Опасайся дверных ручек (СИ) - Аноним Эйта

Линочке надоело стараться. Врачи давно кончились. Походы по знахарям очень выматывают. Она больше не хочет стараться. Быть талантливой не хочет. Золотой не хочет.

Но надо.

А то мама еще решит, что Линочка и правда больная.

А Линочка не больная!

— Такого потенциала в прогнозировании я давно не видел. — Бубнит старый хрыч. — Все остальное — чуть выше среднего. Единственное, с эмпатией… для бездарного человека я бы сказал, «выше среднего». Для свахи… прискорбно мало. Но здесь ничего не поделаешь. — Он разводит руками. — Где-то убыло, где-то прибыло: закон мироздания. Эмпатию компенсируют другие составляющие дара. Не волнуйтесь.

Мама заламывает руки. У Линочки сердце сжимается. Неужели она бездарность?

— Это никак нельзя исправить? — Вопрошает мама.

— Я же сказал, невозможно. Разве что все само собой исправится после подросткового кризиса, хотя я бы не рекомендовал на это рассчитывать.

— Понимаете… В этом-то и проблема… У нее не было детского кризиса.

Хрыч долго всматривается в Линочку глубоко посаженными блекло-голубыми глазами, жует в растерянности губами, качает головой. На его лысину зачесано несколько седых волосков, у него густые седые брови, которые срастаются на переносице, и длинные седые же усы. Он напоминает Линочке большую глупую рыбу, уставшую трепыхаться и медленно умирающую на берегу.

Линочке хочется плакать, когда на нее смотрят с жалостью.

— Мудрая Келина, я скажу вам то же, что любой другой специалист. Во время кризисов происходит перестройка энергопотоков организма; либо у вашей девочки не проявилось симптомов — такое бывает, либо, скорее всего, ей будет сложно выйти из подросткового кризиса. Но… — Старик как-то по-особому причмокнул, и Линочка вжалась в стул от омерзения, — поводов для волнения пока нет. Ваша дочь — здоровый, одаренный ребенок.

Они выходят от знахаря подавленные.

Мама не верит.

Линочка это чувствует.

Завтра они пойдут к еще одному знахарю.

А она не больная!

Как же надоело!..

…Месяц.

Горячка спала, но мама все равно не разрешает вставать из кровати.

Лина не спорит. Молчит, старается не улыбаться, глядя на глубокие круги у нее под глазами: хотела кризис? Получай! Подавись!

Теперь-то все как положено?

Теперь-то она нормальная?

— …Что, ушел твой? — Ехидно спрашивает бабушка. — А я говорила, говорила: нельзя чужого мужика увести! Как Живица рассудит, так и будет, а спорить с Богами — только жизню себе ломать!

Мама кривит губы, но молчит. Не плачет.

— Ты сваха, Келина. — Выплевывает бабушка, и мама вздрагивает, как от удара. — Если не судьба быть невестой, так смирись! Знай свое место.

Лина тихонько отступает назад, в тень, не вовремя она вышла…

У Лины больше нет отца. Ей легче думать, что он умер.

— Еще и девка твоя. Вся в тебя, порченая! Это тебя Боги наказали, так и знай! За твое самодурство!

И бабушки тоже.

Когда Талина видит Пекха, у нее быстро-быстро бьется сердце.

Ей сложно с ним говорить. Кажется, что она сейчас скажет глупость. Что у нее какой-то не тот голос, не те интонации. Когда она смотрит на него, она теряет дар речи…

Но он всегда внимательно слушает, пока она, потупившись, мучительно подбирает слова.

Он красивый. Сильный. На него можно положиться.

У его отца собственный дом в квартале некромантов. Пекх будет работать на Ведомство: хорошая, почетная работа.

Маме он тоже нравится.

Но мама говорит не торопиться. Потому что Пекх предназначен не Талине, а кому-то другому, кого даже не знает. Когда она так говорит, Талине хочется закричать.

Кому угодно можно ошибаться. Сходиться, расходиться. Влюбляться, не задумываясь о последствиях. Расставаться.

Талина — сваха.

Она не имеет права. Ее ошибка — чья-то сломанная жизнь. Чьи-то не рожденные дети. Талина хорошая сваха, и она может назвать последствия своих ошибок по именам, которые никогда не будут даны.

Очень жаль, что она не счетная машинка с прогнозами. Она человек, у нее есть эмоции. Желания. Ей надоело их подавлять. Она устала стараться быть хорошей девочкой. Она всю жизнь жила по правилам, которые были придуманы задолго до ее рождения. Она устала подчиняться, она устала жертвовать собой во имя кого-то, с кем даже не знакома.

Когда Пекх видит Талину, в нем закипает гремучая смесь ответственности, снисходительной заботы, вежливого интереса, участия…

Она всего лишь чуть-чуть сдвигает баланс: на это хватает даже ее ущербной эмпатии.

Она признается — ей не страшно. Она знает, что сделала, как надо.

Хорошая сваха всегда уверена в результате.

Бабка узнала. Кто ей рассказал? Талине все равно.

Бабка долго, долго орет, брызжа слюной. Про то, что Талина — дрянь, вся в мать. Что позорит честное имя рода. Что предала свой дар.

Талина молчит. Слова отскакивают от нее, как горох, пустые, бессмысленные.

Наконец мама прогоняет бабку. Впервые за долгое время решается дать ей отпор.

«Ты особенная, Линочка», — шепчет мама горячо, и Талине на плечо падают слезы, — «У тебя все получится, я верю, пусть у тебя все получится».

Мама целует ее в обе щеки, больно цепляется за плечи. «Когда свадьба?» «Как давно вы..?» и прочее, прочее, прочее…

Она гордится своей золотой, особенной девочкой.

Впервые за долгие годы мама снова верит в свою Линочку.

Она не особенная.

Растущий в животе ребенок что-то в ней сломал.

Талине все сложнее просчитывать будущее. Она надеется, что Пекх все еще любит ее: она больше его не чувствует.

Она как будто ослепла и оглохла.

Талина надеется, что будет девочка.

Рождается Ярт.

Он забрал у нее последние крохи дара.

Так устала.

Ярт и та девочка..?

Она не позволит им совершить ошибки.

Она еще что-то может, она справится. На нее снизошло что-то вроде озарения и она знает, что должна сделать, чтобы они точно сошлись: интуиция — все, что оставил ей последний, нежеланный, нелюбимый ребенок. Она способна, способна, способнаспособнаспособна…

Он умрет в детском кризисе?

Как… нормальный?

— Я не хочу этого знать, я не хочу, я не хочу! — Взвыл Варт.

Юлга моментально отпустила Ярта, обняла Варта, тот уткнулся ей в макушку и продолжил свой уже нечленораздельный вой.

Затем отстранился, всмотрелся в ее лицо.

— Что? — Как можно мягче спросила Юлга.

Она лихорадочно вспоминала инструкции, как вести себя с людьми в состоянии шока. Кажется, там было про ровный тон, и что нужно обязательно сопровождать слова жестами, если в истерике — дать пощечину…