Огненное порубежье - Эдуард Зорин

— Складно все говоришь, — похвалил его боярин. — Да как посоветую я Святославу? Смоленский-то князь Давыд много ли с тобой советовался?

— О Давыде молчи, — налились негодованием глаза Глеба. — А Друцк — мой город. Я за него и в ответе. С Давыдом говорить поезжайте в Смоленск.

— Давыд нам пока не к спеху.

— А Друцк — костью в горле застрял?

— Э, князь, — покачал головой Нежир, — да с тобой, как я погляжу, нам не столковаться.

— Города я не сдам.

— Разгневаешь Святослава.

— Бог простит.

— Прощай, князь.

— Прощай, боярин.

Поклонился Глебу Нежир, повернул коня. Глеб тоже поворотил своего жеребца. Ехал довольный собой. Улыбался. Не струсил-таки перед Святославом, теперь бы в бою не оробеть.

Молод был Глеб, жил с оглядкой на старших. Учился у них степенности, а прорывало его, как петуха; учился умные речи сказывать, а говорил не к месту; учился храбрости, а сам не раз показывал врагу спину. Нынче впервые не оробел, даст бог, не в последний раз.

У Святослава дыхание перехватило от гнева, когда услышал он от Нежира сказанное Глебом.

— Ах ты молокосос! — вскочил он со скамьи. — Нешто драться со мной задумал?!

— Упрям молодой князь, — сказал Нежир. — Я и сам подивился. Вроде бы он смирен и покладист. А тут ишь как распетушился.

— Я ему перья-то повыдергиваю, — пообещал, оттаивая, Святослав. — Да вот беда: не гоже нам стоять под Друцком, когда Рюрик собирается с силой.

Донесли Святославу, что спешат на помощь киевскому князю луцкие князья, Всеволод с Ингварем, а галицкий князь Ярослав послал к нему свое войско с боярином Тудором. Не останется, знать, в стороне, и Мстислав Владимирович, приведет с собой трипольские полки.

— Ты под Друцком, князь, не медли, — нашептывал ему Кочкарь. — Веди войско свое к Рогачеву. Нынче принял я гонца — уже второй день дожидаются там наши лодии.

И Васильковна говорила:

— Пусть сводят счеты с Глебом князья черниговские. То их дело.

Не расставалась она с мечтой о Горе. Не терпелось скорее въехать в Киев, подняться по знакомому всходу в терем, сердцем отдохнуть над полноводным Днепром, каким открывается он из окон ее ложницы.

Нет, не время нынче Святославу стучаться в ворота затерянной среди лесов маленькой крепости. И хоть дерзок Глеб и достоин примерного наказания, счеты свести с ним никогда не поздно. Пусть думает, что одолел могучего Святослава, пусть радуется и пирует со своей дружиной — вина у него всегда в достатке, не то что воинов. А чтобы очень не расходился на радостях, велел Святослав Кочкарю спалить вокруг Друцка деревни.

Среди ночи заполыхали за крепостными стенами города зловещие пожары, застучали на стрельнях сигнальные била, высыпали дручане на валы, торопливо крестились, охали и вздыхали. А утром обрадовались: слава те господи, пронесло.

Ушел Святослав под покровом темноты — и след его простыл. Князь Глеб, узнав об этом, обессиленно опустился на лавку. Когда за полночь донесли ему о пожарах, снова почувствовал он, как наливаются свинцом его ноги и немеют руки, страх сковал тело, и уж приготовился он встречать погибель свою или позорный плен. Но счастье в который уж раз улыбнулось молодому князю.

Вышел он на крыльцо, подбоченясь, оглядел столпившуюся на площади ликующую толпу. Широким жестом пригласил к себе виночерпия, велел ставить всем меды и брагу.

Сам пировал с дружиной до глубокой ночи, слушал угодливые речи бояр. К утру совсем одурел от радости, рубил мечом столы и лавки, звал Святослава на поединок.

Едва увели его дружинники в терем, едва уложили спать. А как коснулся он головой подушки, так и затих, будто умер.

С утра снова лились меды и брага. И так целых три дня. На четвертый день прямо за столом пошла у князя горлом обильная кровь.

Зихно очнулся от сильного холода. Руки и ноги его были связаны. Рядом мирно жевали траву стреноженные кони, воины сидели у костра и с любопытством смотрели на него.

Зихно изогнулся и сел. Чернобородый с шишкой на лбу, тот, что ударил его мечом, отошел от костра и опустился перед ним на корточки.

— Ну как? — спросил он.

— И пьяно и сытно, — ответил, с трудом шевеля разбитыми губами, Зихно.

— Ладно ли воев обманывать?

— А ты уж тут и за меч…

— Чуть воев моих не перетопил.

— Кабы знал про брод…

— Так сам же сбрехнул. Грешно это, — покачал головой чернобородый.

— Не тутошный я, — признался Зихно. Мирная беседа с чернобородым немного успокоила его.

— Не тутошный, а брод указал.

— С перепугу.

— Знамо, с перепугу, — улыбнулся чернобородый и, вынув из-за пояса нож, пересек путы. — Вставай, богомаз, да садись к костру. Злате поклонись, это она тебя выручила. А не то изрубил бы в куски, шибко зол я был на тебя…

Только тут Зихно увидел сидящую у огня Злату. На плечи ее был накинут чужой кафтан, из-под высокой шапки змейкой выскользнула русая коса.

Зихно сел к костру. Кто-то сунул ему в руку краюху хлеба, кто-то протянул кружку с крутым кипятком, Зихно отхлебнул из кружки, ожегся, виновато взглянул на внимательно наблюдавших за ним воев.

— Вот, рассказала нам молодица, — сказал, стоя за его спиной, чернобородый, — что ехали вы в Смоленск с купцом Синькою, да попали в беду.

— Хуже и не бывает, — согласился с ним Зихно, на спуская со Златы благодарных глаз.

— Болот здесь вокруг не считано, — заметил один из воев. — Давеча-то и наш чуть не утоп. Едва вытащили.

— А конь пропал, — с грустью сказал другой.

— Вот так и у Синька, — подхватил богомаз.

— Добрый был конь, — будто не слыша его, продолжал воин. — Большая подмога в хозяйстве.

— То верно! — сразу подхватил чернобородый. — Конь в хозяйстве — все равно что баба в избе.

— А нынче что получается, — повернулся к нему воин. — Забрали нас от земли, пустили рыскать по болотам. Чего в болотах-то мы потеряли?

— Не наше это дело, — прогудел над ухом богомаза чернобородый.

— Да как же не наше-то? — всполошился воин. — Детишки-то наши с голоду пухнут.

— Не у тебя одного пухнут. Судьба у нас обчая.

— Судьба обчая, да не все пополам.

— Ишь, чего захотел, — засмеялся чернобородый. — Чего ж князем-то ты не уродился?

— Мамка виноватая.

— Был бы князем, спал на перине.

— Мне и на земле мягко.

— Потому как она нам кормилица.

— А что мужику надо?..

Все замолчали, занятые своими мыслями. Вспоминали воины брошенные семьи, думали об оставшихся в деревнях женах. Нынче им одним управляться с урожаем. А осенью князь приедет за податью.

— Что-то не пойму я, — сказал Зихно, прервав молчание, — Не то пленники мы ваши, не то гости?

— Ишь, чего захотел, — улыбнулся чернобородый. — А как потопли бы мои вои, с кого спрос?

Мужики тоже заулыбались.

— Так бы уж и потопли, — вставила словечко Злата. — Мужик ни в огне не горит, ни в воде не тонет.

— Ловка на язык!

— Догадлива!..

— Хорошая у тебя баба, богомаз.

Злате понравилась похвала, осмелела она и — снова к чернобородому:

— Светает уж. Отпустил бы ты нас, Христа ради. А?

Мужикам понравилась настойчивость девушки.

— И верно, отпусти их, Евтей, — попросил молодой вой.

— Шибко добрый ты, Макушка, — нахмурив брови, сказал чернобородый. — А что, как нынче подадутся они к Святославу?

— Богомаз он…

— На лице не написано.

— Девка врать не будет…

— Ан и девка с ним.

Евтей упирался — нравилось ему, что его упрашивали. Давно ли стал он десятинником, а уж не простой воин. С него и спрос не такой, как с Макушки. А то ведь после сами же донесут сотнику.

— А смолчите?

— Будто не знаешь…

— Ну, ладно, — решился чернобородый. — Ступайте, страннички, куда путь наладили, да больше мне не попадайтесь.

Злата тотчас же вскинулась у костра, сбросила чужой кафтан и шапку.

— Ой, спасибо тебе, Евтеюшка, — радостно проговорила она и поклонилась чернобородому. Зихно тоже поклонился ему:

— Сколь ни идем, все на пути добрые люди встречаются.

— Попадутся и злые, — предостерег Евтей.

Сказал не задумываясь, да будто в воду глядел. Беда стряслась под Смоленском, когда уж обрадовался богомаз, что все самое трудное осталось позади.

Откуда было знать им, что той же самой дорогой возвращался из-под Друцка в вотчину свою под Смоленск с дружиной и челядью Святославов боярин Нежир? Откуда было знать им, что задумал боярин? Да и сам Нежир ни о чем не ведал, а просто был в хорошем настроении и велел привести к себе схваченных в лесу подозрительных странничков. Попотешиться хотел да и отпустить их с богом, а все бедой обернулось.

Привели странников к боярскому шатру пред очи млеющего от истомы и выпитого вина Нежира. Открыл боярин один глаз, открыл другой: подивился на девку. Стал дразнить Зихно: