Даже если всему придет конец - Йенс Лильестранд

видим в гостевой гавани лишь несколько судов. Вода на таких стоянках обычно слегка застоявшаяся, но на этот раз я сразу улавливаю вонь, разносящуюся в дрожащем зное. На причалах всего несколько человек. Ближе к набережной я замечаю, что один из катеров странно накренился – сильно завалился на правый борт и повис на натянутом как струна носовом швартове, как рыбка на удочке.

– Черт, заправка, – восклицает папа, указывая на понтонный причал, где мы обычно доливали бак по пути туда или обратно. Это тоже часть сложившейся традиции: папа перекидывает канаты загорелому парнишке с обильно политыми лаком волосами, тот передает папе топливный шланг, народ на соседних лодках косится, изо всех сил стараясь не показать восторга от встречи с живой звездой, а пока бензин льется, я спрыгиваю на причал и покупаю в киоске мороженое, вот такой незамысловатый, приятный, безмолвный ритуал. Но сейчас на месте заправочной станции покрытые копотью руины, магазинчик наполовину сгорел, оконные проемы без стекол похожи на беззубые распахнутые рты, дверь болтается на одной петле, колонки на заправке сломаны или повалены. И посреди этого свинского разгрома качается на ветру рекламная вывеска. «ПРОГОЛОДАЛСЯ? КОФЕ+БУЛОЧКА 30 КРОН!» – нарядные красные с желтым буквы и фотография: бумажный стаканчик с кофе и здоровенная булочка, посыпанная жемчужным сахаром.

На закоптелом поломанном деревянном причале кто-то вывел красной краской из баллончика: «ПРИВЫКАЙТЕ, ВАШУ МАТЬ».

Я слышу приближающийся рокот моторки. Парень в красном с черным спасательном жилете и кепке с логотипом гостевой гавани привычными движениям правит свою надувную моторку, лавируя между буйками, курс он держит прямо на нас.

– Разворачивайтесь! – вопит он и встает на холостом ходу метрах в десяти от нашего борта. – Гавань закрыта.

– Закрыта? – кричит папа в ответ. – У причала полно свободных мест.

Парень мотает головой:

– Все закрыто!

– Что, весь Сандхамн?

– Сегодня утром капитан порта отдал приказ.

Папа разражается смехом:

– Слушай, пацан, ну ты же понимаешь…

– Закрыто! – рявкает парень и машет рукой как военный. – Разворачивайтесь! Вам здесь не рады!

Не дожидаясь ответа, он наращивает обороты и с диким ревом пускается обратно с места в карьер. Я понимаю, что он моих лет, и мне становится любопытно, сложно ли быть таким, нервничает он или же ему весело, он ощущает себя крутым мужиком, а может, таким же напуганным и беспомощным, как я? Интересно, он бы решился? В следующий раз, когда остановимся где-нибудь и пойдем купаться, мне надо будет поторопиться, пока старик еще в воде; якорь, что-нибудь тяжелое, отвлечь его внимание, указав на что-нибудь, а потом со всей силы.

– Чертов пацан, – папа со вздохом разворачивается. – Выбирай понемногу! Есть у меня одна идея.

* * *

Отключение электричества коснулось Стокгольма и всей области вокруг него, от Сёдертелье до Уппсалы, подачу электроэнергии до сих пор не восстановили в большей части региона, включая центр города и архипелаг. Вчера вечером на Сандхамне объявились четверо или пятеро смутьянов. Поначалу просто орали, били стекла и разрисовывали стены домов, но потом отправились на пристань в гостевую гавань и стали громить катера. И прежде чем нескольким яхтсменам удалось прогнать их, успели поджечь за-правку.

– Был там один норвег, – с воодушевлением рассказывает Кальдере́н, сидя с нами на причале. – Мощный мужик, явно бывший военный. Остальные-то все сидели как вкопанные у себя на лодках, очень по-шведски. А он со своей командой вооружился баграми и якорными цепями, хрен знает, может, у него и топор был при себе, и как закричит: «Ну ВСЁ, с меня ХВАТИТ!» – и тогда эти свиньи пустились бежать.

На острове не осталось ни топлива, ни еды на продажу, а со всей этой стокгольмской неразберихой может пройти еще много времени, прежде чем кто-то сюда приедет, и еще дольше, прежде чем снова дадут электричество.

– Как вообще такие идиоты умудряются сюда добраться? – с любопытством спрашивает папа. – У них что, лодка своя была?

Кальдерен пожимает плечами:

– Ребята прочесали все ночью, но ничего не нашли. В любом случае гавань теперь закрыта. Полный трындец, короче. – Он ворошит угли закопченными щипцами для барбекю. – С другой стороны, повезло нам стать участниками всего этого. Ну и мы тут вообще-то не бедствуем.

– У нас, кажется, должно было остаться еще несколько охлажденных банок пива, – подхватывает его жена, подтянутая тетка в лайкровых штанах в облипку, и выставляет перед нами переносной холодильник. – Да мы и так собирались сделать барбекю на обед.

С семейством Кальдеренов папа дружит с тех пор, как их старший сын начал играть среди юниоров. Юрсхольмский теннисный клуб обычно подгадывает местные турниры к Вальборгу, и пару раз папа ездил туда и «разыгрывал знаменитость», как он сам выразился, когда мы огибали мыс и заходили в узкую бухту с противоположной стороны острова. «Клас так и долдонил, что я должен заглянуть к ним, когда в следующий раз буду на Сандхамне. Ну, ты знаешь весь этот треп. – Хохотнув, папа вытравил стаксель. – Знакомства для того и нужны, чтобы ими пользоваться, хе-хе. Кажется, вон тот причал. Тот, что слева, принадлежит Гюлленхоффам».

И вот мы здесь, кожа Класа Кальдерена покрыта загаром цвета спелого персика, какой бывает у белокожих блондинов, плохо переносящих солнце, но плюющих на защитные средства. Нам повезло, как он сказал, когда он вперевалку сбежал вниз на причал, готовый прогнать нарушителей спокойствия. Большинство отдыхающих уже разъехались по домам, но Клас с Гуниллой решили в последний момент остаться. «Продляем себе лето с каждым разом все больше, – пояснил он с довольным видом и принял брошенный мной канат. – Да и с началом коронавируса стало гораздо проще работать, сидя за городом».

Мы с папой расположились в шезлонгах под зонтиком. После нескольких ночей качки приятно почувствовать под ногами теплые прочные деревянные доски, а папа уже успел принять душ и вымыть волосы. Причал тянется от свежевыкрашенного лодочного сарайчика, красного с белыми наличниками, идет вдоль каменистого берега к площадке с сауной и лестнице, ведущей к двухэтажному дому такого же красного цвета. Кальдерен унаследовал дом от деда, как он с гордостью рассказывает нам с папой.

– Тут все свои дома в наследство получили. А иначе ни у кого бы на них денег не хватило.

У меня появляется нереальное ощущение нормальности происходящего, фру Кальдерен стоит у недавно установленной уличной кухни и режет дольками вареную картошку, оставшуюся со вчера, смешивает ее с оливковым маслом, уксусом, красным луком и каперсами, пока ее муж привычным движением переворачивает два больших стейка бавет над шелковисто-серыми углями. Они болтают про еду: он хвалит качество купленного ею мяса, она спрашивает, как ему все-таки такой вариант