Чужая война - Вера Петрук

Стараясь унять дрожь в руках, Арлинг сломал первый замок и проник в комнату. Не считая двух ивэев у входа, других стражников ему не встретилось. То ли все санитары спали, полагаясь на неприступность башни, то ли собрались где-то в другом месте. Возможно, у них был праздник, и тогда журавис получал объяснение. Впрочем, кучеярам никогда не требовался повод, чтобы пожевать плитку журависа или щедро добавить его в курильницу. Если верно было второе, то халруджи повезло. Сражаться с рослыми великанами не особо хотелось.

Однако войдя в комнату, Регарди понял, что удача осталась внизу, у подножия цитадели. Если другие палаты были похожи на эту, он мог искать Сейфуллаха всю ночь и все следующие дни. Здесь был дворец Белой Язвы, ее дом и надежная крепость. Сладковато-гнилостный запах, исходивший от людей, вповалку лежащих на полу помещения, предупреждал об опасности и гнал прочь. Комната больше походила на склад, чем на больничную палату. Только вместо вещей и продуктов в ней хранились тела – мертвые и еще живые.

Чтобы войти, Арлингу пришлось наступить на тех, кто лежал у порога. Он чувствовал маленькие размеры помещения, но не мог понять, сколько в нем находилось людей, так как они были навалены один на другого, а иногда и по трое-четверо. Живые выползали из-под покойников, забираясь наверх пирамиды, чтобы умереть под потолком каморки. Зловоние, стоявшее в коридоре, внутри комнаты превращалось в смрад, который поглощал все запахи.

С трудом поборов брезгливость, Арлинг сделал шаг и остановился, поскользнувшись на чьей-то скользкой от гнойников ноге. Болезненный хрип подсказал, что человек был еще жив. За ним откликнулись другие, и комната наполнилась нестройным хором предсмертных стонов. Завидев Регарди, больные стали ползти к нему, хватая его слабыми пальцами за сапоги и одежду. Когда чья-то горячая рука коснулась его ладони, Арлинг не выдержал и выскочил в коридор, опершись о колени и пытаясь подавить чувство тошноты, подступившее к горлу. Он ошибался, полагая, что знал самые отвратительные зловония мира. Смердящая вонь Туманной Башни запомнится ему надолго.

Как искать Сейфуллаха там, где запахи и звуки смешались в неразборчивую смесь, превращая его в настоящего слепого?

«А на что тебе пальцы?» – подсказал молчавший до этого голос, и Регарди порадовался, что давно ничего не ел. При мысли о том, что ему придется копаться в полуживой массе человеческих тел, желудок начинал болезненно сокращаться.

Между тем, больные стали выползать в коридор, оглашая лестничную шахту стонами и слабыми голосами. Рано или поздно их услышат ивэи, и тогда поиски Сейфуллаха затянуться. Сколько времени понадобиться, чтобы убить всех санитаров? Никто не знал. Не было ответа и на другой вопрос. Сколько требовалось ивэев, чтобы убить халруджи?

Через двадцать салей внизу Арлинг чувствовал новый балкон с такими же дверями, из-за которых раздавалось похожее зловоние. По его примерным подсчетам, в цитадели находилось до десяти ярусов с больничными палатами. В каждой из них мог находиться Аджухам. Он мог быть даже здесь, в уже открытой комнате – лежать под слоем мертвых тел в дальнем углу и не быть способным пошевелить даже пальцем.

«Выбора нет», – прошептал голос, и впервые Арлинг с ним согласился. Грязь – это тоже путь халруджи. И чтобы пройти его, ему нужно окунуться в нее с головой.

Замотав лицо платком и натянув на руки перчатки, Регарди шагнул в комнату.

Перчатки очень скоро намокли от гноя и крови, как и его одежда. Теперь он понял, зачем ивэям нужны были фартуки и рукавицы. Первые защищали от выделений больных, которыми они пачкали все вокруг, вторые помогали не чувствовать отвратительные наросты и корки на телах несчастных. Некоторые трупы лежали в комнате уже давно. В их раздувшихся животах бурлили трупные газы, искавшие выход наружу, чтобы присоединиться к зловонию, отравлявшему мир. В руках Арлинга оставались волосы и клочки кожи живых и мертвых, его лодыжки царапали беззубые окровавленные рты, а сам он напоминал верного слугу Белой Язвы, рыскавшего в поисках избранной жертвы.

– Сейфуллах, где ты? – позвал он, отчаявшись отыскать мальчишку в груде умирающих тел. И не сумел сдержать дрожь, когда десятки голосов откликнулись со всех сторон:

– Я здесь, я здесь!

Халруджи выбежал из палаты, уверенный, что его путь закончится в коридоре. Ноги дрожали, язык прилип к небу, а тошнота стала лучшей подругой. Глаза, уши, нос невыносимо чесались, а руки беспокойно ощупывали тело в поисках язв и наростов.

Заставить себя успокоиться было непросто. Еще труднее поверить в то, что Сейфуллаха Аджухама в комнате не было. Это и страшило, и радовало. Пугало то, что Аджухам мог оказаться в одной из сотен других палат; обнадеживало, что он не нашел его трупа. Пока.

Раньше Арлингу приходилось пачкать руки в крови, ходить по трупам ему тоже было не в первые, но здесь, в башне, были другая кровь и другая смерть. Гнилые, беспомощные, жалкие. Жалость была худшим из человеческих эмоций. Регарди ненавидел ее всей душой, зная, что ему придется жить с ней до конца дней.

– Это только страх, только страх, – шептал он, трясущимися руками взламывая вторую дверь. Никогда в драках он не чувствовал себя мясником так сильно, как сейчас. Случайно оторвав кому-то палец, Арлинг замер, поняв, что находился в опасной близости от бездны, где исчезал разум. Кто-то прыгнул ему на спину, тут же без сил соскользнув вниз, кого-то вырвало ему на ноги, обдав их брызгами вонючей слизи и крови, другие беспомощно царапали пол, силясь обратить на себя внимание. Бараки рабов в Подземелье Покорности по сравнению с больничной палатой казались царскими покоями. Ларс был тысячу раз прав – в Башне было хуже, гораздо хуже.

На негнущихся ногах выйдя на лестницу, Регарди подумал, что похож на одну из лягушек, упавших в кувшин с молоком. Странно, что ему вспомнилась эта притча. Ее любил рассказывать иман во время тренировок на Огненном Круге. Одна из них сдалась и утонула, другая продолжала плавать и месить молоко ногами, пока оно не превратилось в твердый кусок масла. Только в притче не говорилось, сколько времени потребовалось на это. И Арлинг не знал, какую лягушку он напоминал – ту, которая хотела жить, или ту, которая потеряла надежду.

Приступ слабости был недолгим. Ивэев по-прежнему нигде не было заметно, но сейчас он ждал их появления почти с нетерпением. Хорошая драка прояснила бы голову. Впрочем, то, чем он сейчас занимался, мало отличалось от сражения. Враг был старым и хорошо знакомым. Белая Язва являлась верным вассалом Смерти, с которой у халруджи имелись давние счеты.

Комнаты сменялись одна за другой, превратившись в бесконечное чередование замков, дверей, мертвецов настоящих и будущих. Арлинг врывался в палату, пробегал вихрем между больными, заставляя себя коснуться каждого, и исчезал в полумраке лестницы, чтобы атаковать следующую дверь. Он не утруждал себя закрытием замков, и из «осмотренных» комнат, словно гной из нарыва, появлялись больные, которые выползали на площадки перед палатами и замирали там, не в силах одолеть лестницу.

Их стоны гулко отдавались по всей башне, напоминая голоса пайриков, но только на пятом ярусе Арлинг встретил еще одного ивэя. Он вяло поднимался по лестнице, равнодушно разглядывая больных, выползающих из палат. Санитар даже не пытался вернуть их обратно. Убить его оказалось так же легко, как и первых двух. Когда Регарди снял с ивэя маску, в воздухе разлился молочно-медовый аромат журависа. Наркотик объяснял поведение санитара, но не давал ответы на другие вопросы. Где были остальные ивэи? Зачем они запирали больных в комнатах, и куда, черт возьми, они спрятали Сейфуллаха Аджухама?

Забрав у мертвого ивэя фартук и рукавицы, Арлинг вернулся к своему занятию. Когда он достиг последнего яруса, то не сразу поверил, что лестница закончилась. И хотя ему казалось, что он осмотрел сотни комнат, их было всего двадцать восемь. Сейфуллаха не оказалось ни в одной.

Регарди был уверен, что заболел. В голове гудело, тошнота стала естественным состоянием, желудок прилип к спине. Когда пошла носом кровь, Арлинг перестал сомневаться в том, что Белая Язва одержала победу. Осталось дождаться галлюцинаций, покрыться наростами и занять место рядом с другими больными в «палатах».

Сплюнув кровь, которая теперь скапливалась и во рту, Регарди заставил себя идти вперед. Возможно, его Дорога Молчания уже началась. Однажды вступив на нее, останавливаться было нельзя.

Только сейчас он заметил, что был мокрым не только от крови и гноя больных. С висков и лба градом катил пот, впитываясь во влажную повязку на глазах. Возможно, у него поднимался жар, хотя причиной могла быть и духота, которая внизу только усилилась.