Черные комиссары - Богдан Сушинский

Ну, а сам Хромов ступить на борт бронекатера в тот раз так и не решился. Когда поздно вечером подошли суда, которые должны были снять остатки его батальона, капитан демонстративно взошел по трапу последним. Но, восходя на него, все-таки набрался мужества произнести:

– Спасибо за урок, капитан. Спасибо, без всяких там…

35

В первую атаку румыны пошли еще на рассвете, после пятнадцатиминутного обстрела. Затем, с перерывами в два часа, последовали еще две атаки и два артобстрела.

Во время последней атаки, когда большая часть румын начала отходить в плавни, комбат поднял взвод разведки и, приказав ему рассредоточиться, ринулся вслед за ними. Что это было – контратака или преследование, уже не имело значения. Румыны отступали двумя большими группами, скопом, в то время как вооруженные в основном трофейными немецкими автоматами, моряки действовали разрозненно, не создавая больших мишеней и буквально выкашивая врагов.

Отбиваться винтовками, когда после каждого выстрела нужно было орудовать затвором и вскидывать оружие на уровень плеча, в плавнях, в вязком болоте, было неудобно. Тем более что никто этими беглецами уже не командовал, и всех охватила паника.

Прижав тесной группой более двух десятков ввязших по колено румын к крутому берегу островка, моряки схватились с ними в рукопашную. В ход пошли штыки, саперные лопатки, ножи; дрались прикладами и добивали кулаками; топили, втаптывая в болото, или же просто впивались друг в другу в глотку.

Какой-то рослый унтер-офицер попытался выбраться на берег, хватаясь за ветки кустарника, однако Гродов буквально сорвал его с тверди земной и швырнул прямо на штык метнувшемуся к ним румынскому солдату. Пройдясь по ним очередью из автомата, он ринулся на помощь Жодину, которого какой-то румын пытался буквально вдавить в трясину всей мощью своего массивного тела.

Захватив нападавшего за волосы, Гродов изо всей люти врубился ребром ладони в его сонную артерию, ударил головой в переносицу, а затем долго, с какой-то нечеловеческой яростью втискивал в трясину, рядом с тем местом, где вражеский солдат только что чуть было не утопил лучшего из его разведчиков. Отпустил противника, лишь когда услышал слегка насмешливый голос мичмана Мищенко:

– Да готов он, капитан, готов! Не добивать, а отпевать его уже надо.

– Но даже отпевать их нужно, добивая, – прохрипел Гродов. – Чтобы никогда больше ни внуки, ни правнуки их нападать на нашу землю не смели.

– Не поможет, комбат. Сколько мир существует, столько и воюем.

И лишь тогда, оглянувшись, капитан заметил, что бой уже закончился и почти все моряки наблюдают за его схваткой с последним из румын-беглецов.

– Сколько погибло наших? – спросил Гродов, с каким-то библейским страхом приходя в себя. Словно не с врагом по-солдатски сражался, а чинил великий грех.

– Двоих потеряли. Колесова и Петрушина. Да трое раненых. Считаю, что это еще по-божески.

– По фронтовым меркам, так оно и есть. Хотя хоронить павших от этого не легче. Трофеи собрать, патронташи погибших опустошить, поскольку патроны нам еще ох как понадобятся. Наших погибших из болота вынести и похоронить здесь, на островке.

– На тверди, оно и понятно…

– И вообще все выходим на островок, пока окончательно не увязли в трясине.

– Товарищ капитан, – неожиданно позвал его старший сержант Терехов, который с группой из семи бойцов взобрался на островок с противоположной стороны плавней, где они добивали другую часть бежавших румын. – Оказывается, от этого острова тянется коса, которая ведет к материку.

– Бери двух бойцов и пройдись ею, – приказал комбат. – Только двигайтесь скрытно, не нарвитесь на засаду.

На самом деле «твердь» тоже оказалась болотистой, поэтому погибших хоронили прямо в болотной жиже, и зрелище это было не для слабонервных.

– Тела их надо было бы сначала переправить с кем-то из живых на наши позиции, а затем – и на восточный берег, – покаянно оправдывался Гродов перед Мищенко и другими десантниками. – Но коса явно уводит в тыл противника, а бойцов и так остается мало.

– Добро еще, что у троих морячков ранения легкие, – поддержал его мичман.

Завершив обряд погребения и перевязав раненых, капитан повел десантников вслед за группой Терехова. Но перед этим, понимая, что они направляются в тыл противника, послал двоих раненых на позиции, передав через них приказ старшему лейтенанту Владыке: «Переправить на остров два десятка моряков, с рацией и ручным пулеметом, а также с запасом патронов, гранат и консервов». Третьего, легко раненного в руку моряка, он взял с собой, чтобы затем вернуть на остров для встречи подкрепления. В роли проводника.

Местами илистая, а местами каменисто-песчанная коса эта казалась бесконечной. Она, то прерывалась небольшими болотистыми проливчиками, превращаясь в цепочку островков, то вновь соединялась в широкий, поросший старыми ивами и густым кустарником перешеек. Голоса румынских солдат и спонтанная стрельба подсказывали капитану, что они уже миновали линии окопов румынских войск и оказались у них в тылу.

Под густой кроной одной из древних ив капитан увидел моряков из группы Терехова, а сам старший сержант удобно устроился в седловине между стволом и толстой раздвоенной веткой.

– Что наблюдаем, аист ты наш? – негромко поинтересовался у него комбат.

– Вам это лучше увидеть самому, – ответил Терехов. – Места на дереве хватит, взбирайтесь.

Кто-то тут же подставил комбату плечо, а сержант подал ему руку. Еще через минуту он тоже оказался в роли «аиста», только гнездился на другой ветке. Буквально в двадцати метрах от их засады виднелась заводь, на берегу которой желтели четыре камышовых шалаша и небольшой каменный домик, возведенный прямо у пристани. А между ними чернели рыбачьи лодки: одни уже были вытащены на берег, другие все еще оставались на воде, по обе стороны от причала. Но главное, что по ту сторону заводи, за неширокой полосой камыша, уже виднелся «материк», и там, на мысе, в небольшой рощице, ставили палатки солдаты.

Пройдясь по ним окулярами бинокля, капитан без труда определил, что это устраивают свой привал около роты румын, которые базировались ближе к плавням и косе, и около взвода немцев. Судя по тому, что от румынской передовой лагерь отделяла поросшая густым кустарником роща, нетрудно было определить, что завтра, очевидно, уже на рассвете, эти вояки усилят собой атакующие цепи румынских окопников.

– Мне говорили, что в свое время ты был неплохим охотником, старший сержант.

– Возможно, до настоящего снайпера не дотягиваю, но…

– Здесь белку в глаз бить не нужно, а цели достаточно крупные. Знаешь еще кого-то, кто стреляет точно так же метко?

– Прохоров, из местных, дунайских охотников.

– Знаю такого. Вот бери его и еще одного краснофлотца и перебазируйтесь на ивы, что на той стороне заводи. Как только мы ввяжемся в бой, прореживайте ряды врагов, особенно тех, кто будет размахивать пистолетами и вообще попытается наладить оборону или атаку.

Капитан сам провел бойцов и проследил за тем, как они устраиваются на ветвях. Теперь весь отряд перебазировался к безлюдному рыбацкому хутору, причем Гродов не сомневался, что уже через несколько минут, осмотревшись, румынские офицеры пошлют нескольких солдат на косу, разведать, что там происходит. И не ошибся. Едва он кое-как замаскировал свой отряд в районе хутора, как Терехов сообщил, что двое румын направляются к косе. Поначалу они шли осторожно, держа винтовки в руке, но затем, увидев за изгибом, что коса свободна, беспечно забросили винтовки за спину. А восставший перед ними из-за ствола ивы, измазанный болотом, с пулеметом в руке Гродов наверняка показался им болотным духом.

– Стоять! – негромко повелел моряк по-румынски. – Не двигаться.

В ту же минуту за спинами вояк появилось еще двое моряков-разведчиков. Сорвав с них винтовки и ремни с патронташами, они особыми приемами, задними подсечками, заставили врагов опуститься на колени.

– Я так понимаю, что ни ваши, ни германские офицеры о нашем присутствии здесь не догадываются, – по-румынски молвил Гродов.

– Не догадываются, – мрачно подтвердил пленный с нашивками ефрейтора.

– Тем хуже для них. Перед вами капитан Гродов, – представился комбат.

– Мы знаем, вы – «черный комиссар», – довольно храбро признал его ефрейтор.

– Как вы назвали меня?! – удивленно подался к нему Дмитрий.

Пленный немного замялся, но все же набрался мужества ответить:

– «Черный комиссар». Это германцы вас так называют, господин капитан.

– Так, может, все-таки «черный капитан»?

Ефрейтор вопросительно взглянул на молчаливого рядового, у которого от страха дрожали не только поднятые вверх руки, но и плечи, и, не дождавшись подтверждения, настоял на своем: