Гордиев узел Российской империи. Власть, шляхта и народ на Правобережной Украине (1793-1914) - Даниэль Бовуа

В свою очередь, царская полиция была безразлична к обещаниям, данным военными за несколько месяцев до этого. Исправники, так же как и помещики, стремились к суровому соблюдению status quo ante457. Таким образом, мы являемся свидетелями того, как быстро было найдено взаимопонимание между русскими (царскими властями) и поляками (помещиками) по вопросу защиты крепостного строя, здание которого покачнулось в период восстания.

Среди материалов встречаются вызывающие удивление жалобы предводителей шляхты разных уездов, адресованные представителям царской власти. 17 июня 1831 г. предводитель Васильковского уезда Боровицкий жаловался киевскому военному губернатору Б.Я. Княжнину, что около двадцати крепостных помещика С. Проскуры отказались отрабатывать барщину и бездельничают. Сходную жалобу на крестьян села Шпитки выслал и предводитель шляхты Киевского уезда Подвысоцкий. Польские помещики обращались с жалобами напрямую к русским чиновникам, как, например, Хоецкий из Сквирского уезда. Некоторые применяли телесные наказания к крестьянам за то, что те не поддержали их во время восстания, на что царская полиция не обращала никакого внимания458.

Неповиновение крестьян могло иметь и более тяжелые последствия. В августе 1832 г. крепостные очень богатого польского помещика Иеронима Собанского из сел Медведовка, Мельники, Голодовка, Осота и Косары Чигиринского уезда, поверив обещаниям царских властей, отказались отрабатывать барщину. Откликнувшийся на жалобу владельца волынский военный губернатор Левашов послал со специальным заданием по наведению порядка часть Волынского уланского полка во главе с полковником Пайковым. После успешного завершения экспедиции, предводитель местной шляхты выслал 13 августа губернатору благодарственное письмо, в котором от имени всей шляхты своего уезда выражал надежду, что отныне ее отношения с крестьянами наладятся, а имевшие место события не ослабят ее власти над подданными. Однако волнения продолжались вплоть до конца 1832 г., их организаторы были наказаны: трем присудили по 30 ударов розгами, одного отдали в солдаты, а еще одного сослали в Сибирь459.

Таких случаев было немало. 30 июня 1832 г. киевский военный губернатор довел до сведения шляхетских собраний, что с каждым ссылаемым в Сибирь крепостным должна ехать жена460. Так восстанавливался порядок.

Польские помещики с все большей жестокостью относились к своим крепостным, веря в свою безнаказанность и желая отомстить украинцам за безразличное отношение к польскому делу. Муж знаменитой Эвелины Ганской, возлюбленной Бальзака, закрывал глаза на действия своих экономов, занимавшихся наведением порядка. Один из них, Врублевский, прославился тем, что в 1829 г. облил кипящей смолой крепостного, от чего тот вскоре умер. В апреле 1832 г. 56 доведенных до отчаяния крепостных села Сухолуч Радомысльского уезда подали православному священнику жалобу на эконома, который, ворвавшись в церковь во время службы на Вербное воскресенье, вытащил шестерых крестьян и приказал казакам помещика отхлестать их нагайками. Причиной было то, что эти «бездельники» осмелились отправиться в лес за хворостом для починки крыш. Ни эконом, ни Вацлав Ганский, бывший предводитель шляхты Волынской губернии, не только не предстали перед земским судом, но и не были потревожены царской администрацией461.

Двенадцать крестьян поставили крестики под жалобой, поданной волынскому гражданскому губернатору в Житомире, на эконома помещика Сорочинского, заставлявшего засевать помещичьим льном крестьянские наделы, а крестьянок трясти выращенный лен. (Эти виды работ, как и трудоемкий и длительный процесс выжигания соды из древесного угля, не засчитывались в качестве барщины.) В жалобе также сообщалось, что у отрабатывавших барщину родителей погибли из-за недосмотра двое детей, эконом запретил им жаловаться под угрозой сдачи мужа в солдаты. Волынский губернатор отослал крестьян, признав требования эконома полностью законными462.

Российские чиновники, как и польская шляхта, относились к украинским крестьянам по большей части как к дикой черни, с которой следует всегда быть начеку. В этой связи характерным представляется воззвание, с которым в октябре 1838 г. три российских гражданских губернатора обратились к польским губернским предводителям. Голодные бунты в причерноморской степи, в особенности в Херсонской губернии, а также опасения, что беспорядки могут распространиться на соседнюю Левобережную Украину, так напугали царских чиновников, что они обратились к польской шляхте: «Государь Император, утвердив предложенные Комитетом Министров меры пособия помещикам тех губерний для продовольствия их крестьян, Высочайше повелеть соизволил, чтобы в случае подобных со стороны крестьян буйств они были немедленно усмиряемы даже силой оружия и что следствие таковой Высочайшей воли Г. Главнокомандующий предписал всем начальникам войск 1 армии, дабы по требованию Гражданского начальства неотлагательно было оказываемо содействие к прекращению беспорядков»463. Хоть такая ситуация была маловероятной в Киевской губернии, гражданский губернатор все же предпочел предупредить предводителей: «Если бы дерзость их [крестьян. – Д.Б.] обнаружилась до такой степени и полицейские меры не могли бы укротить их поступков, а потребовалось пособие со стороны военной, то я предлагаю Вашему Высокоблагородию в таком случае донесть мне с эстафетой или нарочным для должного с моей стороны распоряжения»464.

Чего ждать от патернализма?

Можно констатировать, что до 1838 – 1839 гг. в своем отношении к украинскому крестьянству Петербург и польские помещики Правобережной Украины удивительно похожи друг на друга. Проявление человеколюбия как с российской, так и с польской стороны было скорее исключением, чем правилом. В тяжелые голодные годы о своей обязанности заботиться о крестьянстве вспоминали лишь некоторые польские аристократы. Вот одно из свидетельств того времени: «Наступило лето (1832 г.) и самая печальная жатва. Нечего было собирать крестьянину, и с грустью свозил он на гумно остатки дрянной соломы, пригодной разве для кормления его худой скотины. Неслыханно выросли цены на хлеб. На Волыни корец ржи стоил 30 злотых, немногим меньше – в Подолье и на Украине [то есть в Киевской губернии. – Д.Б.]. Имевшие прошлогоднее зерно помещики, хоть открыли свои токи, но этого было недостаточно, ведь еще нужно было оставить что-то для посева озимых себе и крепостным. К выделенному мизеру зерна приходилось домешивать измельченную кору молодых деревьев или иссеченную и высушенную солому, молоть и печь хлеб. Бесчисленные толпы совершенно нищих и изголодавшихся людей сновали кругом по дорогам и местечкам, вымаливая кусок хлеба…» Автор, приводя примеры чуткого милосердия графини Ожаровской, княгини Радзивилл и графини Дзялинской, утверждает: «По всей Волыни несчастье приводило к тому, что помещики делились с крепостными тем, что было у них на токах. Все ли действовали бескорыстно, сложно сказать, но многие делали это из любви к ближним…»465

В том, что касается российской стороны, следует сказать, что закон 1835 г. предусматривал конфискацию в пользу государства земель польских помещиков, проявивших наибольшую жестокость (в то время как земли русских помещиков в таких случаях отдавались под надзор опекунского совета), однако первоначально закон зачастую не соблюдался. Улучшение положения крестьян было возможно лишь в тех имениях, которые были конфискованы у поляков по политическим мотивам.

Однако 29 марта 1833 г. граф А.Х. Бенкендорф передал министру Е.Ф. Канкрину повеление проверить, насколько правдивы жалобы крестьян, писавших, что при прежних польских хозяевах им жилось лучше. По правде говоря, шеф жандармов считал, что все эти слухи «могут проистекать сколько от корыстолюбивых видов тех лиц, состоящих большой частью из польской шляхты, которые заведывают конфискованными имениями, столько и от неблагонамеренности сих управляющих, которые таковыми средствами желают, может быть, возбудить между крестьянами неудовольствие и ропот против Правительства». Тем не менее подольский гражданский губернатор организовал проверку. Он утверждал, что крестьяне платят обычный налог (3 рубля – двулошадный крестьянин, 1 рубль – однолошадный, 66 копеек – безлошадный). Киевский гражданский губернатор был поставлен в известность о тяжелом положении с тягловой силой и семенным фондом, его также просили оказать содействие в преодолении этих трудностей. В свою очередь, волынский гражданский губернатор констатировал, что управляющие в конфискованных имениях Вацлава Жевуского близ Ковеля, возможно, допускали злоупотребления, однако по сравнению с ними управление казенными лесами, до конфискации принадлежавшими овруцким монахам-базилианам, действительно применяет драконовские меры, в связи с чем необходимо разрешить крестьянам, как и раньше, продавать смолу и деготь, выжигаемые из собранных дров. В конце концов, на основании проверок на местах киевский генерал-губернатор сообщил 4 октября 1834 г. в Петербург, что к «конфискованным» крестьянам везде относятся хорошо, и они постепенно приходят к убеждению, что их нынешнее положение на порядок лучше службы у польских помещиков466. Однако это улучшение, как было показано, носило условный характер – после введения в 1837 г. военных поселений в связи с перестройкой Киселевым организации казенных крестьян положение «конфискованных» лишь ухудшалось.