Тут и там: русские инородные сказки - 8 - Марина Воробьева

Больше он ничего сказать не успевает. Редактор обрушивается на него со всем негодованием. Как, неужели господин Беренгарий столь низко ценит его журнал, что собирается всерьез предположить такую вульгарную идею? Нет-нет, в жизни такому не бывать! Может, он предложит в «Цветы досуга» еще серию репортажей о жизни фей? Патентованное средство для волос от фрау Рапунцель или что-нибудь в этом роде? Беренгарий смущен и уничтожен, он пытается что-то сказать в свое оправдание, свести дело к шутке. Вечер испорчен, ничего не поделаешь. Он спешит откланяться, редактор Фогель сухо кивает ему, но под конец все же меняет гнев на милость и просит господина Беренгария подумать об обзоре последних книжных новинок. Ну так, посолиднее, вы меня понимаете? И без нянюшкиных сказок, мой дорогой. Никаких ундин и прочих астрологических бредней.

В кофейне днем безлюдно и тихо. Беренгарий садится у широкого окна, подле занавесей цвета пюс, и, пока несут чашку весьма сладкого кофия со сливками, наблюдает, как по мостовой суетливо семенит местный злой гном. Гнома зовут господин Венцель, кажется, он кем-то служит в суде, он взмахивает руками, его личико дергается от нервного тика, он оборачивается к окну и впивается взглядом в студента за стеклом. Некоторое время господин Венцель сверлит взглядом Беренгария, и отчего-то того кидает в холодный пот. Неприятные мутные глазки гнома будят тоску и неуверенность. Отвесив издевательский поклон, гном скрывается в кабачке «У желтой розы» на той стороне улицы, там пьют и играют в карты, господин судейский — известный завсегдатай этого злачного местечка. Там-то никто не станет читать их альманах, скорее гривуазный Вальтер М. будет там в почете. Наконец-то принесли кофий, но Беренгарий уже и не рад. Он смотрит на пустую улицу, серый туман, озябшую буро-рыжую собаку, что свернулась на мостовой утлым калачиком. Здесь, за стеклом, тепло и уютно, приятно пахнет свежесваренным кофием, плюшевое кресло податливо льнет и пружинит под телом. Хотелось бы посидеть, смакуя напиток, неспешно обдумать, чем порадовать господина редактора, но в голове, как неприятная нахальная мелодийка, застрял цепкий взгляд и шутовской поклон пьяницы Венцеля. Кофий невкусен, несмотря на щедрую добавку сливок и сахару, верно, этот нахал судейский сглазил бедный напиток, — несносный наглец, любитель пуншу и крепкого скверного табаку. При мысли о табаке щиплет гортань и к горлу подступает легкий спазм. Делать нечего, дружище, сейчас ты расплатишься и неминуемо выйдешь в сырые сумерки. Как же рано темнеет в ноябре, боже мой! Судейский и думать забыл про студента, тянет винцо и хохочет в подвальном кабачке со своими дружками, кривляется и дергает глазом. Беренгарий в десятый раз перелистывает «Цветы досуга», силясь почерпнуть вдохновение в удачах прошлого полугодия. Случайно оторвав взгляд от страницы, он замечает девушку, идущую по улице. Внезапный порыв ветра раздувает ее тонкую шерстяную шаль с бахромой, и в подступающих серых сумерках бирюзовая ткань колышется вокруг, как морские волны. Беренгарий с удовольствием любуется случайной незнакомкой. Из-под шляпки выбиваются длинные светлые локоны, по краю шали вышит узор из серебристых рыбок и жемчужниц. Шаль случайно зацепилась, и девушка оборачивается, досадуя на собственную неловкость. Беренгарий глядит как завороженный на овал девичьего лица, на светлые нахмуренные брови, на то, как пальцы в перчатке распутывают петлистую бахрому, обмотавшуюся вокруг чьей-то дверной ручки. Он определенно не встречал ее здесь раньше. Наконец девушка освобождается, плотнее закутывается в шаль и ускользает от студента в тот момент, когда он уже готов броситься к ней и заговорить о чем угодно, лишь бы услышать голос незнакомки. Отчего-то Беренгарий уверен, что голос ее подобен серебристой виолончели. Студент допивает кофий, расплачивается и выходит на пустынную улицу в зябкий сумрак. Бирюзовая шаль с рыбками странно тревожит его, как будто напоминая нечто важное, но погребенное под слоем рутины. Дома он переодевается и прилежно садится работать. Через полторы недели должен быть готов очередной пикантный опус господина Вальтера М.; издатель уже, должно быть, надлежащим образом надписал квитанцию, и было бы невежливо заставлять его ждать.

Ночью Беренгарий видит, как девушка в бирюзовой шали идет по улице, робко оглядываясь по сторонам. Он выбегает из кофейни, отчего-то бежать ему очень легко, и без стеснения, самым корректным образом предлагает свои услуги. Их разговор льется легко и свободно, девушка мило улыбается, улица почему-то ему незнакома, но это не заботит Беренгарий. Ее зовут Лоралин, она останавливается и поправляет выбившийся из-под шляпки светлый локон, кокетливо смотрит куда-то в сторону. В следующий момент студент с радостным удивлением понимает, что обнимает девушку и через секунду прильнет губами к нежной, бледно-золотистой щеке. Ночной Беренгарий совершает то, на что никогда бы не осмелился Беренгарий дневной. Лоралин ахает, тонкий кашемир соскальзывает с девичьих плеч и плещется по ветру, рыбки извиваются, посверкивая искусно вышитой чешуей, шаль падает на мостовую, Беренгарий поспешно подхватывает ее… Внезапно все вокруг наполняется звучанием, звуки льются из ниоткуда: виолончель, детские голоса, отдаленный хор, колокола, — грудь Беренгария стесняется, ему хочется разрыдаться от невыносимой красоты, он готов сей же час покинуть все, чем был до того, и отправиться за музыкой куда глаза глядят, а незримые струящиеся голоса обещают ему счастье, грядущую любовь и обретение небывалого. Но где-то на самом дне блаженства глубоко и горько отдаются в груди мерные удары подводного колокола.

Беренгарий просыпается в смутной тревоге и долго не может понять, где и зачем он находится. Только что рассвело, город еле виден сквозь сырой туман, часы на торговой площади пробили шесть. Утро хотя и раннее, но лениться негоже, а коли дать себя уговорить, можно проспать весь день и не заметить. Беренгарий через силу умывается и зябко кутается в кофту, с отвращением дописывая скабрезную историю для господина в шляпе. Про задание от редактора Фогеля он подумает не сейчас, потом, в конце концов, сегодня суббота, отдавать книжный обзор надобно лишь через четыре дня.

Он старательно и прилежно описывает соблазнительные прелести красотки героини, и вдруг в голову ему случайно приходит странный поворот сюжета, и неожиданно работа увлекает Беренгария. В голове его словно проясняется серый туман; прежде неосознанные, недодуманные идеи вдруг обретают глубину и четкость. Плевать он готов на листочек с планом и основными требованиями, который лежал в конвертике вместе с гонораром за прошлую повесть. Мало ли что навыдумывал солидный господин в круглой шляпе — все пойдет не так, все сложится по-другому, это будет превосходная повесть! Если им так нужна сцена в борделе — что ж, будет. Но нет, не с героиней. Он и без дурацких подсказок от торговца грязными книжонками прекрасно знает, как должен развиваться сюжет. Слова будто сами приходят и строятся в ряды, теснятся, напирают, одна метафора рождает другую, та раскрывается, как белая лилия на черной глади озера, Беренгарий понимает, что должен прямо сейчас переписать весь пошлый несносный лепет, что нес раньше. Хотя он привык относиться к Вальтеру М. и его писанине чуточку презрительно, всего лишь как к источнику дохода, и притом неблагоуханному, сейчас он готов убить любого, кто оторвет его от стола. Героиня будет зваться Лаурой и носить белое платье и бирюзовую шаль. В угоду господину в круглой шляпе она будет актеркой, певичкой, но не блудницей, о нет! Напротив, донельзя желанная всеми, Лаура останется чиста и недоступна для грязных рук и грязных слов. Беренгарий работает как одержимый, забыв о завтраке, потом об обеде, в ушах у него звенит, он едва успевает окунать перо в чернильницу. День в разгаре, за окнами шумит рынок, часы на городских башнях исправно перезваниваются, кричат какие-то дети, с грохотом проезжает что-то тяжелое — Беренгарий не слышит, он забыл обо всем, кроме голоса, подобного серебристой виолончели, и, заслышав этот невыносимый и обожаемый голос, переполненный зал императорского театра смолкает и боится обронить хоть каплю божественного наслаждения. Постепенно на улице смеркается. Когда в глазах начинает ломить и буквы сливаются в трудноразличимые полоски, Беренгарий встает из-за стола и понимает, что за сегодня сделал столько, сколько никогда прежде. Он смотрит на рукопись, которую завтра закончит и перебелит, а вечером в понедельник отдаст, и внезапно чувствует себя богаче легендарного царя Бальтазара. Он решает вознаградить себя хотя бы приличным ужином, надевает шляпу и спускается в человеческий мир. Ноги у него затекли, в голове шумит, изнутри студент опустошен и выпотрошен, но зато он почти счастлив. Он идет, а внутри него печальный серебристый голос поет о любви, и театр вот-вот готов взорваться неудержимой и ревнивой овацией, и только он, Беренгарий, знает, что ждет красавицу Лауру вечером, в ее одинокой комнате, заваленной розами после оглушительного триумфа. На улице холодно, пустынно и промозгло.