Эхо Мертвого озера - Рэйчел Кейн

class="p1">– У них есть запись с камеры, когда я выхожу из отеля. Я пошел присмотреть за Ланни, когда она отправилась на вечеринку. На парковке, где я сидел в машине, нет камер, так что нельзя доказать, что я там действительно был. Примерно в это время дорожные камеры засняли мой пикап по дороге в Стиллхаус-Лейк.

Я качаю головой, пытаясь разобраться:

– Но откуда у них снимки твоей машины, если ты никуда не ездил?

– Я не знаю. – В голосе Сэма слышится отчаяние. – Какой-то абсурд.

– Ты сам сидел в машине, так что угнать ее не могли, – замечаю я.

Сэм соглашается.

– Значит, кто-то взломал полицейские камеры или замаскировал другую машину под твой пикап.

– И то, и другое очень сложно, – отвечает Сэм.

– Ты же сам говорил, что Варрус разбогател? С деньгами все гораздо проще.

Сэм ничего не отвечает, да и что тут скажешь… Ведь за деньги и правда можно купить многое. Мы сами убедились в этом в случае с «Авессаломом». Когда кто-то при деньгах выбрал вас своей мишенью, вы мало что можете.

– Мы будем бороться, – говорю я. – Лео наверняка где-то ошибся. Не мог не ошибиться. У него не хватит ума провернуть такое, ни разу не проколовшись. Как только мы во всем разберемся, обвинение против тебя развалится.

– Если разберемся, – отвечает Сэм.

Я хмурюсь. Это не похоже на него – быть таким пессимистом.

– А Кец что говорит? Она же тебя знает – знает, что ты не имеешь к этому никакого отношения.

– Я с ней не говорил. Я пока в участке. Детектив попросил задержаться, на случай если у него еще появятся вопросы.

31

Кеция

Как только вечером звонит телефон, я сразу понимаю: это тот самый звонок, которого я боялась. Делаю глубокий вдох, беру себя в руки и провожу пальцем по экрану для ответа. Не успеваю сказать «привет», как Гвен рявкает:

– Как это понимать, черт побери?

Конечно, я знаю, о чем она. О допросе Сэма Диакосом и о том, что я не вмешалась.

– Я знаю, Гвен. Мне очень жаль.

Мне правда жаль. Утром я доверилась интуиции и попросила детектива Диакоса поговорить с Сэмом, а теперь сомневаюсь, правильно ли поступила.

– Ты считаешь, что Сэм имеет отношение к происшествию в нашем доме? – резко спрашивает она.

– Нет, конечно.

В другой ситуации меня обидел бы такой вопрос, но сейчас я понимаю ее страх.

– Его подставили, – говорит Гвен.

Я довольно долго изучала улики и пометки, сделанные Диакосом в ходе допроса, и я с ней согласна:

– Похоже, что так.

– Тогда почему ты сидишь сложа руки? – Я слышу злость в ее голосе, и это ранит меня в самое сердце. – Кец, почему ты не позвонила мне сразу, черт побери? Я бы сказала тебе, что Сэм ни при чем!

Она явно намекает на предательство. Стараюсь пропустить это мимо ушей. Я знаю, о чем Гвен думает, но не говорит вслух: после всего, через что мы прошли в Сала-Пойнт, как я могла не позвонить ей в ту же минуту, когда в деле всплыло имя Сэма?

– Потому и не позвонила, что знаю: Сэм невиновен, – отвечаю ей. – Я участвую в расследовании, и это все осложняет. Предупреди я тебя, полицию могли бы обвинить как минимум в предвзятости, а как максимум – в сговоре. Меньше всего твоей семье нужно, чтобы расследование осложнилось обвинениями в пристрастности. Если твои недоброжелатели решат, что к тебе относятся по-особенному из-за наших личных отношений, то никогда не поверят в невиновность Сэма даже после снятия официальных обвинений.

– Они и так не поверят. Для них мы всегда будем виноватыми.

– Прости. Ты же знаешь, я никогда бы не сделала ничего, что могло бы подвергнуть опасности тебя или твою семью.

– Я знаю. Просто… – Гвен не может подобрать подходящие слова.

– Ты напугана, – заканчиваю я за нее. Гвен – одна из самых сильных людей, которых я знаю, и ей нелегко признать свою слабость.

– Мне не нравится, что мы так далеко. Не нравится, что Сэм там совсем один.

– Он не один, – напоминаю я. – Мы с Хави присмотрим за ним. Не дадим в обиду.

– Кец, у тебя связаны руки. Ты не можешь вмешаться, если нет доказательств. Твои возможности не безграничны.

Вот только Гвен забывает, что я все поставила на карту, когда помогла ей в Сала-Пойнт.

– Не забывай, что я готова на все, когда речь о тебе и твоей семье.

– Все равно я должна быть рядом с Сэмом.

– Ты должна прежде всего позаботиться о Конноре, – напоминаю я. – А я позабочусь о Сэме и Ланни. Обещаю.

– Как там Ланни? В порядке?

– Снова пошла на пробежку.

Даже по телефону я догадываюсь, что Гвен хмурится.

– Но уже поздно.

– Я сказала ей вернуться до темноты. У нее с собой телефон и перцовый баллончик. – Гвен набирает в грудь воздуха, чтобы возразить, но я обрываю ее. – Ей нужна отдушина, – говорю я. – Сегодня она испекла кучу печенья. Она не может целыми днями сидеть взаперти. Ланни знает, как обезопасить себя.

Гвен вздыхает:

– Проверь, чтобы она бегала без наушников. Ей нужно быть начеку.

Я улыбаюсь:

– Хорошо, напомню ей.

– Сообщишь, как будут новости по делу?

– Конечно, – обещаю я.

– Не нравится мне это, Кец.

– Знаю.

Мы прощаемся. Я со вздохом отключаюсь и потягиваюсь, пытаясь найти хоть какое-то облегчение от постоянной боли в суставах. Хави замечает, подходит и кладет руку мне на живот. Чувствую, как ребенок шевелится под его прикосновением, и улыбаюсь, несмотря на напряжение в моем теле.

– Все в порядке, querida[28]? – спрашивает он.

Я киваю, но потом передумываю и качаю головой:

– Не знаю, правильно ли я поступила, подключив Диакоса. А если он решит обратиться к окружному прокурору?

– Ты сделала то, что считала нужным. Диакос – хороший, опытный полицейский. Не зря его повысили до детектива.

– Он просто чертов ребенок, – ворчу я. – Поверить не могу, что позволила ему поговорить с Сэмом без меня. Я бы его попридержала. О чем я только думала?

У меня начинается изжога, и я прижимаю ладонь к груди, словно это как-то поможет.

Хави прижимается губами к моему виску.

– Тебе надо успокоиться, corazon[29]. Вспомни, что сказал доктор насчет твоего давления сегодня утром.

Я оборачиваюсь, упираю руки в бока и пристально смотрю на него.

– Знаешь, что на самом деле помогает снизить давление? – И продолжаю, не дожидаясь ответа: – Сказать кому-нибудь успокоиться.

– Кец…

Я качаю головой. Чувствую, как на глаза наворачиваются слезы, и злюсь еще