Антипсихиатрия. Социальная теория и социальная практика - Ольга Власова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Для Саса представление о шизофрении развивается по сифилитической метафоре, т. е. по метафоре инфекционного заболевания, затрагивающего все органы и ткани вплоть до мозга и могущей протекать как в открытой, так и в скрытой, неявной для самого больного форме. Поэтому деятели психиатрии и неврологии конца XIX – начала XX в. для Саса не кто иные, как конкистадоры психиатрии. Они расширили пространство ее экспансии и посредством старой органической сифилитической метафоры включили в нее новые формы поведения и новые характеристики личности. Они не принесли новых заболеваний, а лишь оправдывали уже существующую практику недобровольной психиатрической госпитализации.
Метафора шизофрении как сакрального символа психиатрии задает идентичность психиатров, «идентичность, которую они хотят сохранить», поэтому все те, кто разрабатывал проблему шизофрении – Крепелин, Блейлер, Фрейд – были не исследователями, а религиозно-политическими деятелями и завоевателями, поскольку распространяли словарь и юрисдикцию психиатрии на все большие и большие пространства. Проблема, с которой столкнулись психиатры-завоеватели, напоминает, на взгляд Саса, экономическую проблему внезапной нехватки нефти. В таком случае что можно сделать? Захватить нефть силой, отвечает Сас, и придумать необходимое национальное, моральное, экономическое и политическое оправдание. Так поступила, по его мнению, и психиатрия.
В этой парадигме критики значима и еще одна работа – «Церемониальная химия», которая описывает механизм функционирования сакрализации, сакральных символов и десакрализации, т. е. весь церемониал общества и социальных институций.
Сас подчеркивает, что различие между больным и здоровым в психиатрии, нормальным и ненормальным в пространстве сексуальности, разрешенным и запрещенным в наркологии носит не медицинский, а церемониальный характер. «Участвуя в церемониале, человек подтверждает свое членство в группе; отказываясь участвовать в нем, он подтверждает свое несогласие с группой или выход из нее»[520], – отмечает он. Сами церемонии и церемониал, который они составляют, служат объединению людей в группы. На основании общепринятых связей разделение церемониала способствует вхождению в группу. Внутрицеремониальные связи, т. е. связь между внутрицеремониальными символами и церемониальными референтами определяются моментом членства в сообществе, а не логическими правилами и фактами.
Продолжив идеи Саса, можно сказать, что связи эти базируются на конвенциональной модели истины, точнее, на подмене конвенциональной моделью корреспондентной модели. Истина в церемониале общества построена на соглашении между ее членами, однако она представляется как истина абсолютная, которая отражает саму реальность и базируется на объективных фактах. Именно в этой подмене корреспондентного конвенциональным и состоит вся загадка социального церемониала.
Вскрытие этого механизма подмены приводит Саса к формированию специфической стратегии исследования. Он подчеркивает, что для того чтобы исследовать святую воду и ее целительную силу, мы должны устремить свое внимание на священников и прихожан, т. е. вскрыть церемониальную систему, в которой вода становится святой и признается таковой прихожанами[521]. Точно так же, оказывается у Саса, чтобы исследовать особенности психического заболевания, мы должны обратиться не к нему самому – оно как таковое не содержит никакой истины, не представляет никакой реальности, поскольку оно пустотно. Мы должны обратиться к психиатрам и больным, а также к тому символическому пространству, в котором психическое заболевание становится заболеванием.
В этом призыве обратить внимание на священников и прихожан социального церемониала Сас формирует свой собственный подход к исследованию.
Он основывается на логических системах определения истины. Сам он их никак не обозначает и даже не упоминает, но, если учитывать его симпатии к Расселу и аналитическому подходу в целом, четкость различия конвенционального и корреспондентного очевидна. С этим различием связана и критика естественнонаучного подхода в психиатрии. Поскольку естественнонаучные методы представляют нам факты, анатомические и физиологические свидетельства, т. е. корреспондируют объективную реальность, они не могут быть применимы к конвенциональным феноменам. Здесь нам необходим другой подход: исследование самих субъектов конвенционального акта, операций согласования и их трансформаций, исходной символической ситуации, в которую эти конвенциональные акты включены. Такой подход и представляет нам Сас. Именно в этом логическом смысле следует понимать его центральную идею о том, что психическое заболевание есть лишь ни что иное, как миф и метафора. Он имеет в виду, что понятие психического заболевания ничего не корреспондирует, не имеет под собой ничего фактического, поскольку его истинность обусловливается конвенциональным путем.
В более поздних работах Сас развивает и трансформирует религиозную метафору, обращаясь к другим социальным феноменам: рабству и его истории, детству и феномену несовершеннолетия. Он подчеркивает: «Рабовладение было первородным грехом американского идеала свободы личности, грехом, который нация так и не смогла искупить. Как я докажу, психиатрическое рабство является ахиллесовой пятой этого идеала, фатальным недостатком, который все еще может превратить американскую мечту в американский кошмар»[522].
Для Саса физическое рабство – одна из старейших социальных институций, психиатрическое рабовладение – одна из самых молодых. Обе эти институции и практики основаны на использовании силы одним человеком для того, чтобы заставить другого сделать что-то против его желания. Рабство опирается на два момента: во-первых, на власть, а во-вторых, на разделяемую всеми веру в то, что люди, обладающие физической, интеллектуальной, финансовой и прочей властью, имеют право управлять другими людьми. Сас признает лишь одно отличие рабовладения и психиатрического рабства. Он отмечает, что с самых ранних этапов американской истории всегда находились рабовладельцы, которые испытывали вину за эксплуатацию чернокожих и признавали ее тягчайшим нравственным преступлением против человека. В психиатрии, на его взгляд, мы ничего подобного не встречаем, чувство вины у психиатров – явление относительно недавнее.
Основной механизм психиатрического рабства, как и рабовладения, по Сасу, – это власть как способность вызвать повиновение[523]. Источником власти сверху является сила, снизу – зависимость, где сила – юридическая или физическая возможность и способность лишить другого человека свободы, собственности или жизни, зависимость – желание или потребность в других как покровителях и кормильцах. Зависимость как источник рабовладения и психиатрического рабства дает им обоим социально приемлемое оправдание. Рабовладение может трактоваться в альтруистическом ключе, а принуждение рассматривается как забота. Сас отмечает, что точно так же, как когда-то рабовладельцы были убеждены, что спасают негров от возвращения к дикости, психиатры верят, что уберегают человека от безумия, в котором тот неминуемо погибнет.
Обращая свой взгляд на историю, Сас отмечает, что психиатрическое рабство как социальная институция появляется в XVII в., постепенно набирает масштабы в XVIII в. и к XIX в. становится общепринятым социальным ритуалом. Это практикующееся в психиатрии лишение человека свободы постоянно требует морального и юридического оправдания, поэтому история психиатрии рассматривается Сасом как изменчивая история оправданий психиатрического лишения свободы, психиатрического рабства. В психиатрию вводятся новые термины, предлагаются новые теории и проводятся все новые и новые реформы, но это, на его взгляд, служит одной цели – оправданию власти и рабства: «…психиатрические реформы – всего лишь маневры по приукрашиванию плантаций. Рабовладение не может быть реформировано, оно может быть лишь упразднено»[524]. Поэтому современные препараты рассматриваются Сасом лишь как «фармакологические маскарады», которые призваны еще больше поработить человека, сдерживая его теперь не прутьями решетки, но более эффективными прутьями нейролептиков.
В прежние периоды истории психиатрии, когда безумие признавалось неизлечимым недугом, по мнению Саса, признанные душевнобольными люди в какой-то мере были защищены от психиатрического рабства. Признание излечимости психических заболеваний дало психиатрам право осуществлять свою власть во благо пациента, и появилось новое оправдание рабства. Более того, Сас обращает особое внимание на смысл истории при рассмотрении рабовладения и психиатрического рабства. Он отмечает, что в те времена, когда рабовладение было узаконено, никто не интересовался историей рабовладения и ее уроками. Они стали полезны лишь при его преодолении. Точно так же в настоящий момент, на его взгляд, следует обратиться к урокам истории психиатрии, истории психиатрического рабства, и посредством их переосмысления его преодолеть. Собственно, этому Сас и посвящает все свои работы.
