Европа и душа Востока. Взгляд немца на русскую цивилизацию - Вальтер Шубарт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Широта испанского духа сделала Испанию первой нацией, добившейся своего единства, и первой, осознавшей мировую политику как идею. В современной Европе первыми начали мыслить в международном масштабе испанцы. Основываясь на теологии, доминиканец Франциско Витория (1480–1546) и иезуит Франциско Суарес (1548–1617) создали науку международного права; они увидели в отдельном народе солидарное звено естественного, всеобъемлющего сообщества людей. Res publica pars totius orbis[446]. Таким образом, orbis как реальность – плод испанской мысли.
Будучи противником нормы, испанец не склонен к централизации. Испанская империя даже в своей громадной протяженности была множеством королевств с регионально определяемыми свободами. Но в вопросах церковного единства – иначе. Тут испанец неумолим. Поскольку тут уже речь идет не просто об организации, а о сохранности в чистоте универсальной Божественной субстанции. Так как Церковь является земною тенью Бога, должна быть только одна Церковь[447]. Образование сект – многобожие. Всякая ересь ставит под сомнение всеединство Бога. Отсюда глубокая ненависть испанцев к еретикам.
Между русскими и испанцами существует ошеломляющее сходство не только на периферии жизни, но и совпадение в душевном центре. Это два народа, которые, удерживаемые духом своего ландшафта, не сумели без потерь для себя примкнуть к перестройке с вселенского чувства на «точечное», с культуры конца на культуру середины. Миссия обоих народов заключается в том, чтобы свидетельствовать о сущности Божией в мире несущественного. Ослепленные обманчивым призраком западной цивилизации, они изменили своему предназначенью. За это они поплатились тысячекратной бедой, по сравнению со всеми другими народами земли. Когда они искупят свой грех – они поднимутся в новом эоне до нового величия и воскресят веру в преимущество духа – над силой, души – над вещью. Десятилетия тому назад Унамуно писал: «Разве наша мистика ничто? Возможно, наступит день, когда о ней снова должны будут вспомнить, если народы, которых Елена (идеал Возрождения) своим поцелуем лишила души, снова начнут искать душу». Во всяком случае, миссия Испании в этом. Выше мы уже сказали, что и миссия России состоит в том, чтобы вернуть миру утраченную душу.
Чем сильнее блекнет прометеевский архетип, тем заметнее подъем Испании; и подъем этот есть. О нем говорили и испанцы (Мадарьяга, Ортега-и-Гассет), и неиспанцы (Кайзерлинг). Испания вступила в период духовного оживления, которого она не испытывала со времен Сервантеса. Есть признаки того, что сегодняшний испанец снова начинает заглядывать за пределы своей страны, из чего можно заключить, что близко возрождение осознания им своей миссии. Все заметнее оживление ее культурных связей, прежде всего с Южной Америкой. Только в перспективе этого духовного моста, перекинутого через океан, можно будет сполна оценить будущее значение Испании. На Иберийском полуострове в течение ближайших поколений будет решаться культурная судьба не только самой Испании, но и южноамериканского континента[448].
Перспективы культуры будущего: на Востоке вновь выпрямляется прошедшая через очистительные страдания русская душа. С Юга наступает возрожденная Испания, и в Старом, и в Новом свете. А с Запада в прометеевское пространство проникают лучи Китая. (И это развитие идет полным ходом; уже Уильям Джеймс [†1910][449]был уверен в своей констатации того, что на североамериканской почве под монгольским влиянием образуется новый, более сердечный человеческий тип.) Таким образом, над прометеевским человеком нависает угроза с Востока, Юга и Запада. Да сгинет он в этих тройных объятиях.
Западно-восточное примирение
Россия между Азией и Европой
Европейцы ли мы или азиаты, или нечто третье, особенное между Азией и Европой? Вокруг этого вопроса уже свыше столетия вращается русская мысль. Происходящую эволюцию можно характеризовать в том смысле, что Россия два последних столетия сознательно становится все более европейской и уже два десятилетия, бессознательно – все более азиатской.
Первым, кто сознательно обратил взгляд свой на Запад, был Петр I. Один из его сподвижников, государственный деятель Салтыков[450], впервые выразил суть мысли всех западников – либеральных, радикальных и реакционных: «Российский народ такие же чувства и рассуждение имеет, как и прочие народы, только его довлеет к таким делам управить». С Петра I начинается реакционное западничество, ориентированное на германские народы. Петр, по словам Герцена, был первый «русский немец», а пруссаки для него – образец, особенно для армии. Английские свободы кажутся ему неуместными. Он выступает за немецкий и голландский языки, против французского. Чуждый тонкостям французского вкуса, он насаждает пруссачество в России. – Павел I испытывал прямо-таки детскую радость при виде прусской муштры. Даже Александр I, романтик на троне, следовал прусским принципам. При нем появились военные поселения Аракчеева – творения в духе немецкого рыцарского ордена: полумонастыри, полуказармы коллективистского толка, без частной собственности. И при Николае I оставался в силе лозунг, что Россия должна быть хорошей Пруссией, идеализированной Пруссией. Ко времени его царствования относится русско-прусское братание в Калише в 1835 году[451]. Все крепче насильственный дух пруссачества соединяется со столь же грубым татарским стилем мышления. Отсюда крылатое словцо о кнуто-германо-татарской империи, о кнуто-гольштинско- татарском царствовании[452]. А поскольку революция выступила против деспотического царизма, она фактически была направлена на «распруссачивание» России.
Всем западникам присуща вера во всемогущество общественных институтов и в возможность их пересадки на другую почву. Эта мысль типично западная, характерная для западного предметно-делового человека, полагающего, что жизнь можно и нужно преобразовать, исходя не из души, а из вещного мира. К тому же в этом мышлении заложено роковое небрежение духом ландшафта – и это черта насквозь западная. Городская культура, каковой является прометеевская, заглушает крестьянские инстинкты и не придает особого значения силам земли, от которых она отделяется асфальтом. – Поскольку русские западники еще признавали или смутно ощущали в себе силу родной земли, они выдвигали лозунг: «Прочь от степей, к морю!» Степь и море стали символами различных мироощущений. Море тоже широко, как степь, но оно не имеет успокаивающей шири, которая принимает в любящие объятья, – оно угрожает и зовет к приключениям. Море делает людей недоверчивыми, озабоченными и деятельными. Вот почему на побережье формируется иной человек, чем в степи.
Либеральные западники ориентировались на Францию и Англию.
