Водоворот судьбы. Платон и Дарья - Юрий Васянин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А чем отбиваться? У нас ни одного патрона нет, — ответили солдаты.
— Ну, а штыки — то у вас есть.
— Много ли навоюешь ими.
— Господи защити нас! Только на тебя одна надежда.
Красные отступили. Обоз остановился недалеко от станции. И тут Дарья увидела что-то невообразимое.
— Платон погляди туда! — испуганно вскликнула она, указав рукой в сторону вагонов.
Платон посмотрел и обмер. На площадках вагонов грудились голые трупы в самых разнообразных позах. Будто это и не люди, а невесть что лежало.
Между вагонами бродили измученные солдаты в грязных шинелях. В середине эшелона курил папиросу молодой санитар.
Платон направил коня к замерзшему вагону.
— Откуда столько трупов? — спросил он санитара.
— Ты внутрь вагона зайди, казак, посмотри, что там творится.
Перелыгин, спрыгнув с коня, вошел в красный вагон. В холодном вагоне с невыносимым запахом под одеялами лежали одетые в шинели солдаты. По больным, по одежде и одеялам ползало огромное количество вшей. Солдаты тут же ходили под себя.
Увидев Платона, они разом заговорили:
— Помоги! Нас оставили здесь умирать.
— Нам не дают ни лекарств, ни пищи.
— Мы погибаем от холода.
Один солдат протянул к нему исхудалую руку и, исказив лицо в болезненной гримасе, в половину голоса проговорил:
— Дай хлеба. Я умираю от голода.
В его словах было столько мольбы, что Платону стало не по себе. Он так растерялся, что не мог пошевелить ни рукой, ни ногой.
“ Что же делать?” — удрученно подумал он.
— Мы дохнем, пропадаем и если не можешь помочь, убирайся к черту!
Неожиданно Перелыгин увидел, что многие из них уже не дышали.
— Умерли! — в ужасе пробормотал он.
Платон подумал, что их всех ждет смерть и вышел из вагона как пьяный, задев плечами за оба косяка выходной двери.
— Почему ты ничего не предпринимаешь, чтобы их спасти? — зло спросил он санитара. — Это же твоя обязанность заботиться о больных и раненых?
— Ты меня не попрекай, я может быть, рядом с ними лягу, — разозлился санитар. — Если бы речь шла только о них. Ты думаешь, что это один эшелон? Здесь несколько эшелонов стоит с больными и ранеными. Вон один стоит, вон второй, вон третий. Пойди, посчитай! Тиф косит солдат больше, чем пули.
— Но почему вы их не лечите и не кормите!
— У меня не имеется ни продуктов, ни лекарств! Единственное, что я могу им предложить, так это голод и холод. А еще Бога просить, чтобы он их спас, потому что им больше не на кого положиться.
— Паровоз кто заморозил? Почему не отапливаются вагоны?
— А вон виновник, — санитар ткнул пальцем в паровозную трубу. — Это он заморозил.
— Господи! — Платон оторопел.
К паровозной трубе был привязан машинист, успевший замерзнуть насмерть.
— Раз погубил нас — погибай сам. Так решили солдаты, — пояснил санитар.
— А что с больными будет? — удрученно озаботился Платон.
— Бог даст — выживут. А не выживут, значит так Богу угодно.
— Много солдат умирает? — неразборчиво спросил Платон.
— Каждый день пачками гибнут. Ухода никакого, питание скверное, не соблюдаются никакие меры предосторожностей. Разве можно вымыть огромное количество людей? Антисанитарные условия способствуют быстрому распространению болезней.
Не выдержав, санитар бессильно махнул рукой.
— Почему ты один ухаживаешь за ними?
— Кто-то сбежал, а кто-то умер. Я остался один.
— Командование знает?
— Знает, но никому нет дела.
“И это Белая Армия! Она погибает не в бою, а от болезней. Она бежит, слабо отбивается и даже не пытается наступать. А куда мы бежим вместе с ней? Зачем мы поехали неведомо куда? Неужели затем, чтобы погибнуть?” — растерянно раздумывал Платон.
Перелыгин своими глазами увидел всю меру беспомощности белых. Он взял коня под узду и пошел к своему обозу. Неожиданно сзади грохнул выстрел. Перелыгин резко обернулся. В конце санитарного эшелона застрелился офицер.
Платон на коне подскакал к офицеру с впалыми, как у скелета щеками, встретился с его тускнеющим взглядом.
— Зачем ты это сделал? Ты ж мог с пользой послужить России, — спросил казак, но его вопрос повис в воздухе.
Глаза офицера остекленели.
Ситуация на сибирской магистрали от Омска до Владивостока сложилась катастрофической. Все эшелоны двигались только на восток со скоростью не более тридцати верст в сутки. Зараза стремительно распространялась. Обозы превратились в санитарные транспорты. Здоровые бежали от больных, бросив их на произвол судьбы. Они оказались без медицинской помощи и ухода. Больных и раненых обрекли на верную гибель.
Солдаты стали переходить на сторону красных или дезертировали. У белых осталась ничтожная часть войск. Они несли огромные потери от болезней. На железной магистрали скопилось такое большое количество эшелонов с погибшими больными и ранеными, что это ввергло в ужас красных преследующих белых по пятам.
Белая Армия в Сибири продолжала разваливаться. Никаких резервов в тылу не имелось, чтобы перебросить их на тяжелые участки фронта. Но если бы они и имелись, то их все равно не смогли бы доставить к линии фронта, потому что чехи, захватив в свои руки русскую железнодорожную магистраль, не пропускали ни одного русского поезда без своего разрешения.
Новый командующий генерал Сахаров проводил реформы, издавал строгие приказы, но уже ничто не могло предотвратить катастрофу и никакие силы не могли развернуть Белую Армию в наступление.
Платон на коне, выискивал взглядом Дарью, но никак не мог ее обнаружить. Она, помахала ему рукой, привлекая его внимание. Перелыгин ударил коня в бока и он, взметывая копытами снег, поскакал к Дарье.
Подъехав, казак поделился с ней своими впечатлениями:
— Я никогда в жизни он не видел ничего подобного. На станции скопилось много эшелонов с больными и ранеными. Над ними нависла угроза смерти: ни лекарств, ни продуктов, ни должного ухода. Не приведи господь нам оказаться на их месте.
Дарья в ужасе прошептала:
— Кто-то никогда не увидит своего отца, мужа, брата. Царица небесная, как ты могла допустить это.
— Какое страшное бедствие несет война. Сколько страданий и крови от нее происходит, — по-бабьи запричитала Полина.
Многие в колоне увидели страшное зрелище. Услышав о бедственном положении солдат в санитарном поезде, Платону надавали печеного хлеба. Он сложил их в мешок и понес туда, где только что побывал. Когда казак вошел в вагон, к нему со всех сторон потянулись исхудавшие руки больных.
— Дай!
— И мне тоже дай!
Истомленные болезненные лица солдат ничего не выражали. В их глазах не было ни мольбы, ни радости. Разломив хлеб на большие куски, Платон раздал его солдатам. Они судорожно глотали хлеб и облизывали сухие губы.
Покинув вагон, Платон
