Государь - Саймон Браун

– С тобой все в порядке?

– Он спас мне жизнь, – сказала она.

Макон моргнул, глядя на нее.

– Этот человек?

– Когда они напали на клан Лошади, этот человек убил саранаха, собиравшегося меня зарезать, а затем велел мне бежать.

Она взяла аманита за челюсть и подвигала ею вверх-вниз. Высохшая кровь потрескалась у него на губах.

– Почему? – спросила она у трупа. – Неужели ты мне не скажешь? – Она сильнее задвигала челюстью, и Макон услышал, как трещат от трупного окоченения мускулы.

– Нет, Веннема, – остановил он ее. – Прекрати это.

Вместо того, чтобы прекратить, она другой рукой схватила аманита за поредевшие седые волосы и принялась растягивать лицо в стороны.

– Почему ты не говоришь мне? – провизжала она.

Макон схватил ее за руки и попытался оттащить, но она внезапно поднялась, вырвалась из его рук, выхватила саблю и одним изящным, тяжелым ударом обрушила ее на шею аманита. Голова откатилась, и на траву полилась темная густая кровь.

– Я хотела умереть вместе с мужем и ребенком! – вскрикнула она и, упав на колени, обеими руками вогнала острие сабли в грудь аманита.

И повисла, держась за рукоять, внезапно затрясшись от всепоглощающих рыданий. На сей раз, когда хлынули слезы, они сопровождались воем – и вой этот разрывал сердце Макона. Он снова опустился на колени рядом с ней и обнял ее за плечи. Она еще плакала какое-то время, а потом обмякла, прижавшись к нему, уткнувшись лицом ему в плечо.

ГЛАВА 20

Стоя в тронном зале Аривы Розетем, окруженный роскошью двора и самыми могущественными и влиятельными гражданами Кендры, разодетыми в самые пышные свои наряды, Оркид Грейвспир поймал себя на мыслях о своем покойном племяннике.

Оркид чувствовал себя виноватым оттого, что был не в состоянии скорбеть по нему так, как ему хотелось. Ведь Сендарус в столь многих отношениях был для него тем сыном, которого он всегда хотел иметь, и являлся главным стержнем в плане брата Оркида поднять Аман из вассального государства до равного с Кендрой партнера в королевстве Гренда-Лир. И все же вместо скорби он думал: мог ли кто просчитать все возможности чьей-то жизни?

Он наблюдал за сидящей на троне Аривой – и канцлер в нем восхищался той манерой, с которой она выполняла свои официальные обязанности, постоянно сохраняемой ею осанкой, ее отстраненностью и величием; и в то же время мужчина в нем любовался женщиной, которую любил, как он прекрасно понимал, больше почти всего остального.

«Почти всего остального», – сказал он себе, зная, что его работа на благо Амана стояла за всем, совершенным им во взрослой жизни.

«Наверное, до нынешнего времени, – добавил он, признавая, что смерть Сендаруса высвободила полную силу его чувств к Ариве; чувств, которые он подозревал в себе много лет, но всегда держал на привязи. – Но не проси большего, старина. Теперь я могу любить во имя долга».

Будь здесь сейчас Амемун, Оркид бы обратился к нему и спросил его о возможностях, содержащихся в одной жизни, и он чуть ли не слышал голос старого королевского советника, говорящий ему: «Много возможностей, но выбор всегда один».

Ему вдруг подумалось, что он ощутил присутствие старого друга, и Оркид даже полуобернулся через плечо, проверить, нет ли его здесь. Но там стоял всего лишь какой-то член Двадцати Домов, игнорируя его и сосредоточив все внимание на королеве. Взгляд канцлера снова остановился на Ариве; в ее чертах, в ее голосе, в ее действиях была видна красота, сила и честь. В последние дни он обнаружил, что даже когда она не находилась рядом с ним, его мысли вертятся вокруг нее, нарушая его спокойствие и сосредоточенность. Он признавал, что испытываемое им чувство было ничем иным, как страстью, и печально улыбнулся, подумав, что Амемун восхитился бы изяществом сочетания долга и страсти, хотя последняя по-прежнему сбивала его с толку; в жизни Амемуна так и не нашлось времени для страсти.

Оркид теперь постоянно подыскивал предлоги побыть с Аривой. Как некогда, выполняя свои обязанности канцлера, он с удовольствием заботился обо всех мелочах, так теперь он собирал их как вопросы для обсуждения в приватных беседах с королевой. Когда она что-то брала, он воображал, что это его рука; когда она чего-то касалась, он воображал, будто она касается его щеки; когда она говорила, он воображал, будто ее слова предназначались только для него.

Оркид понимал: он снова сделался подобным ребенку – в столь многих отношениях он ощущал себя беспомощным и подверженным чувствам, от которых у него теперь не было защиты в виде долга. Он оказался одержимым всеми возможностями, которые теперь содержались в его жизни – и знанием, что все они ровным счетом ничего не значат, если Арива не сделает тот единственный выбор, которого он так отчаянно жаждал: не полюбит его в ответ.

Деджанус не посмел сам явиться на огненное погребение; слишком много золотых ушло на убеждение хозяина таверны «Пропавший Моряк» помалкивать о том, что коннетабль был с Иканой в ту ночь, когда она умерла. Или о том, что тело ее было покрыто ужасными кровоподтеками, а левая скула раздроблена. И все же, когда он узнал от одного из слуг в таверне – и еще одного из своих осведомителей, – что пепел Иканы был брошен в море близ порта, дабы какую-то часть его могло унести ветром или течениями в ее родную провинцию Луризия, он позаботился посетить то место и бросил в воду последнюю золотую монету, чтобы помочь ей в пути. Это успокоило его совесть и даже помогло ему прослезиться.

Но все же, вздохнул он про себя, отворачиваясь от моря и направляясь обратно во дворец, она сама в этом виновата.

Он – словно дух стихии, думалось ему. Дикий и чистый, и чувства его такие же изначальные, как сама жизнь, не скованные тесными общественными рамками, самообманом или странными обычаями. Он будет проходить по этому миру неиспорченным, оставляя в покое, когда не беспокоили его, но без сожалений, словно страшная буря, отвечая на любую угрозу.

Шагая по нагретым теплой осенью улицам, окруженный сильным и гордым городом, с высящимся над миром дворцом Кендры, он не боялся ничего. День ему нравился намного больше, чем ночь; дцем все было ясно видно и не составляло труда разоблачить обман; он мог уверенно шагать по улицам, с твердой убежденностью в собственной силе и готовности воспользоваться ей. В подобный день он мог даже противостоять Оркиду.

За исключением того, что в этот день в том не было нужды. Теперь он командующий Великой Армией. Он прославится на весь мир. Деджанус Завоеватель. Даже имя хваленого Генерала, Элинда Чизела, потускнеет в сравнении с ним; и по иронии судьбы произойдет это за счет сына самого Генерала. Который также был сыном ведьмы Ашарны, напомнил он себе, великого врага работорговцев, великого врага наемников.