Война, которая покончила с миром. Кто и почему развязал Первую мировую - Маргарет Макмиллан

В начале 1890-х гг. Парижу пришлось испытать на себе двухлетний период особенно частых террористических актов. После того как был вынесен обвинительный приговор группе анархистов, участвовавших в демонстрации, закончившейся уличными беспорядками, дома государственного обвинителя и судьи взлетели на воздух. Виновник был задержан благодаря подозрительности одного официанта – но вскоре кафе, где тот работал, было уничтожено еще одной бомбой. Шесть полицейских погибло при попытке разрядить взрывное устройство, заложенное в конторе горнодобывающей компании, которая в тот момент была охвачена серьезнейшей забас товкой. Один анархист бросил бомбу в кафе Terminus – таким образом он, по его же словам, пытался добраться до «маленьких добрых буржуа», довольных существующими порядками. Наконец, еще один устроил взрыв прямо в парламенте, в знак протеста против несправедливости мира, в котором его семья была вынуждена голодать. Какое-то время люди даже опасались показываться в общественных местах, ведь нельзя было сказать, куда террористы ударят в следующий раз[640].

Страх перед ними был особенно силен еще и потому, что с ними, казалось, невозможен был никакой диалог. Они столь решительно отвергали общество, что при аресте порой даже отказывались называть причины своих нападений. Убийца президента Маккинли, например, сказал только одно: «Я исполнил свой долг»[641]. Кроме того, сам выбор целей был пугающе непредсказуемым. Луиджи Лукени, безработный итальянский строитель, заколовший австрийскую императрицу Елизавету, говорил о себе: «Я убежденный анархист. В Женеву я прибыл, чтобы убить какую-нибудь коронованную особу и тем подать пример всем, кто угнетен и страдает, но ничего не смеет предпринять по этому поводу. Мне было все равно, кого конкретно я убью»[642]. Анархист, который спокойно закончил трапезу в одном из парижских кафе, а потом хладнокровно убил одного из обедавших там же, позже заявил: «Если даже я убью первого попавшегося буржуа – то и тогда нельзя будет сказать, что я убил невинного»[643]. Как и в случае с «Аль-Каидой», такой терроризм быстро утратил большую часть общественной поддержки. Еще до начала войны от террористов отвернулись даже в тех левых и революционных кругах, где им некогда сочувствовали, – таково было отвращение к используемым ими методам. Однако страх и ощущение уязвимости не покидали европейское общество.

Помимо всего прочего, существовал и более коварный вид страха – страх перед тем, что террористы, возможно, были правы, а общество Запада действительно полностью поражено разложением и упадком. В таком случае его и правда пора было выбросить на свалку истории. Или же пришло время придать нации новые силы и подготовить ее к борьбе за существование? Это предположение влекло за собой прославление военных подвигов и ценностей, так же как и самой войны. Пламенный французский националист Франсуа Копи, которого часто называли «поэтом простого люда», однажды пожаловался посетившему Париж англичанину, заявив, что «французы вырождаются, становятся слишком большими материалистами, слишком поглощенными гонкой за роскошью и наслаждениями, чтобы полностью посвятить себя служению какому-нибудь великому делу, – а ведь именно готовность к такому служению и является самой прославленной в истории чертой французского характера»[644]. В Англии, где всегда налегали на классическое образование, были популярны аналогии с падением Рима, причем особо упоминалась склонность Древнего мира к «недостойным мужчины порокам». В 1905 г. один молодой представитель Консервативной партии опубликовал чрезвычайно популярную брошюру «Упадок и крах Британской империи». Это сочинение включало следующие разделы: «Распространение городского образа жизни в ущерб сельскому и гибельное влияние этого обстоятельства на телесное и душевное здоровье британского народа», «Чрезмерное налогообложение и расточительность местных властей» и «Неспособность британцев защитить себя и свою империю»[645]. Основатель скаутского движения генерал Роберт Баден-Пауэлл в своем пособии «Скаутинг для мальчиков» часто обращался к этой теме, указывая, что англичанам нужно изо всех сил стараться избежать судьбы их античных предшественников. Он писал: «Одним из факторов, приблизивших падение Рима, было то, что римские солдаты перестали поддерживать доставшиеся им от предков стандарты физической подготовки»[646]. В начале XX в. повсюду в Европе усилился интерес к различным видам спорта – отчасти потому, что у людей появилось больше свободного времени из-за сокращения количества рабочих часов. Но пропагандисты спортивных занятий видели в них еще и средство обратить вспять деградацию общества и подготовить молодежь к войне. Когда в начале века из Англии во Францию проник футбол, французский «Спортивный альманах» горячо одобрил эту игру, описав ее как «настоящую маленькую войну, где налицо необходимая дисциплина, а участники привыкают к ударам и опасности»[647].

Многие тогда полагали, что процветание и прогресс в конечном итоге вредят человечеству как виду и по их вине юноши все меньше подходят для военной службы. Скорость, с которой изменялось общество (да и просто возросшая скорость перемещения людей, освоивших поезда, велосипеды, автомобили и аэропланы), была, по мнению ряда экспертов-медиков, причиной дестабилизации нервной системы человека. В 1910 г. французский врач писал:

«Нас всех подстерегает невроз. Никогда еще у этого чудовища не было больше жертв, чем теперь, и виной тому либо накопившиеся за поколения дефекты наследственности, либо возбуждающее воздействие самой нашей цивилизации. Гибельное для большинства, оно погружает нас в атмосферу вялой праздности и всевозможных страхов»[648]. Макс Нордау, сын будапештского раввина и известный врач, написал в 1892 г. крайне популярную критическую работу «Вырождение», посвященную дегенеративной природе современного искусства и прискорбному состоянию современного общества в целом, – его опасения во многом походили на те, что испытывал его французский коллега. «Вырождение» перевели на несколько языков, и книга хорошо расходилась в Европе. Нордау утверждал, что сама цивилизация становится жертвой меркантильности, жадности, неустанного поиска новых наслаждений и разрушения скреп традиционной морали, после чего всюду утверждается «необузданный разврат». По его словам, европейское общество «шагало навстречу верной гибели, поскольку стало слишком дряхлым и импотентным для выполнения великих задач»[649]. Использование сравнений из области секса довольно примечательно и вполне характерно для эпохи, когда многие были склонны оплакивать всеобщую нехватку мужественности.

Мужчины становились все более слабыми и даже женоподобными – или, по крайней мере, этого повсеместно опасались. Считалось, что в современном мире мужскими добродетелями больше никто не дорожит. Фельдмаршал сэр Гарнет Уолсли, занимавший в 1895–1900 гг. пост главнокомандующего британской армией, считал очень плохим знаком то, что оперные певцы и танцовщики балета стали столь высоко цениться обществом[650]. Германский военный мыслитель Вильгельм Бальк, автор одного из самых известных в то время учебников тактики, был убежден в физической деградации тогдашних мужчин и считал, что они заодно утрачивали и должный «фанатизм, а также национальный и религиозный пыл, характерный для минувших эпох». Бальк предостерегал: «Неуклонно растущий уровень жизни усиливает действие инстинкта самосохранения и подрывает дух самопожертвования»[651]. В Германии, как и в Великобритании, среди военных были распространены серьезные опасения насчет физического состояния потенциальных призывников. Проведенное после войны с бурами исследование этого вопроса шокировало английскую общественность, так как выяснилось, что 60 % добровольцев были признаны негодными к службе[652].

Также существовали серьезные подозрения насчет того, что в обществе – особенно в высших его слоях – быстро распространяются гомосексуальные отношения. Разумеется, это должно было подорвать институт семьи, один из краеугольных камней сильного государства. Можно ли было ожидать, что гомосексуалы окажутся преданными слугами своего отечества? Максимилиан Гарден – тот самый журналист, который сумел уничтожить репутацию князя Филиппа Ойленбурга, друга и советника германского кайзера, – описывал то, как гомосексуалы легко отыскивают себе подобных и объединяются в группы и клики. Подобно масонам и анархистам, они могли похвастаться интернациональной солидарностью. Существование подобного рода страхов может объяснить, почему скандальные происшествия, связанные с гомосексуалами, – такими, например, как Оскар Уайльд, – неизменно вызывали широчайшее общественное возмущение и озабоченность. Гарден, описывая в своей газете Ойленбурга и его окружение, использовал такие выражения, как «лишенные мужественности», «слабые», «болезненные». Ведущий германский психиатр доктор Эмиль Крепелин (на которого Гарден активно ссылался) добавлял к этому списку характерных черт гомосексуального характера внушаемость, необязательность, склонность к лжи, хвастовству и ревности. Крепелин утверждал: «Нет ни малейших сомнений в том, что сексуальное влечение к своему полу формируется на базе дегенеративной и болезненной личности»[653].