Волхв - Джон Фаулз

Среда, среда. Я не дотерпел и до среды. Во вторник после уроков взобрался на центральный водораздел. Убеждал себя, что зря набиваю ноги. Не зря. Дыхание перехватило: далеко внизу, на лиловеющей глади Муцы, стояла на якоре неповторимая «Аретуза» — игрушечный белоснежный силуэт. Что ж. Выходит, старик капитулировал.

49

В половине десятого я добрался до ворот. Прислушался — ни звука. Прошел по лесной колее до того места, с которого виднелась вилла. Дом тих и черен на фоне закатного зарева. В концертной светится лампа; от хижины Марии тянет смолистым дымком. Поблизости закричала сплюшка. Когда я повернул к воротам, над головой пронесся к берегу темный комочек, исчез в прогалах меж сосен. Не сам ли это Кончис, колдун-сова?

Вдоль ограды я быстро спустился к Муце: сумрачный лес, молочное море, чуть внятный лепет прибоя. В пятистах ярдах от берега виднелся на рейде красный стояночный фонарь яхты. Ни огонька больше, ни шевеления на борту. Опушкой я устремился к часовне.

Жюли ждала меня у восточной стены — теневой потек на побелке — и, едва заметив, побежала навстречу. На ней были темно-синяя фуфайка без рукавов (форменная одежда судовой команды) и светлая юбка. Волосы прихвачены на затылке лентой — и оттого она на миг предстала какой-то занудой училкой. Мы замерли в шаге друг от друга, внезапно смутившись.

— Сбежала?

— Все в порядке. Морис знает, где я. — Улыбка. — И не шпионит никто. Мы все ему выложили.

— То есть?

— Он знает про нас с тобой. Я ему рассказала. И что в сценарии я, может, и не в своем уме, а в жизни — здорова.

Она улыбалась не переставая. Шаг — и она в моих объятиях. Но стоило, целуя, прижать ее покрепче, как она отстранилась, повесила голову.

— Жюли!

Поднесла к губам мою руку, поцеловала.

— Не сердись. Чертовы сроки. В воскресенье побоялась тебе сказать.

Я готовился к любой напасти, но не к этой, самой заурядной и незамысловатой из всех. Коснулся поцелуем ее волос: летучий дынный аромат.

— Ай-яй-яй.

— Я так хотела с тобой увидеться.

— Пойдем-ка к дальнему мысу.

Я взял ее под руку, и мы побрели по лесу на запад, прочь от часовни. Они рассказали все старику почти сразу, как поднялись на яхту. Тот, понятно, сперва изображал праведника, но тут Джун приступила к нему насчет негра и шпионства в часовне. Хватит с нас, либо объясни, чего тебе надо, либо… Взглянув на меня, Жюли возбужденно сглотнула, точно сама себе не веря.

— И представляешь, что он ответил? Как ни в чем не бывало, будто это кран прохудился. — Я покачал головой.

— «Хорошо. Так я и предполагал, так и рассчитывал». И, не успели мы опомниться, заявил, что все прежнее было лишь репетицией. Ох, видел бы ты его ухмылочку. Довольная такая. Словно мы успешно сдали ему предзачет.

— Репетицией чего?

— Во-первых, он объяснит-таки нам все как есть. И тебе тоже — в конце недели. С этого момента мы должны будем следовать его указаниям. Скоро сюда прибудет еще кто-то — он говорит «народ», то есть не один и не двое. Чтобы занять наше место в спектакле. Играть роль простаков. Но дурачить их на сей раз будем мы, а не он.

— Что за «народ»?

— Не сказал точно. И что именно собирается объяснять, не сказал. Ты-де тоже должен все выслушать.

— Тебе снова придется кого-то обольщать?

— Это первое, чем я поинтересовалась. Надоело кокетничать с незнакомыми мужчинами. Особенно теперь.

— А про нас ты все рассказала?

Сжала мою ладонь.

— Да. — Перевела дыхание. — Если честно, он признался, что, только познакомился с тобой, заподозрил худшее.

— Худшее?

— Что сыр поймается на мышку.

— И он не станет…

— Побожился, что нет.

— И ты ему веришь?

Помедлила.

— Насколько ему вообще можно верить. Он даже просил передать, что ты получишь награду.

— Вдобавок к той, что идет рядом со мной?

Потерлась щекой о мое плечо.

— Ты не за так будешь стараться… он заплатит. Новый виток, в чем бы он ни заключался, начнется во время твоих каникул. Старик хочет, чтоб мы все втроем жили — хотя бы ночевали — в его деревенском доме. Как будто мы с ним не знакомы.

— Слишком уж все радужно.

Помолчала.

— Еще загвоздка. Он желает, чтобы перед новоприбывшими мы с тобой притворялись мужем и женой.

— Я с этим не справлюсь. У меня нет твоего таланта.

— Не остри.

— А я серьезен. Куда серьезнее, чем ты думаешь.

Опять коснулась меня щекой.

— Ну, и как ты смотришь на все это?

— Подождем выходных. Надо выяснить его истинную цель.

— Вот и мы так решили.

— Может, он хоть намекнул?

— Сказал: мы свободно можем расценивать это как психотерапию. И добавил в своей прозрачной манере, что на самом деле речь идет о чем-то, для чего пока не придумано слов. Сейчас вспомню… научная дисциплина, которую нам только предстоит нащупать И назвать. Вовсю допытывался, почему ж я тебе в конце концов поверила.

— И что ты сказала?

— Что некоторые чувства не подделаешь.

— А в целом как он себя вел?

— Да, в общем, прилично. Лучше, чем вначале. Все уши прожужжал, какими мы оказались храбрыми, умными и все такое.

— Бойся данайцев…

— Знаю. Но мы ему прямо сказали. Еще одна уловка — и до свиданья.

Я взглянул на спящую яхту.

— Куда вы плавали?

— На Китиру. Вчера вернулись.

Я припомнил, как провел эти три дня: бесконечная волынка непроверенных тетрадей, два дежурства, запах мела, мальчишек… и стал грезить о каникулах, о доме на отшибе деревни, о всегдашней близости сестер.

— Я достал книжку «Сердца трех».

— Смог прочесть?

— Достаточно, чтобы убедиться: о ней ты сказала правду.

Короткая пауза.

— Кто-то как-то говорил, что надо слушаться наития.

Всего три дня назад.

— Понимаешь, там, в школе… когда сидишь в классе, не разберешь, есть эта часть острова на самом деле или она тебе приснилась.

— Предшественники твои откликнулись?

— Ни словечка.

Снова молчание.

— Николас, я поступлю так, как ты решишь. — Остановилась, взяла и другую мою руку, заглянула в лицо. — Сейчас пойдем в дом и потолкуем с ним начистоту. Кроме шуток.

Поразмыслив, я улыбнулся.

— Твой обет не утратит силу, если новый виток придется мне не по душе?

— Ты сам знаешь, что нет.

В следующее мгновение она обвила меня руками. Губы повторили то, что читалось в глазах. Мы пошли дальше, прижавшись друг к другу. Вот и западный мыс. Воздух недвижен — тропики.

— Люблю здешние ночи, — сказала она. — Больше, чем дни.

— Я тоже.

— Ноги помочим?

Мы пересекли галечный пляж. Она сбросила свои туфли, я — свои. Потом, по щиколотки в парной воде, она дала поцеловать себя снова; губы, шея. Я бережно приобнял ее, шепнул в самое ухо:

— Глупо женщины устроены.

Сочувственно приникла ко мне.

— Да, глупо. Такая жалость.

— Я все вспоминаю тебя в часовне.

— Мне казалось, я сейчас умру.

— Комплекс девственницы.

— С тобой я и чувствую себя девственницей.

— А с другими чувствовала?

— Пару раз всего.

— А с тем другим? — Не ответила. — Расскажи мне о нем.

— Да что там рассказывать.

— Пошли посидим..

Чуть выше по склону, там, где западный мыс соединялся с островом, среди деревьев лежали валуны-паданцы. На одном из них мы и расположились. Я прислонился спиной к камню, Жюли — ко мне. Я распутал узел ленточки, длинные волосы рассыпались по плечам.

В Кембридже он преподавал математику и был десятью годами старше Жюли; умница, тонкая натура, эрудит и «совсем не ревнивец». Она познакомилась с ним на втором курсе, но их отношения оставались «полуплатоническими», пока не настал выпускной год.

— Может, дело в том, что до него дошло: два семестра — и я уеду, не знаю, но Эндрю стал психовать, если я бывала с кем-то еще. Возненавидел студию, где мы с Джун занимались. Похоже, он внушил себе, что обязан меня любить. Такой был обходительный, до смешного, — все-таки завзятый холостяк, а я возьми его и присуши. Мне нравилось с ним встречаться, мы часто ездили на природу, он старательно за мной ухаживал, то и дело цветы, книги и все такое. В этом смысле он не похож был на вечного бобыля. Но влечения к нему я, хоть убей, не чувствовала. Словом, понятно: всем человек хорош, и приятно тебе, даже как-то жутко, что за тобой хвостом ходит шелковый преп. Мозгами его восхищаешься, и…

— Постепенно влипаешь в историю?

— Он настоял, чтоб мы тайно обручились. В начале весеннего семестра. Я вкалывала как проклятая. В постель мы не ложились, и я поражалась его деликатности… было решено, что мы на каникулы съездим в Италию, а осенью поженимся.

Умолкла.

— И что дальше?

— Не хочется рассказывать.