Антипсихиатрия. Социальная теория и социальная практика - Ольга Власова

Исходным тезисом, который позволяет Сасу включить психиатрию в пространство общества, является положение о том, что «психиатрия – это моральное и социальное предприятие. Психиатр имеет дело с проблемами человеческого поведения»[532]. Соприкасаясь с проблемами поведения, психиатр часто вовлекается в конфликт между индивидом и группой, в котором он неизбежно должен стать на чью-либо сторону. Почти всегда психиатр выбирает сторону общества.

Более того, по мнению Саса, психиатрия лежит в основе идеологии современного общества. В США, да и во всем мире, какими бы ни были политические доктрины по направленности – демократическими, коммунистическими, либеральными, консервативными или любыми другими, – теперь они имеют лишь незначительное влияние на повседневную жизнь людей. По этим причинам, заключает Сас, если понимать под идеологией превращение идей в социальные рычаги управления, то следует признать, что мы живем в эпоху смерти политической идеологии[533]. На ее место приходит идеология психического здоровья и болезни. Для Саса одной из основных угроз свободе личности является не столько медицина как таковая, но симбиоз медицины с государством. «…Медицина не просто функционирует в связке с государством; в современных индустриальных обществах медицина – это фактически часть государства, это своего рода религия»[534], – говорит Сас в одном из интервью.

В 1963 г. для обозначения политического союза медицины и государства Сас вводит понятие «терапевтическое государство»[535]. Союз медицины и государства подобен при этом когда-то бывшему союзу государства и церкви, и особенно он укрепляется после Второй мировой войны. Врач здесь приходит на место священника, и его социальной роли свойственны двусмысленность, принуждение и патернализм. Поэтому для Саса терапевтическое государство представляется разновидностью тоталитарного, в котором правление строится во имя здоровья точно так же, как в Средние века священники правили «во имя всего святого».

Вслед за понятием терапевтического государства в 1976 г. в работе «Церемониальная химия» Сас вводит понятие «фармакратия». Объясняя его значение, он пишет: «У нас есть много слов для описания медицины как искусства исцеления, но нет ни одного для описания ее как метода социального контроля и политического закона, и мы должны сначала дать этому название. Я предлагаю называть это фармакратией, от греческого “pharmakon” – “медицина” или “лекарство” и “kratein” – “управлять” или “контролировать”… Точно так же, как теократия – правление Бога или священников, а демократия – правление людей или большинства, фармакратия – это правление медицины или врачей»[536]. В теократии, по мнению Саса, люди склонны воспринимать все события своей жизни и в особенности проблемы, с которыми они сталкиваются, как религиозные, и восприимчивы к религиозным средствам их решения. Подобно этому, в фармакратии люди воспринимают все свои проблемы как медицинские по природе и склонны решать их медицинскими средствами. На этом и основано функционирование фармакратического государства. Более подробно механизмов его функционирования касается другая книга Саса – «Фармакратия: медицина и политика в Америке», где он рассматривает принципы фармакратического правления на примере именно той страны, в которой фармакратия, на его взгляд, наиболее выражена.

Фармакратия как терапевтическое государство не является для Саса принципиально новым историческим феноменом. Являясь разновидностью тоталитарного государства, оно продолжает линию теологического, советского и нацистского государств как идеологий подавления. Исторически фармакратия возникает в процессе инфляции болезни, а точнее, инфляции диагноза. Начало этого процесса – XVII в., когда самоубийство начинает рассматриваться как невменяемость. Впоследствии, в XVIII–XIX вв., этот процесс набирает обороты, и происходит медикализация преступности и сексуальности. Пространство диагноза расширяется стремительными темпами, охватывая все новые и новые сферы жизни и деятельности людей. Именно так в это пространство входит и психическое заболевание[537].

Эту стремительную экспансию Сас уподобляет неудовлетворимой жажде финансовой наживы, указывая на то, что в истории правители, стремившиеся усилить свою политическую власть, всегда нуждались в деньгах, как правило, больших, чем у них были. И иногда, будучи неспособными приумножить казну законным путем, они шли на уловки. Во времена, когда деньги ценились по благородному металлу, из которого они состояли, нечестивые правители становились фальшивомонетчиками: они снижали процент благородного металла в своих монетах и выдавали их за монеты чистой пробы[538]. Такие фальшивомонетчики от медицины привели к появлению диагноза и к тому, что заболеванием стало называться то, что не содержит под собой никакого биологического и анатомического фундамента, не представляется «эквивалентом благородного металла».

Экономическая метафора в медицине и фармакратии выражается, по Сасу, и в еще одном моменте. В капиталистическом государстве медицинские услуги обмениваются на деньги, в терапевтическом же государстве, государстве фармакратическом, такой универсальной валютой становится диагноз. Точно так же как деньги, он обеспечивает связность, преемственность и эквивалентность при обмене. Именно диагноз становится средством обмена между человеком как пациентом и многообразными людьми и учреждениями, которые соединены ценностью здоровья.

Основная черта произошедшей экспансии диагноза, по Сасу, – подмена морального или этического медицинским, поэтому болезнь принципиально отличается от диагноза. Болезнь является фактом, и этот факт базируется на объективном исследовании физиологических и анатомических изменений, он обнаруживается в исследовании. Понятие болезни принадлежит биологическому миру; те или иные болезни могут появляться или исчезать из-за изменений в биологии, как, например, исчезла чума и появился грипп. Диагноз же – это не факт, а мнение, диагнозы при этом создаются, а не обнаруживаются[539].

Сас считает, что постоянная путаница с диагнозом и болезнью – не просто случайная ошибка, иначе она давно уже была бы исправлена. Это ошибка стратегическая, поскольку она служит фармакратической идеологии. Благодаря ей к тому же нивелируются различия между «быть больным» (что предполагает наличие повреждения) и «быть пациентом» (что влечет появление специфической социальной роли), что позволяет лечить людей с диагнозами как больных. А это, в свою очередь, позволяет функционировать фармацевтическим компаниям и фармацевтической промышленности.

Положение Саса о различии между диагнозом и болезнью позволяет уточнить его ранние идеи. Психическое заболевание для него является мифом, поскольку является диагнозом, а не болезнью, т. е. не имеет биологической или физиологической подосновы. Болезнь для Саса – это болезнь анатомически подтвержденная. Это дает, к примеру, Рою Портеру повод сказать: «Сас в глубине души – врач-материалист старой школы: болезнь – это не реальная болезнь, если она не органическая»[540].

Примечательно, отмечает Сас, что при фармакратии происходит и трансформация самой медицины, системы здравоохранения. Процесс лечения здесь подчиняется метафоре принуждения, поэтому самыми востребованными врачами и являются те, которые поддерживают принуждение и обеспечивают функционирование фармакратической системы. «Маскировка принуждения как лечения – основа политической медицины»[541], – подчеркивает он. Сама политическая медицина обеспечивает легальное осуществление власти государством.

Поскольку государство монополизирует законное использование силы, оно единственно юридически уполномочено вести войну. И после этого утверждения Сас привлекает известную иммунологическую метафору. В настоящее время по инфекционной метафоре понимается большинство болезней, в том числе, как Сас показал еще в «Мифе душевной болезни», и психические. По этим причинам государство все так же осуществляет военные действия. Если продолжить его рассуждения, можно сказать, что наиболее успешными являются именно те врачи, которые участвуют в самых затяжных войнах.

Эта государственная война за здоровье в настоящее время поддерживается модной идеей о том, что когда-нибудь, причем уже очень скоро, медицина победит болезни и смерть. Средства массовой информации изобилуют сообщениями о сенсационных открытиях, которые сначала будут способствовать победе над неизлечимыми заболеваниями, а затем позволят продлевать жизнь. Сас подчеркивает, что общественность, опьяненная идеей о скором избавлении от болезней и победе над смертью, выбирает здоровье, а не свободу, и таким образом фармакратия распространяет свою власть так, как когда-то (продолжим идеи Саса, спекулируя на идее о скором втором пришествии) делала религия. «Каждый американец, – пишет он, – понимает, что когда правительство контролирует религию, религия становится государственной. Однако не так много американцев могут признать, что когда правительство контролирует здоровье, здоровье становится достоянием общественности, здоровье и частная жизнь утрачиваются»[542].