Время падающих звезд - Герберт Циргибель

Да, это чудесно, я этому уже рада, — с удовольствием заметила она. — Но опять таки, кто такая Белоснежка?

Я щелкнул ее по носу. «Кто такая Белоснежка, кто такая Розуита, кто такие святые угодники? Это все, маленькая Звездочка, понятия, которые не относятся к твоему пятому измерению. Оставим их. Не стоит ломать над этим голову. Через двадцать девять часов все уйдет в прошлое».

Концентрат продлевал часы прощания, подарил мне одну ночь. В сладостном дурмане нашей любви время, казалось, остановилось. С рассветом раскрылся самообман. Еще раз, в последний раз, мне представилась возможность попрощаться со всем.

Я не устал, но после бурной ночи свидания с Ауль я тоже и не чувствовал себя прямо как тореадор. С пачкой банкнот в кармане я побрел к проселку, я вызвал по телефону из гаштетта такси и поехал в город. Меня мучили угрызения совести и боязнь неизбежного, когда я приблизился к нашей квартире. Возможно, так я надеялся, что Йоханна позволит убедить себя поехать со мной в Маник Майя. Тогда мне хотя бы не потребовалось уходить от нее с ложью. Я также хотел оставить ей часть денег. Когда поднимался по лестнице, я чувствовал себя, словно иду на собственное захоронение.

Был ранний полдень, когда я позвонил. В этот момент мне пришло в голову, что моей жены вовсе не могло быть дома. Она заняла должность — только где? Я постучался к нашей соседке, фрау Бертрам. Когда она открыла дверь и увидела меня, «Доброе утро» угасло у нее на ее губах. Весь дом знал о моем пребывании в клинике. Я спросил ее о месте работы моей жены. Госпожа Бертрам сожалела, она не могла назвать мне адрес.

— Но вы же знаете название фирмы или предприятия, фрау Бертрам…

Она ответила отрицательно и хотела закрыть дверь. Меня разозлило ее дурацкое поведение. В конце концов, я часто помогал ей, когда нужно было принести что-нибудь из подвала. Со злостью в голосе, я сказал: «Вы бы получше запирали дверь, дело в том, что я вампир и предпочитаю кровь старых девственниц!»

Когда я, вдобавок, начал подражать хрюканью кабана, она с криком ужаса захлопнула дверь.

Я спустился вниз, бесцельно бродил по улицам. Еще двенадцать, тринадцать часов, затем все прошло. Конечно, не из-за богатства Ауль, которое делало мне прощание все проблематичнее. В обмен за то, чтобы не улетать, хотя бы не так скоро, я бы с радостью отказался бы от камней и банкнот. Путешествие в неизвестное, добровольное прощание с планетой, которая, собственно говоря, была мои миром — это мне становилось все яснее — было похоже на выбор между жизнью и смертью. Существовать где-то в далеких сферах Вселенной, пребывать, возможно, тысячелетия во сне, чтобы в конце непрерывного полета проснуться заново запрограммированным, без воспоминаний о минувшем — что в этом заманчивого? И что я получал взамен? Казалось, выбор прост. Ме не только предлагал мне умную и завидную партнершу, но также и натренированный разум, который мог запомнить знания, о которых я и не догадывался. Сердце разрывалось от того, что я оставлял за это: выражать чувства, любовь или ненависть, досаду или удовлетворение, печаль или радость; заботы и надежды, исполнившиеся и не исполнившиеся мечты — просто жизнь.

Просто жизнь. Все, казалось, так просто. Одно слово, которое нельзя взвесить: жизнь. Я хотел продумать все холодно и трезво, но для этого мне не доставало отчужденности Ме. Моя прогулка по городу пробудила тысячу ощущений и воспоминаний. На «Квиле», в окружении Ауль и ее отца и электронных помощников мои проблемы были бы анахроничными. Их бы не было. Время бесконечно, мой мир безбрежен. Здесь же напротив, жить значило совсем другое, здесь я был частью неразрывного целого, к которому относились люди, животные и целое многообразие изменчивой природы. Что делать, как решиться?

Снежинки кружась, падали вниз, придавали уже грязной, затоптанной белизне новую окраску. Я остановился перед моим переулком. Дети делали снеговика, несколько мальчишек играли в снежки. Снежок попал мне в плечо. Я стряхнул снег с пальто, услышал, как женщина бранится на бесстыжих сорванцов. «Не беспокойтесь, всё в порядке», сказал я и с удовольствием принял бы в этом участие.

Я вспомнил слова Ме, услышал деловито-монтонное звучание его голоса, словно это было вчера: «Все во Вселенной течет и вечно изменяется, продолжающееся изменение это условие для жизни. Если невежество попытается остановить изменение, наступит катастрофа, конец…» И еще одно предложение, которое неизгладимо запомнилось мне: «Смысл твоей жизни будет всегда зависеть от глубины твоего мышления и горизонта твоих познаний…»

Не было ли это определение неопровержимым? Была ли это последняя, вечная правда? Долгое время я был убежден в этом, сейчас у меня появлялись сомнения. Ме исходил в своем опыте и мудрости из другой точки зрении, которая не имела отношения к жизни, которая меня окружала. Емкое определение, что все должно пониматься в постоянном становлении и движении, оставалось необязательным, если не спрашивать о направлении и о цели.

Постепенно я выходил из лабиринта моих противоречивых мыслей и ощущений, решался мой «Быть или не быть». До этого момента я постоянно думал только о том, что может предложить мне Земля — что я, собственно, сам давал ей? Что я делал со своей жизнью, что делал из нее?

Две девочки, не старше одиннадцати-двенадцати лет, спешили мимо меня. Я слышал, как они серьезно и веско обсуждали контрольную работу по химии. Их проблемы напомнили мне сцену на шестой луне, спор со стариком в гончарной мастерской. Мы лепили вазы, кувшины и горшки, пока я не осознал, как бессмысленно мое отшельническое существование. Жить — зачем и для кого?

Не содержался ли ответ уже в самом этом вопросе? Смысл жизни не мог зависеть только от глубины мышления и горизонта познаний. Только исходящее из истинного познания логичное действие, действенное, целеустремленное старание, принимать участие в изменении мира, придавал жизни смысл.

«Кто с постоянным стремлением старается, от того мы можем избавиться» — вывод из моих раздумий окрылил мои шаги. То, что я еще не решился произнести, становилось все больше и больше несомненным. Ме и Ауль требовали от меня невозможного. Только здесь, на Земле, мое существование было наполнено смыслом, только здесь оно могло быть связано со стараниями других.

Остаться здесь, дышать, видеть, быть занятым со смыслом — это вскружило мою голову словно наркотик. Я поспешил дальше, дрожащий от напряжения. Я остановился перед витриной музыкального магазина, ознакомился с ассортиментом пластинок. Легкая музыка для танцев и мечтаний, Битлз и классики; Вивальди, Бах, Гендель, Чайковский, Барток, Шопен, Смéтана[32], Бетховен — столетия были выложены здесь, музыка Земли. Она тоже просилась на чашу весов. На «Квиле» все это было бы стерто. И больше никаких проблем…