотарием; он тебе скажет — годится ли мой план; я тоже спрошу его, если хочешь; в крайнем случае обратимся к епископу.

Я задумался.

— Да, кажется, это самое подходящее: раз появится новый священник, значит, обет будет выполнен.

— С денежной стороны дело уладится просто, — заметил Эскобар, — сирота обойдется твоей матери не дорого, он не потребует особых забот. Дома приносят вам семьдесят мильрейсов дохода, не говоря о рабах…

— Лучшего выхода не найдешь, — сказал я.

— Я тебе составлю компанию.

— Ты тоже покидаешь семинарию?

— Конечно. Меня привлекает здесь одна латынь; а теология мне ни к чему. Да и латынь необязательна; зачем она в торговле?

— In hoc signo vinces![97] — воскликнул я, смеясь.

Собственные слова показались мне весьма остроумными. О! Как надежда все украшает! Эскобар улыбнулся; по-видимому, ему понравилось мое замечание. Каждый из нас задумался о своем, устремив в пространство отсутствующий взор. Так, по крайней мере, выглядел мой приятель, когда я, придя в себя, обернулся к нему, чтобы еще раз сказать спасибо за великолепный план: трудно было придумать что-нибудь лучшее. Эскобар слушал с превеликим удовольствием.

— Пусть хоть раз, — торжественно произнес он, — религия и свобода пойдут рука об руку.

Глава XCVII

Я ПОКИДАЮ СЕМИНАРИЮ

Мы сделали все, как советовал Эскобар. Поколебавшись немного, мать уступила нашим уговорам. Падре Кабрал, посоветовавшись с епископом, убедил ее, что она поступает правильно. К концу года я вышел из семинарии.

Мне исполнилось семнадцать лет… Тут следовало бы подойти к середине книги, но по неопытности я увлекся и дошел почти до конца, а самое главное осталось впереди. Придется рассказывать покороче, — поменьше второстепенного, поменьше рассуждений, только основное. Вот уже эта страница охватывает несколько месяцев, другие поведают о целых годах, так и доберемся до конца. Надо принести в жертву и рассказ о переживаниях, свойственных семнадцатилетнему возрасту. Не знаю, читатель, было ли тебе когда-нибудь семнадцать лет. Если было, то, значит, тебе известно, что юноша в это время — любопытное существо: еще не мужчина, но уже и не мальчик. А я был прелюбопытнейшим существом, как сказал бы наш приживал Жозе Диас, и, видит бог, сказал бы неплохо. Что сделало меня таким, трудно сказать, не злоупотребляя подробностями; а меня интересует лишь анализ моих тогдашних ощущений. Несмотря на семинарское воспитание и влияние матери, целомудренная сдержанность сменялась во мне дерзкими порывами — кровь играла, да и девушки не оставляли меня в покое. Я нравился им, и они этого не скрывали; некоторым из них хотелось полюбоваться на меня вблизи, а, как известно, тщеславие — основа соблазна.

Глава XCVIII

ПЯТЬ ЛЕТ

Победило благоразумие: я погрузился в занятия. Миновало несколько лет. Когда мне исполнилось двадцать два года, я стал бакалавром прав.

Все изменилось вокруг. Постарела мать, хотя седых волос у нее все еще было немного. Чепчик, одежда и мягкая обувь оставались прежними, но она уже не так усердно хлопотала по дому. Дядя Косме по болезни сердца вышел в отставку. Время не пощадило и тетушку Жустину. Жозе Диас тоже состарился, но не утратил интереса к окружающему. Когда мне присуждали степень, он так радовался, будто не меня, а его сделали бакалавром. Мать Капиту умерла, отец ушел с должности, из-за которой некогда хотел покончить с собой.

Прослужив четыре года в одном из лучших торговых домов Рио-де-Жанейро, Эскобар занялся продажей кофе. По мнению тетушки, он лелеял мечту склонить мою мать ко второму браку, но если бы у него возникла подобная идея, он осуществил бы свое намерение, несмотря на огромную разницу в возрасте. В действительности мой друг не шел дальше попыток приобщить мою мать к своим коммерческим начинаниям, и однажды по моей просьбе она одолжила ему небольшую сумму; он вернул деньги очень скоро, сказав с упреком: «Дона Глория трусиха и не хочет разбогатеть».

Разлука не охладила нашей привязанности. Эскобар служил посредником в моей переписке с Капиту. Когда я познакомил его с моей подругой, она ему очень понравилась. Вступив в деловые отношения с отцом Санши, он сблизился через него с Капиту и стал нашим общим другом. Капиту не желала прибегать к услугам Эскобара, она предпочла бы обратиться к Жозе Диасу, но я воспротивился: у меня сохранилось детское почтение к нему. Выбор пал на Эскобара; волей-неволей пришлось Капиту отдать ему первое письмо, за которым последовали остальные… И после женитьбы Эскобар продолжал оказывать нам эту услугу… Ибо он женился — угадайте на ком — женился на доброй Санше, подруге Капиту, почти что ее сестре, и в письмах ко мне стал называть Капиту «свояченицей». Вот как возникают привязанности, родственные узы и приключения, вот как создаются книги.

Глава XCIX

СЫН — ВЫЛИТЫЙ ОТЕЦ

Когда я вернулся бакалавром, мать сияла от счастья. И по сей день слышится мне голос Жозе Диаса. Припомнив Евангелие от святого Иоанна, он воскликнул при виде наших объятий:

— Женщина, вот сын твой! Сын, вот твоя мать!

Заливаясь слезами, мать проговорила:

— Братец Косме, посмотрите! Не правда ли, что Бенто — вылитый отец?

— Да, у них много общего: глаза, черты лица. Он совсем как отец, только куда моднее, — закончил дядя шутливо. — Признайся-ка теперь, сестра Глория, разве ты не рада, что он отказался принять сан? Ну какой священнослужитель получился бы из этого щеголя?

— Как поживает мой преемник? — заинтересовался я.

— Ничего, через год его посвятят в сан, — ответил дядя Косме. — Тебе надо присутствовать при этой церемонии; я тоже пойду, если позволит мое больное сердце. Ты словно сам приобщишься к божьей церкви.

— Разумеется! — сказала моя мать. — Но погляди на него хорошенько, брат Косме, разве он не вылитый портрет мужа? Мне всегда казалось, что сходство огромное, а сейчас оно еще усилилось. Хотя усы немного и меняют лицо…

— Да, сестра Глория, усы действительно меняют лицо… но все равно мальчик удивительно похож на отца.

И мать поцеловала меня с нежностью, которую я не берусь описать. Дядя Косме назвал меня доктором, Жозе Диас повторил шутку, а вслед за ним все в доме стали так величать меня.

Глава С

«ТЫ БУДЕШЬ СЧАСТЛИВ, БЕНТИНЬО!»

Распаковывая в своей комнате чемодан, я вынул из шкатулки диплом бакалавра и, рассматривая его, задумался о счастье и о славе. Мне представлялась свадьба и блестящая карьера, а Жозе Диас молча и усердно помогал раскладывать вещи. Внезапно спустилась невидимая фея и сказала пылко и нежно: «Ты будешь счастлив, Бентиньо, ты будешь счастлив!»

— А почему тебе не быть счастливым? — спросил Жозе Диас, выпрямившись и пристально глядя мне в лицо.

— Вы тоже слышали? — удивленно обратился я к нему.

— Что слышал?

— Кто-то предсказал мне счастье!

— Вот так так! Да ведь ты сам воскликнул это…

Даже сейчас я готов поклясться, что то была фея: изгнанные из сказок и поэм волшебницы обитают в сердцах людей и вещают оттуда. Во всяком случае, голос своей феи я слышал не раз и совершенно отчетливо. Она, наверное, сродни шотландским колдуньям: «Ты будешь королем, Макбет». «Ты будешь счастлив, Бентиньо!» В сущности, одна и та же песня, вечная и неизменная. Опомнившись от изумления, я услышал окончание тирады Жозе Диаса:

— …Ты должен быть счастлив, как того и заслуживаешь по праву. Доказательство тому — отличные оценки, которые у тебя в дипломе по всем предметам; я уже рассказывал, что слышал из уст профессоров лестные отзывы о тебе. К тому же счастье не только в славе… Ах! Ты не доверяешь старику! Бедный Жозе Диас, ты им пренебрегаешь, он уже ни на что не годен; теперь у тебя другие приятели, помоложе… Не отрицаю, Эскобар — юноша достойный: труженик, прекрасный муж; но ведь и я способен преданно любить тебя.

— Не понимаю, о чем вы говорите?

— Как о чем? Разве ты не догадываешься?.. Твоя дружба с соседкой должна была так закончиться. Это поистине благословение небесное, ибо Капиту — ангел, ангелочек… Прости за вольность, Бентиньо, мне хотелось лишь подчеркнуть достоинства этой девушки. Когда-то я думал о ней иначе; детские шалости казались мне проявлением капризного характера, а шаловливая девочка с задумчивыми глазами оказалась изысканным цветком, из которого созрел спелый и прекрасный плод. Почему ты не поделился со мной новостью, которую многие угадывают и одобряют?

— Кто одобряет? Мама?

— Да, конечно. Мы говорили с ней о тебе и Капиту, и она спросила мое мнение. Узнай у нее, что я ответил, — спроси-ка. Я сказал, что лучшей невестки и пожелать нельзя — девочка красивая, скромная, одаренная, общительная… и хозяйка отличная, об этом и говорить не приходится. После смерти матери она взяла хозяйство в свои руки. Падуа остается лишь получать пенсию и отдавать ее дочери, а она распределяет деньги, платит по счетам, заботится о питании, одежде, об освещении, — да ты и сам наблюдал все это в прошлом году. А уж о ее красоте кому и судить, как не тебе.