Тиран - Валерио Манфреди

— Какая же? — спросил Лептин.

— Все очень просто: второго Дионисия не будет. Все держится на нем, как небо на плечах Атланта. Лучшего тирана нельзя предпочесть худшей из демократий. Он незаменим, и когда он падет, все, что он построил — насколько бы великим и мощным оно ни было, — падет вместе с ним. Это лишь вопрос времени.

— Но тогда, — осторожно начал Лептин, — если все это бесполезно, зачем же мы вернулись?

— Потому что он нас позвал, — ответил Филист. — И потому что мы его любим.

31

Кто-то постучал в дверь.

— Войдите, — сказал Лептин и открыл.

Перед ним стояла Аристомаха, столь же прекрасная, как в тот день, когда он видел ее в последний раз, но более бледная. Ему понадобилось некоторое время, чтобы взять себя в руки, словно ему явился призрак.

— Входи, — сказал он ей.

Аристомаха сняла покрывало.

— Рада тебя видеть. Разлука была долгой.

— Я тоже рад тебя видеть. Мыслями в дни изгнания я все время находился рядом с тобой. А теперь ты здесь… Я и не надеялся. Это он тебя послал?

— Нет. Я спросила у него разрешения повидаться с тобой, и он дал согласие.

Лептин не знал, что отвечать.

— Это великодушный жест, — промолвила Аристомаха.

— Ты считаешь?

— А ты как думаешь?

— Может, ему кажется, что тебе удастся убедить меня помочь ему в предстоящей войне.

— О нет. Это не так. Ты волен делать что хочешь. Он вернул тебе твое имущество. Твоя собственность цела и невредима и поддерживалась в порядке. Ты можешь избрать спокойную жизнь, и никто тебя не станет упрекать за это. Меньше всех — он.

— Откуда ты знаешь?

— Он так сказал мне.

— Вы говорили обо мне?

— Каждый день с тех пор, как ты вернулся. Иногда… и раньше тоже. Он не хотел признаваться в этом, но твое отсутствие причинило нам больше всего страданий.

Лептин провел рукой по лбу.

— И что… что вы говорили?

— Ты самый главный человек для него. Важнее меня, важнее сыновей, важнее второй жены.

— Слова…

— Это больше чем слова. Это чувства, — возразила Аристомаха с дрожью в голосе. — Драгоценный дар, ради которого только и стоит жить в этом мире. Если бы я могла, я бы хотела уговорить тебя избрать спокойную жизнь. Ты больше ничем не обязан ни правительству, ни армии. Ты заплатил высокую цену за свою храбрость, мужество и честность.

Лептин долго молча смотрел на нее, слушая биение собственного сердца. Он отвык от столь сильных эмоций.

Однако чувствовал, что подобные доводы, хоть и из уст любимой женщины, идут вразрез с его естественными склонностями. Он ответил:

— Боюсь, такая жизнь не для меня. Я пять лет поднимался на скалу, обдуваемую ветром, и глядел на море, каждый день. Бездействие для меня — невыносимая мука. У меня будет целая вечность, чтобы отдохнуть, когда я окажусь в могиле. Скажи моему брату, что я готов взять в руку меч и сражаться за него, но только против нашего старинного врага. И только ради этого я буду ждать, пока он позовет меня.

Аристомаха посмотрела на него, глаза ее блестели.

— Значит, ты вернешься на поле боя?

— Да, если понадобится.

— Я стану молить богов, чтоб они защитили тебя.

— Спасибо тебе, хоть я и не думаю, что богам есть до меня дело. Гораздо в большей степени меня защитит то, что ты будешь думать обо мне.

— Всегда, каждый день и каждую ночь, каждое мгновение. Мне было отрадно повидаться с тобой. Береги себя.

Она коснулась его губ своими и ушла.

Больше они не встречались наедине.

Подготовка заняла три года, на протяжении которых Дионисий подчинил своей власти Кротон, главный город Союза италиотов, — несмотря на то что последний состоял в союзе с карфагенянами. Победу ему обеспечило большое количество кельтских наемников в армии.

На самом деле сотрудничеству между Союзом и пунами не суждено было принести практические плоды, так как Карфаген снова поразила чума и ему опять пришлось заниматься подавлением мятежа среди ливийцев. Тем временем Дионисий, дабы пополнить опустевшие хранилища своей казны в преддверии новой войны, а также преподать урок этрусским пиратам, все дальше продвигавшимся на юг, предпринял смелую вылазку на побережье Тирренского моря, его воины захватили и разграбили этрусское святилище в Агилле, которое греки, ввиду его внешнего вида, называли Башнями.

Этот набег принес ему более тысячи талантов и ненависть философов: они снова заклеймили его как чудовище, не почитающее даже богов.

Филист тем временем заключил новые договоры с Акрагантом, Селинунтом и Гимерой, и в результате они стали частью Великой Сицилии Дионисия. Карфагенские владения теперь ограничились западной оконечностью острова, где еще оставалось несколько городов под контролем пунов.

Лептин не последовал за братом в походе против этрусков, как и обещал, но он всесторонне готовился к решительной схватке с карфагенянами. Каждый день он тренировался в спортивном зале вместе с Аксалом, часами упражняясь в борьбе и искусстве владения мечом и щитом. Когда эти двое выходили на середину помещения, присутствующие бросали все дела и собирались около них в круг, чтобы понаблюдать за сражением между двумя титанами. Движение мускулов, блеск пота, затрудненное дыхание, исходящее из широко раскрытых ртов, — все это придавало бою удивительно реалистичные черты, и не хватало лишь крови для полного тождества со схваткой не на жизнь, а на смерть.

Когда Дионисий вернулся из Италии, он пригласил своего брата и Филиста отужинать с ним.

Больше никого не было, обстановка напоминала воинский лагерь: струганый стол и складные скамьи.

— Ты видел? Союз италиотов вступил в сговор с карфагенянами. Им щепетильность не мешает заключать договор с варварами.

— И не надо пытаться хитрить: тебе ведь отлично известно, как обстоят дела. Есть люди, считающие свободу высшим благом/более значимым, чем общность крови и языка. И я их понимаю.

Дионисий кивнул с серьезным видом.

— Однако ты согласился сражаться вместе со мной в грядущей войне.

— Да.

— Могу я спросить — почему?

— Нет.

— Хорошо. Я могу тебе доверять? — Да.

— Как… в старые времена?

Лептин склонил голову. Этой фразы оказалось достаточно для того, чтоб в нем пробудилась целая чреда воспоминаний и сильных чувств.

— Я отправил тебя далеко-далеко, в изгнание, потому что видеть тебя и знать, что ты можешь предать меня, — невыносимое страдание для меня.

— Ты все еще способен страдать? — спросил Лептин. — Ни за что бы не подумал.

— Как любой человек, как любой смертный. А теперь, когда я стою на пороге старости, я бы хотел, чтобы все между нами стало как прежде.

— А мое предательство?

— У меня была возможность подумать… На все нужно время, а у меня его становится все меньше, день ото дня. Мне надо сказать тебе кое-что: если мне предстоит… погибнуть на этой войне, то ты будешь моим наследником, и, если захочешь, ты можешь жениться на Аристомахе. Она тебе не откажет. Я уверен. Ты — лучший человек из всех, кого я знаю. Таких людей, как ты, всегда было мало, и не думаю, что в будущем станет больше. Если я паду на поле боя, пусть мой прах соединят с прахом Аре-ты. Обещайте мне.

Филист и Лептин понимающе переглянулись, и первый ответил:

— Будь спокоен, мы выполним твою волю. — И ушел.

Дионисий встал и подошел к Лептину. Не дав брату времени подняться, он прижал его голову к своей груди, а тот мгновение спустя крепко обнял его за талию.

И они беззвучно заплакали.

Первой высадкой карфагенян руководил Магон: летом того же года он выдвинулся из Панорма в направлении Мессины. Дионисий созвал военачальников на совет и изложил им свой план. Флот останется в порту. Выступят лишь сухопутные войска: они перехватят армию врага на севере и уничтожат ее. Кельтские наемники в середине, под непосредственным командованием Дионисия, городское ополчение — справа, под началом Лептина, кампанские и пелопоннесские наемники — слева, со своими полководцами. Конница будет обеспечивать подкрепление, чтобы потом бросить ее на преследование врага.

Битва свершилась через десять дней после описанных событий, в местечке под названием Кавалы, в центре острова, и секретное оружие Дионисия сработало. Вид кельтских воинов — огромных, с гривами длинных светлых волос, с татуировками на руках и на груди, посеял среди противника панику, и, когда греческая армия устремилась на карфагенян, они потерпели сокрушительное поражение. Лептин справа бросил на них городское ополчение, лично поведя его в бой, с неудержимым натиском; уклон земли в том месте благоприятствовал ему. При помощи ловкого маневра он окружил врага, оттесняя его к центру; то же самое сделали слева кампанцы и пелопоннессцы.

Пуническая армия была уничтожена. Десять тысяч погибло, в том числе верховный главнокомандующий, Магон; пять тысяч попали в плен. Оставшиеся пять тысяч, почти все карфагеняне, сумели укрыться за старой стеной и окопаться там на ночь. Их возглавил сын павшего в бою полководца, храбрый юноша, носивший роковое имя Гимилькон.