Лотос - Дженнифер Хартманн

у нас не заболят животы. – Она, наконец, бросает на меня взгляд, а затем поднимается на ватные ноги. – И мы никогда больше не будем говорить об этом.

* * *

На следующий день я все еще пребываю в растерянном недоумении, когда пробираюсь на кухню, чтобы сварить кофе. Сейчас рождественское утро, но с таким же успехом это мог быть Судный день.

Алексис приветствует меня дружелюбным мяуканьем, и маленький звенящий ошейник, который я надела ей на шею, – единственное, что приносит мне подобие радости.

Пока варится кофе, я просматриваю свой список контактов, чтобы написать Оливеру, и обнаруживаю, что от него пришло сообщение всего несколько минут назад.

Оливер: Доброе утро. Это я, Оливер.

Боже, я люблю этого мужчину.

Оливер: Я беспокоился о тебе и не мог уснуть. Я надеюсь, что мы сможем увидеться сегодня, потому что единственное, чего я желаю на это Рождество, – это держать тебя в своих объятиях.

Он дополняет сообщение набором смайликов с изображением рождественской елки и маленьких сердечек, а также размытой фотографией Афины в шляпе Санты. Моя моментальная и искренняя улыбка на мгновение смывает вчерашнее потрясение. Я вернулась домой только после двух часов ночи и вырубилась от усталости на диване в гостиной, забыв сообщить Оливеру, что добралась до дома без происшествий.

Почувствовав прилив сил, я быстро печатаю ответ, а затем отправляюсь наверх, чтобы принять душ и переодеться.

Я: Я хочу точно того же в этом году. Скоро приду. хохо, Сид.

Час спустя мы вместе, свернувшись калачиком на диване, смотрим «Рождество Гарфилда», предварительно утопив мои печали во французских тостах и мимозе. Гейб все еще спит, так что у меня есть время рассказать Оливеру о моем опустошающем разговоре с Клементиной.

Но когда он спрашивает меня, кем был нападавший, мой язык отказывается двигаться.

Я понятия не имею почему. Оливер имеет полное право знать, почему Брэдфорд похитил его, но, похоже, я не могу назвать его имя. Пока что нет. Сейчас Рождество, и эта бомба правды разорвет его в клочья.

Поэтому я лгу ему, и крошечная частичка меня увядает вместе с чувством вины:

– Она мне не рассказала.

Не могу сказать, что полностью сожалею о принятом решении, потому что это невероятное утро. Мы можем отодвинуть травмирующее испытание в сторону в обмен на временный покой и возможность насладиться друг другом.

Насладиться нашим первым совместным Рождеством более чем за двадцать два года.

Мы сидим на ковре в спальне Оливера и играем с Афиной, когда раздается стук в дверь.

– Йоу, – окликает Гейб. – Счастливого Рождества, засранцы. Санта пришел.

Обменявшись улыбками, мы присоединяемся к Гейбу в гостиной для скромного обмена подарками. Мы с Гейбом каждый год дарим друг другу одно и то же: алкоголь.

– Черт, Сид. Это убойно, – говорит он, разрывая оберточную бумагу и вытаскивая свой коньяк «Реми Мартин». Он смотрит на меня с пола, пока мы с Оливером устраиваемся поудобнее на диване. – Это были твои деньги на покупку продуктов? Ты теперь на продуктовые талоны[46] живешь?

Я швыряю в него подушкой.

– Не будь ослом. Возможно, я потратила все чаевые с выходных, но так уж вышло, что мой парень – отличный повар. Я больше никогда не буду голодать. – Подталкивая Оливера локтем, я украдкой улыбаюсь ему.

Его глаза расширяются от тревоги.

– Парень?

– Ага. Мы обмениваемся оргазмами и преданы друг другу.

Гейб давится.

– Подруга. Я так начну пить раньше положенного.

– Оргазмы, – повторяю я своим самым чувственным голосом, соблазнительно поигрывая бровями.

Подушка возвращается к моему лицу.

Оливер вмешивается, тянется за подарком, лежащим у его ног, и передает его Гейбу, который все еще театрально засовывает палец себе в горло, испытывая отвращение.

– Что ж, полагаю, сейчас самое подходящее время подарить тебе мой знак благодарности.

– О, черт возьми, чувак. У тебя есть для меня подарок?

– Это не дорогой алкоголь, но я был немного стеснен в средствах. Надеюсь, тебе понравятся.

Гейб с нетерпением открывает тщательно упакованный подарок и вытаскивает…

Журналы «Плейбой»?

Я, хрюкая, смеюсь, падая на колени Оливера, и наблюдаю за выражением замешательства на лице Гейба. Он разглядывает журналы, переворачивая их вверх ногами и пролистывая, просто чтобы убедиться, что он действительно получил на Рождество журналы с обнаженкой 2003 года выпуска.

Оливер обнимает меня за талию, ерзая и откашливаясь.

– Они были выпущены во время моего пребывания в плену. Их вернули вместе с моими комиксами, – объясняет он. – Я обнаружил на твоем компьютере несколько файлов, содержащих откровенные видеозаписи, поэтому пришел к выводу, что тебе может понравиться просматривать эти брошюры. Я помню, что материал был довольно возбуждающим.

– Оливер! – Я шлепаю его по бедру.

Гейб роняет журналы, как будто они самопроизвольно воспламенились.

– Господи, если там будут сомнительные пятна, клянусь богом, меня стошнит…

Это только заставляет меня смеяться еще сильнее.

Оливер выглядит искренне озадаченным.

– Уверяю тебя, они в хорошем состоянии. На тридцать третьей странице есть блондинка, которая…

Я снова шлепаю его.

– Оливер! Господи, я не хочу об этом слышать.

Гейб немедленно открывает тридцать третью страницу, его глаза выпучиваются.

– Что ж…

– Ладно, я прерываю твое сближение со стояком. Ты сможешь насладиться своим подарком позже, Гейб.

Он показывает большой палец в направлении Оливера, а затем опирается на ладони и тянется за моим подарком под елкой. По форме он напоминает бутылку алкоголя, и я с радостью обнаруживаю, что это действительно бутылка шампанского.

– Ты негодяй, это моя любимая марка! – Прижимая бутылку «Боллинджера» к груди, я сверкаю своими жемчужно-белыми зубами.

Подмигнув мне, Гейб бросает Оливеру последний подарок. Он подрывается, чтобы поймать его, и это так очаровательно, что у меня заходится сердце.

– Это очень любезно с твоей стороны, Гейб, – глубокомысленно произносит Оливер, с осторожностью открывая подарок. Когда он видит то, что внутри, его улыбка становится такой же широкой, как и у меня. – Фантастика. Спасибо.

– Что это? – удивляюсь я, морща нос.

– Я не уверен, но очень благодарен.

Похоже, это какая-то шлейка.

– Ошейник для собаки?

– Я люблю собак.

– Черт, это для Афины, – хихикает Гейб, собирая оберточную бумагу и сминая ее в огромный комок. – Я ни фига не смыслю в домашних енотах, но я подумал, что ты, возможно, захочешь взять ее на прогулку, когда потеплеет.

Я наблюдаю, как в глазах Оливера вспыхивают огоньки, – такие же яркие, как на елке. Они освещают его изнутри. Выражение его лица чем-то сродни волшебной причуде: немного задумчивое, может быть, даже ошеломленное. Ненадолго замолкнув, он смотрит на маленькую фиолетовую шлейку и проводит большими пальцами по нейлоновой ткани.