Кто ищет, тот всегда найдёт - Макар Троичанин

И началась наша мини-конференция: мой блестящий доклад, их острые вопросы, общие догадки и дополнения. И про обед забыли.

— Здорово, — подытожил Алексей, и Пётр согласно кивнул. — Забирай, — свернул чертежи и подаёт мне.

Я даже оторопел.

— Нет, нет, — отталкиваю, — я для вас делал, для интереса, мне не надо.

Они не настаивали.

— Ну, тогда спасибо, — благодарит Алексей и опять протягивает пять, а за ним и Пётр. Так мы и заключили окончательный и вечный мир.

Народ стал лениво собираться, осоловев от обеда с непременным допингом, рассаживался в надежде подремать под убаюкивающие научные сообщения и набраться силёнок для вечерних жарких дебатов в местном барачном ресторанчике. Надо было и мне отчаливать на место, пока Коган не застукал в подозрительной компании.

Послеобеденный наукообразный трёп продолжился однообразными выступлениями четырёх или пяти докладчиков, монотонно и безнадёжно доказывающих, что выявленные ими ореолы и геофизические аномалии являются перспективными и требуют дополнительных детализационных исследований и проверочных горных работ. Но они зря напрягались, потому что никто и не собирался с ними спорить, у каждого были точно такие же перспективные ореолы и аномалии, одного не было — рудных тел и месторождений. Вообще вся конференция по задумке начальствующих организаторов должна являться выставкой достижений геофизического хозяйства, но ей явно не хватало изюминки — конкретных поисковых результатов.

Умный Коган, от души посидев с друзьями за обеденным столом, пришёл почти к перерыву заметно на взводе. Под завидущие взгляды маявшихся в тоске конференциатов он, улыбаясь, шумно пролез к стене, привалился боком на спинку стула и расслабленно замер, привыкая к гробовой атмосфере. Однако взведённая деятельная натура не выдержала долгого бездеятельного напряжения, и мыслитель начал переговариваться и пересмеиваться с соседями и тревожить выступавших каверзными провокационными вопросами, чем несказанно тешил публику, не чаявшую, как выйти из сомнамбулического состояния и дотерпеть хотя бы до перерыва. Все и пялились больше на развлекателя, чем на докладчиков, ловя каждое двусмысленное, а то и явно обидное словцо затейника, а он, чувствуя популярность, распоясывался всё больше, сбивая серьёзный строй важного заседания на базарный балаган. Даже когда объявили перерыв, народ не торопился, по обычаю, на перекурево, боясь упустить что-нибудь из поддразнивающих хамилок.

После перерыва наступила очередь Алексея. Вряд ли кто его внимательно слушал, кроме меня и, как ни странно, популистского резонёра. Легкомысленный настрой учёного сброда невозможно было сбить никаким серьёзным сообщением. На всех лицах виднелись довольные улыбки, сонной апатии как не бывало. Радовались даже те, кто с дальних мест ничего не слышал из Лёниных перлов. А я его возненавидел.

Успокоились и стали приходить в рабочее состояние только тогда, когда послышался скрипучий голос главного инженера, интонацией определивший неприязненное отношение к докладу. А хорошие подчинённые умеют улавливать самые тонкие интонации голоса начальства.

— У вас было задание, — талдычит Дрыботий, — выявить по наблюдениям на ОМП рациональный комплекс поисковых методов. Вы задания не выполнили.

Надо же! У всех было всё хорошо без геофизики, и вот, у Алексея, первого с геофизикой, плохо, вернее, никак. Он не теряет духа и спокойно оправдывается:

— Мы и не могли его выполнить, поскольку ожидавшихся аномалий от рудных объектов утверждённым заданием комплексом методов не получилось. — Молодчина, не делает убийственных выводов. — Считаю, — договаривает, — задание некорректным.

Все и про затейника Когана забыли в ожидании небольшого мордобойчика в дружной семейке технических руководителей. Ждут и помалкивают, предпочитая слушать занимательный диалог, не вмешиваясь, поскольку третьего лишнего в драке обязательно побьют. А меня больше всего удивило и расстроило то, что Алексей почему-то ни единым словом не обмолвился о моей интерпретации. То ли посчитал, что должен отчитаться за свои успехи, то ли посчитал не этичным впутывать молодого инженера в заведомо проигрышную ситуацию, то ли не до конца освоился с чужими идеями.

— У вас есть ещё что? — скрежещет, задыхаясь от сдерживаемой ярости, Орест Петрович. Надо понимать, что он не был сторонником работ на ОМП.

Алексей, молодчага, не тушуется, не дрейфит, наверное, заранее внутренне подготовился к трёпке, и смело вызывает огонь на себя.

— Отрицательный ответ — тоже ответ, — влупил спокойненько по мозгам. — В результате проведённых исследований можно с большой долей уверенности утверждать, что такого типа рудные объекты геофизическими методами не фиксируются. — Оп-ля! Вижу, Дрыботия чуть не затрясло. — Но их следует продолжать на других объектах, расширяя комплекс методов, совершенствуя методику и накапливая фактический материал.

— Бессмысленно, — подал голос Лёня, даже не соизволив подняться. — Нас учили, — как будто нас не учили! — что каждое месторождение есть геологический уникум, и придётся на каждом проводить опытно-методические исследования. А как быть с не известными нам скрытыми месторождениями? Стандарта в геологии нет.

— Но есть общие детали, — перебил оракула не сдающийся Алексей, — косвенные признаки, в той или иной мере дающие представление хотя бы о положении месторождений, в том числе и скрытых.

— И вы их выявили? — с ехидцей спросил Дрыботий.

— На этот счёт есть интересная гипотеза Лопухова, — отвечает Алексей, и во мне всё замерло. Он перевёл стрелку, конечно, не с тем, чтобы завалить меня ради своего спасения, а чтобы весь триумф достался автору, без примазанников. А всё равно неуютно.

— Не знаю такого, — включился в разговор главный геолог Антушевич, у которого, как и у Когана, отчество было переиначено — все звали Игнат Осипович, а на самом деле он был Иосифовичем. — Из какого института?

Всё, думаю, пора перенимать оружие из ослабевших рук товарища.

— Из Ленинградского горного, — отвечаю, смело поднимаясь на дрожащих ногах. Сколько раз проклинал я непутёвый каланчовый рост. Был бы коротким, встал — и мало кто видит, а так — весь в обзоре, стоишь, как на открытом незащищённом месте.

Осипович-Иосифович повернулся, сидя, ко мне, смотрит с любопытством, без зла в глазах.

— Это что за научный сотрудник у нас объявился?

И все тихо заржали, радуясь, что напряженка спала, а больше всех тот, худой, лохматый и небритый из задних рядов, как будто увидел себя в зеркале.

— Ты чей? — допытывается Антушевич.

— Когана, — называю научного руководителя.

— Твой? — удостоверяется у мыслителя Игнат неверующий.

— Наш, — сознаётся Коган неуверенно, словно предчувствуя, что ихний не совсем их.

— Ладно, — соглашается главный геолог, — давай иди, — обращается ко мне, — рассказывай, что ты косвенного напридумывал.

Опять все облегчённо зашевелились, усаживаясь поудобнее в предвкушении комедийного зрелища на знакомую научную тему. Наш народ хлебом не корми, а только дай посмеяться над собой. Немцы смеются над другими, наши — над собой, так уж устроены.

Хорошо, что я порепетировал дома на Горюне и здесь рассказал Алексею с Петром, в третий божеский раз было намного легче. Дважды уверившись в незыблемой правоте, поневоле почувствуешь себя настолько уверенным, что видишь зал в деталях. В какое-то время даже сумел удивиться, обнаружив полную тишину и внимательные неравнодушные глаза. Комедия на поверку оказалась серьёзной психологической пьесой. Лишь бы не трагедией! Я так сильно верил в свою геолого-геофизическую модель, что вера, похоже, передавалась не только в том, что говорил, но и в том, как говорил: убеждённо и страстно, как говорили наши революционеры перед царским судом. И лишних слов не болталось на языке, и косноязычие не тревожило, и мысли были ясными, чёткими, выстроенными в нужном ранжире. Жалко, что в зале не было профессора. У меня даже хватило наглости закончить кратко-весомо:

— Я кончил, — и сразу почувствовал, что весь взмок, а на высоком умном лбу сильно и ровно бьётся какая-то извилинка, словно невысказанная, забытая мысль просится наружу. Я не только кончил, я кончился.

— Так, — чему-то радовался Антушевич, перехвативший бразды правления конференцией у главного инженера. Наверное, тому, что я кончил, но не кончился. — Настоящий реквием! — Я не знал, что это такое, но подозревал, что-то торжественное и принимаемое всеми на «ура» без лишних возражений. Как я ошибался! — Вопросы есть? — обращается Игнат к залу.

Есть! Да ещё сколько! Лес рук! Ради бога, не надо меня спрашивать, я всё сказал, что знал, и даже больше. Вспомнил профессорское: если придётся отвечать враждебному собранию, старайтесь обойтись односложными ответами и ни в коем случае не ввязывайтесь в споры. Примем к сведению: кратко и без свар. От меня, если разозлить, вообще трудно получить внятный ответ, потому что мягкий язык заплетается, и ответы изо рта лезут пачками, мешая друг другу. Пусть имеют в виду.