Наследница - Мери Каммингс

С самого начала именно Тед был выбран ею главным и любимым хозяином. Почему? Рене объяснила просто:

— Ну что ты хочешь — она же девочка

Он никогда не думал, что может быть привлекателен для особей женского пола, не относящихся к человеческому роду — но другого объяснения не было. Правда, это обожание имело и свои негативные стороны: именно его стельки и тапочки чаще всего оказывались преступно погрызанными. Ругать собачонку было бесполезно, а наказывать просто рука не поднималась — уж очень она была забавная, маленькая и трогательная, с торчащими бакенбардами и курносой задорной мордочкой.

Иногда Теду казалось, что в Рене непостижимым образом уживаются две личности. Его девчонка — с пушистым ежиком, доверчивыми глазами и нежной улыбкой; девчонка, которая по утрам просыпалась в его объятиях и тянулась к нему, прижмурив еще сонные глаза. Она возилась с собаками, бегала по дому босиком, любила картошку, боялась щекотки и смеялась, и напевала что-то, уже не стесняясь, что у нее нет ни слуха, ни голоса...

Но была и другая Рене — точнее мадемуазель Перро — та самая, про которую Робер как-то сказал: «она в бабку, характера ей не занимать». Когда она садилась по утрам за телефон, Теду казалось, что даже лицо ее меняется на глазах, становясь старше и жестче.

В голосе ее порой проскальзывали властные нотки — она спрашивала, советовалась, объясняла. Нажимала на рычаг, на мгновение задумывалась — и набирала следующий номер. Ренфро и Робер, и родственники в Америке, и Лере, бывший секретарь Виктора, и, кажется, дизайнерская контора — и снова Ренфро... И еще какие-то люди, которых Тед не знал...

Все это продолжалось час-полтора — потом Рене клала трубку, потягивалась и оборачивалась к Теду, уже с улыбкой, уже своя и понятная.

— Ну все... А куда мы сегодня поедем?

Он родился не в Париже, но это был его город — место, по которому он скучал в разлуке и куда всегда возвращался. Город, пропитанный воспоминаниями детства и юности, его мир, часть его самого — и именно этот город он пытался подарить Рене, готовый открывать его заново вместе с ней.

Каждый день они ездили куда-то — останавливались, выходили из машины и шли пешком, забредая в узкие переулки и присаживаясь отдохнуть в крошечных кафе. Иногда брали с собой собак, и те трусили бок о бок на поводках, вызывая умиление прохожих.

Лувр и Версаль, зоопарк и Булонский лес, блошиный рынок и Латинский квартал — они побывали всюду. Даже на стриптиз сходили — правда, Рене представление не понравилось (Теду тоже, девицы были какие-то уж больно потертые). Зато ей очень понравилось «Паради Латэн» с его яркими костюмами, музыкой и канканом.

Каждый вечер, засыпая, Тед говорил самому себе: «завтра... у нас есть еще завтра!» — и эти слова несли за собой боль и радость, и запах цветов, и смех, и сияющие каштановые глаза, доверчиво поднятые ему навстречу. Он жил сегодняшним днем, стараясь не думать о том, что будет после — в общем-то, это было ясно с самого начала. Он — и миллионерша... Смешно — что может быть между ними общего? Он — и Рене...

Утренняя газета — Тед купил ее, выскочив в пекарню за свежими круассанами. Заголовок в разделе светской хроники: «Жертва преступника находит свое счастье в Париже?» и фотография, они с Рене. Должно быть, фотограф подловил их на экскурсионном пароходике несколько дней назад: Рене стоит, прижавшись спиной к его груди и закинув назад голову, его руки сцеплены у нее под грудью.

И заметка, начинающаяся так: «Рене Перро, снова попавшая в список самых завидных невест Европы, судя по всему, не собирается долго в нем оставаться. Рядом с ней — Тед Мелье, частный детектив...»

Он все еще смотрел на фотографию, когда услышал:

— Куда ты делся, завтрак готов?!

Первыми сорвались с места собаки — они всегда бежали на подобный призыв, словно накрытый стол предназначался для них. Еще насколько мгновений помедлив, он тоже вышел на кухню, зажав в руке газету.

Рене, в фартучке и рукавичках, деловито выкладывала на тарелки омлет, посыпанный пармезаном.

Положив газету на стол, Тед сказал:

— Тут... — пожал плечами и кивнул на заметку.

Он ожидал чего угодно: злости, огорчения, испуганного взгляда — даже слез, но увидеть медленно наползающую на лицо улыбку не предполагал.

— Хорошая фотография. — Рене перевела взгляд с газеты на него и улыбнулась еще шире. — Но в жизни ты лучше! — увидев, что он растерянно смотрит на нее, спросила: — Ты чего?

— Я боялся... я думал, тебе это будет неприятно.

Она махнула рукой, но, увидев, что он по-прежнему не улыбается, тоже посерьезнела.

— Это тебе неприятно, да?

— Получается, что я тебя вроде как... скомпрометировал, — Тед криво усмехнулся, понимая, что слово, в общем-то, дурацкое, из обихода прошлого века.

— Ну и что? Я не собиралась ни от кого скрывать, что люблю тебя...

Это прозвучало легко и естественно, как нечто само собой разумеющееся. Он замер, вглядываясь ей в лицо, и лишь через несколько секунд произнес:

— Ты никогда мне этого раньше не говорила...

— Но, Теди, — в глазах Рене мелькнула растерянность, — это же и так понятно!

Он попытался пожать плечами, кивнуть, улыбнуться — да, конечно, понятно... В следующий миг Рене сделала шаг и оказалась рядом. Привстала на цыпочки, потянулась к нему, обхватывая и обнимая тонкими руками, все еще в рукавичках.

— Я люблю тебя... — рассмеялась, коротко и удивленно, потерлась лицом о его подбородок, — я люблю тебя, Теди! — и еще раз, в самые губы, тихо-тихо: — Я люблю тебя.

Тед тоже засмеялся, сам не зная, почему — и почему для него так важно, что она сказала наконец эти слова. Ведь, действительно, и так все ясно! Все-таки повторил:

— Ты никогда мне этого не говорила... — хотел поцеловать и вдруг увидел, что глаза ее вспыхнули весельем, а рот расплылся в широкой улыбке.

— Ты чего? — спросил он шепотом.

Все тело Рене затряслось от смеха:

— Ты сказал сейчас, и я подумала: «а повода не было» — понимаешь? Как в анекдоте!

— В ка-каком анекдоте? — ему тоже никак не удавалось остановить рвущийся изнутри дурацкий смех.

— Про овсянку[1]! — это слово вызвало у самой же Рене слабый писк, из глаз ее брызнули слезы.

Тед вдруг представил себе, как это выглядит со стороны: двое ненормальных стоят, обнявшись — не целуются, а глупо ржут в лицо друг другу! После этого перестать смеяться стало уже невозможно.

Внезапный грохот заставил их отскочить друг от друга. Тед успел заметить рыжее пятнышко, мелькнувшее в дверях. И тут же — вопль Рене:

— Стой! — следующий вопль донесся уже из спальни. — Куда полезла?!