Фараон - Карин Эссекс

Антоний отправлял в Рим множество писем, пытаясь объяснить, на чем основан его союз с Клеопатрой, и перечисляя ее труды на благо империи. Но почему-то ни одно из этих посланий так и не было зачитано в Сенате, как того желал Антоний.

Когда Антонию исполнилось пятьдесят, он решил, что ему следует написать завещание. Он назвал своих отпрысков-римлян своими наследниками в Риме — закон не давал ему возможности поступить иначе, — но внес в завещание специальные пункты, касающиеся его детей от Клеопатры. Антоний отправил завещание в Рим с юристом и отдал его, согласно обычаю, весталкам, в храм, считающийся священным хранилищем последней воли римлян.

Но Октавиан, теперь повсюду ходивший в сопровождении телохранителей, вломился туда и силой отнял завещание Антония у старшей весталки. Он зачитал документ в Сенате, устроив из этого настоящее представление. Однако то, что он огласил, не имело ничего общего с тем, что писал Антоний. Октавиан объявил, что Антоний лишил своих детей-римлян наследства, отдав все отродьям Клеопатры, и что самое его заветное желание — быть похороненным в Александрии, чтобы никогда не разлучаться с царицей Египта.

Октавиан начал донимать Антония письмами, обвиняя его в том, что он делит постель с Клеопатрой. В своих посланиях, речах и памфлетах Октавиан раз за разом вопрошал: неужели Антоний не понимает, что его незаконная любовная связь противоречит моральному кодексу римлян?

Антоний пришел в ярость. Он написал Октавиану, вопрошая, почему тот ждал девять лет, прежде чем решил, что спать с царицей аморально, а затем перечислил поименно всех любовниц Октавиана.

— Его прислужники шастают по Риму и уводят девушек из домов ради его потехи, — сказал Антоний Клеопатре. — Он безжалостен в этих вопросах, словно содержатель борделя! И это все — после того, как он разбил вполне счастливый и совершенно законный брак, давший двух наследников-сыновей, и заставил Тиберия Нерона отдать ему Ливию! И поделом ему, что она остается бесплодной!

— Это после того-то, как она родила двух сыновей другому мужчине? — переспросила Клеопатра. — Ливия вовсе не бесплодна. Она презирает Октавиана и пьет тайные травы, чтобы не понести от него ребенка.

— Интересно… — протянул Антоний. — Так значит, такие зелья существуют?

— Их знает только тот, кто искушен в древнем искусстве врачевания, — пояснила Клеопатра. — Греческим врачам ничего не известно о подобных средствах. Старые женщины хранят их рецепты в тайне и передают юным ученицам изустно. А кроме того, они говорят, что иногда женщина остается бесплодна, если она несчастлива в браке.

— В таком случае я делаю твое величество необычайно счастливой! — воскликнул Антоний, и они дружно рассмеялись. — Но если бы тебя заставили развестись с мужем и оставить твоих сыновей, разве ты не была бы несчастна?

— Разумеется. Но еще не родился на свет тот мужчина, который сумел бы принудить меня к этому, — отозвалась Клеопатра, взяла лицо Антония в ладони и поцеловала его.

На зиму Антоний отпустил бороду, и Клеопатра пропустила пальцы через ее завитки.

— Октавиана кто-то наказывает. Либо его жена, либо боги. Кто именно, я не знаю. Но в любом случае такой кары явно недостаточно за все его злодеяния.

Клеопатре VII, царице Египта, от Аммония, из Рима.

Мое дорогое величество!

Я пишу, дабы сообщить тебе, что, отослав это письмо, я отплываю из Рима. Много лет я служил твоему царству, сперва твоему отцу, а затем тебе. Хотя я вполне успешно вел торговлю, многим здесь известно об истинном роде моих занятий. А тем, кто служит царице Египта, ныне небезопасно находиться на римской земле.

И потому я, с позволения твоего величества, — ибо я настолько уверен в том, что получу его, что покидаю Рим сегодня же, — отплыву в Пирей, дабы совершить путешествие в Элевсин и вновь принять участие в мистериях; а затем отправлюсь в свой уединенный приют, в оливковую рощу неподалеку от Афин. Я буду не одинок: там проживает тесть Архимеда. Архимед наконец-то женился на красавице-гречанке, которой еще нет и двадцати. Когда он входит в комнату, она всякий раз встречает его так, словно он — герой, вернувшийся из-под Трои. Я уверен, что у них народится множество прекрасных детей, которые будут сидеть у меня на коленях, скрашивая мою старость, как некогда сидела ты, когда была совсем еще малышкой.

Государыня, мне семьдесят лет. Я все еще толст, здоров и наслаждаюсь радостями жизни, как могу, — но слишком скоро стану старым, слепым и сгорбленным. Мне хочется верить, что я хорошо служил тебе. Мы с Архимедом клялись до последнего дыхания защищать тебя. Однако сейчас ты находишься под покровительством великого Марка Антония. Теперь, когда у тебя в мужьях и союзниках такой человек, командующий стотысячной армией, чем тебе могут быть полезны два несчастных грека, один стареющий, а другой — достигший середины жизни и стремящийся к покою? И все же, если ты пожелаешь что-либо поручить нам, мы к твоим услугам.

После всех тех тайных способов, которыми мы пользовались для переписки столько лет, я вынужден просить тебя связываться со мною более обычными методами. Меня можно найти в поместье Демосфена из Браврона, этого священного города, основанного детьми Ореста. Я буду поглощать оливки, пить вино и греться на солнышке в обществе юных девушек — здесь их всех зовут Ифигениями — и не беспокоиться ни о чем, кроме собственного здоровья. Во всяком случае, так мне обещал Архимед.

От души надеюсь еще свидеться с тобою прежде, чем тебе доведется взглянуть на пламя моего погребального костра. Я принесу в Элевсине жертву от твоего имени.

Всегда твой покорный слуга и родич,

ЭФЕС

Восемнадцатый год царствования Клеопатры

— Новый Дионис! — восклицали собравшиеся в порту жители Эфеса, выкрикивая божественное прозвище Антония, когда он появился на носу «Антонии».

— Царица царей! Царица царей! — услышала Клеопатра, поспешив занять место рядом с Антонием.

Антоний и Клеопатра приплыли в Великий порт города Эфеса в Малой Азии со всем своим флотом. Восемь сотен кораблей из разных стран присоединились к ним; двести из них были построены Клеопатрой и несли знамена Птолемеев, красно-белые цвета Египта. Этот парад на воде, это шествие силы, от которого захватывало дух, возглавляла «Антония» — флагман. Клеопатра знала, что сегодня все зрители, заполонившие порт, разнесут вести о могучей силе, явившейся к их берегам.

Они с Антонием спустились с корабля и вместе прошли по широкой Портовой улице. Небо было безупречно синим — ни единого облачка. Жители Эфеса усыпали путь царственной четы лепестками роз. Когда-то Клеопатре довелось идти по этой улице ночью, и в свете пятидесяти фонарей колонны отбрасывали огромные тени на каменные плиты.

Эфес — один из самых почитаемых религиозных центров, место, где находится храм Артемиды, — прекрасно годится для того, чтобы снискать расположение богов, прежде чем отправляться на войну. Ослепительно белые колонны, установленные вдоль улицы, одновременно и приветствовали чужеземцев, приближающихся к городу, и напоминали им о том, что следует совершить омовение, прежде чем вступать в его врата. Гости были здесь желанны, а их болезни — нет.

Эфес был городом мрамора, и теперь, под ярким солнцем, он сверкал, словно божественный мираж в пустыне. Лишь фиговые деревья с облетевшей листвой и кипарисы, возносящиеся к небесам, словно копья, придавали городу земной вид.

Царская процессия шествовала по улицам. Подняв голову, Клеопатра увидела театр, построенный Лисимахом на склоне горы. Прямо впереди, в конце улицы, высилась статуя кабана, эфесского талисмана; кабан распахивал пасть, подобную пропасти. Портики домов, стоящих по обеим сторонам улицы, были забиты людьми, явившимися сюда, чтобы хоть краем глаза взглянуть на богоподобную царицу и ее супруга-римлянина. Маленький мальчик, тащивший на веревке двух коз, превратился в неофициального главу процессии. Он весело мчался перед свитой Клеопатры, то и дело отвешивая своим козам пинка под зад, чтобы на несколько шагов опережать стражу царицы.

Толпа сопровождала их, пока они не вошли в коридор, образованный соснами — огромными, выше храма. Там высокие гости уселись в экипаж, который должен был доставить их во дворец, выстроенный в греческом стиле. Он располагался над городом, на склоне горы. Оттуда открывался великолепный вид на море, чтобы Антоний и Клеопатра могли постоянно видеть свой флот.

В этот момент Клеопатре казалось, что весь мир на их стороне и даже небеса выказывают им явное благоволение. Они переплыли море при прекрасной погоде, с самыми благоприятными ветрами и успешно высадились на белые пески древнего Эфеса. Не только местное население сбежалось приветствовать их. Многие римские сенаторы, оскорбленные действиями Октавиана, бежали из собственной страны, чтобы присоединиться к Антонию и Клеопатре, и теперь обосновались в Эфесе.