Чёрные перчатки - Геннадий Башунов

- Сдаюсь! – крикнул, наконец, Валлай.

- Ульский, сто марок! – весело крикнул Олистер с трибуны.

Виллита сдавленно застонала и откинулась на простыни, расслабляя бёдра. Велион положил голову на её плоский живот, надеясь, что она отпустит, наконец, его волосы. Но ему пришлось подождать.

- Завтра едем к Ульскому, - тихо сказала Виллита, поцеловав могильщика в губы. – Это день. Два дня пробудем там, и ещё два дня уйдёт на дорогу домой. Пять дней. О, Велион, пять дней я не смогу прикоснуться к тебе, не смогу сказать тебе ни слова. Мы будем только здороваться. Ещё я, наверное, смогу тебе сказать что-нибудь про погоду или прочую чепуху. Как это тяжело.

- Всего пять дней, - прошептал Велион. – Ты даже не заметишь, как они пролетят.

- Замечу. Сегодняшний день был бесконечным. Господи, как я за тебя волновалась, когда ты дрался.

- Но всё же прошло хорошо.

«Не учитывая того, что я мочился весь день кровью: почку Валлай отбил мне прилично, как я не отключился, даже представить не могу».

- Он так сильно тебя ударил, у меня чуть сердце не остановилось от страха.

- Всё хорошо.

Ладони Виллиты скользнули по её бёдам, животу, остановились под левой грудью и замерли. Велион наклонился и поцеловал её в ладонь.

- Я люблю тебя, - сказала Виллита.

Могильщик вздрогнул. Сердце яростно забилось в груди, даже, казалось, в нём начала булькать кровь. Ему будто ударили по голове, мысли закрутились, как в хороводе, перед глазами плыло. «Это всего лишь влюбчивая девчонка, путающая постель с настоящей любовью», - говорил сам себе могильщик, но эта мысль пропадала, таяла. «Мне никто не говорил так много лет, и много лет меня никто не любил», - ликующе орал он про себя. Горло сдавливало, руки дрожали. Но это было чертовски приятно. Где-то вдали замаячил смутный призрак маленького домика, послышался детский смех... Но могильщик выбросил этот образ из головы так же быстро, как и пустые слова.

- Я люблю тебя, - повторила девушка.

- Я тоже тебя люблю, - едва слышно прошептал Велион. Он лгал, но не очень сильно. К тому же, женщины любят пустые слова.

Виллита рассмеялась.

- Мой отчим выдаст меня замуж, - сказала она. – И я даже знаю за кого, Олистер сказал мне сегодня. Первый герцог королевства, Амерштель. Он прекрасный политик и полководец, у него много денег. Но он любит молоденьких мальчиков, хотя родить ему мне всё равно придётся. Я заберу тебя с собой, через год ты уже не будешь нужен отцу. И тогда мы сможем любить друг друга, может, я даже рожу тебе ребёнка... Может, даже он займёт место Амерштеля...

- Хотелось бы, - горько улыбнулся Велион.

Виллита улыбнулась. Она толкнула его на лежак, поцеловала в губы, подбородок, начала опускаться всё ниже и ниже. Велион расслабился и закрыл глаза. Она была неумела, но старательна.

«Умная и наивная одновременно, - думал могильщик. – Девочка. Она знает, что ей придётся выйти замуж за того, на кого укажет Олистер, она привыкла к этой мысли, и знает, что, родив пару детей, сможет спать с тем, с кем захочет, как и её муж. Но она ещё не знает, что в тот миг, когда я стану не нужен Олистеру, моя жизнь не будет стоить и ломаного гроша. Но... но, чёрт возьми, я останусь с ней так долго, как это будет возможно. Пусть всё повторится, как это было со Свишей, пусть после я останусь один, это того стоит».

Он застонал, а Виллита засмеялась.

- Я люблю тебя, - сказал он.

- И я люблю тебя, - сказала она.

Могильщику было тепло.

В прошлый раз это был снег. Теперь грязь. Он брёл в этой грязи, не понимая куда, не понимая зачем, но продолжал идти. Вперёд, только вперёд, не надо оборачиваться, не надо идти назад. Потому что своих следов он так и не увидит, грязь скрывает все следы. Если путник будет идти вперёд, всё, возможно, изменится, он сможет придти куда-то.

И он увидел. Тусклый огонёк впереди.

Путник рассмеялся и побежал вперёд. Ноги скользили в грязи, он падал, но не сводил взгляда с этого огонька, он не мог его потерять. Он вставал и шёл к этому огоньку. И – о чудо! – огонёк приближался к нему, становился ярче, начинал мигать всё реже и реже.

Но что-то заслонило его.

Путник пошёл дальше, но наткнулся на преграду. Он поднял глаза и увидел собачью морду.

- Сверни, - сказала Собачья Пасть.

- Нет.

- Ты уходишь от своей цели.

- Моя цель – этот огонёк. Моё путешествие перестало быть бессмысленным благодаря нему.

- Ты ошибаешься, могильщик.

- Я не могильщик, я...

- Ты могильщик. И твоя цель не этот огонёк. Поворачивай.

- Никогда.

- Тогда я заставлю тебя свернуть.

- Не надо, прошу.

- Не поможет. Ты должен кое-что сделать, и ты сделаешь это. Я заставлю тебя вспомнить об этом.

Собачья Пасть исчезла. Впереди снова загорелся огонёк. Могильщик улыбнулся и зашагал вперёд.

Но упал лицом в грязь и не смог подняться.

Бывший замок безвременно усопшего зятя Ульского был невысоким, массивным, с толстыми стенами. Мрачноватое место, но с точки зрения обороны просто великолепное. Такие стены пробьёт не всякая баллиста и, уж конечно, не с первого и не с десятого раза. Руны, высеченные на арках подвесных ворот, сейчас опущенных через ров, должны были обеспечивать магическую защиту, вещь в которую верили единицы, да и магов, способных пробить стену заклинанием, в стране жило не больше. Сооружение не могло тягаться по размеру с герцогским замком, но и здесь можно было разместить довольно большой гарнизон. И он здесь располагался. И Олистер, и Ульский накапливали силы. Значит, весной война? Конечно, горцы совсем выбились из рук, но отсюда до гор далековато, до Горлива ближе.

Едва успели собраться все гости, как началась мрачная процедура похорон. Крувиг, как и его родители, были приверженцами Единого Бога, поэтому похоронная процессия предстояла мрачная и утомительная. Чёрные одежды родственников, рыдания и стенания нанятых плакальщиков, даже гостям выдали по чёрной повязке и потребовали от них тишины. Шествие от замка до погребального костра длилось целую вечность, хотя расстояние не превышало полумили. Похоронная процессия, во главе которой несли гроб с телом Крувига, обошла все близлежащие деревни, вбирая в себя всё больше и больше людей, даже обычных крестьян, пришедших оплакать своего господина. Когда шествие добралось до костра, гроб поместили на помост, обложенный хворостом, и отец Крувига поджёг его, раздув специально приготовленные угли, символизирующие смерть в отличие от живого огня. Вообще костёр должны были зажигать дети усопшего, но полугодовалая дочь, конечно же, на это не годилась. Ещё несколько часов пришлось прождать, пока полностью прогорит костёр, после чего отец Крувига собрал прах в урну, и началось шествие до могильного склепа, продлившееся ещё около часа. Так что поминки, ещё более мрачные, чем сами похороны, начались уже далеко после заката.