Бессмертный воин - Лиза Хендрикс

— Здравствуй, малышка, — он поднял Беатрис, поцеловал в лоб, и когда его губы коснулись мягкой, мокрой кожи, он почувствовал дуновение чего — то солененького. Он повернулся, удивившись: — Они все пахнут, как бульон?

Мэйрвин, казалось, забавлялась:

— Только немного. Потом от них начинает пахнуть по — другому.

— Что? Ой.

— Вам повезло, что вам не придется этим заниматься, мой господин, — сказала Беата.

Но ему придется иметь с этим дело, и он заволновался от того, что он не знал, что написано на его лице. Мэйрвин подошла к нему и коснулась его руки, чтобы успокоить его.

— Я покажу вам, милорд, если хотите. Будет хорошо, если отец будет знать, как заботиться о своем ребенке.

Беата и Алейда странно посмотрели на нее, но Иво с облечением ответил:

— Я с удовольствием выучу этот урок, целительница. Сейчас же, если можно.

— Но я только что запеленала ее, — возразила Беата.

— Значит, перепеленаешь. Я ее отец, а значит должен уметь о ней заботиться, даже если никогда не буду этого делать, — он протянул малышку Мэйрвин.

— Покажи мне.

Аледа с изумлением наблюдала за ними. Мэйрвин положила малышку в изножье кровати и распеленала ее.

— Это хвостовой лоскут. Он идет сюда, — она обернула тканью, подвязав концы, вокруг ужасно маленькой попки.

— Это несложно, но эту ткань следует часто менять, чтобы не появлялись опрелости. А завязки удерживают всю конструкцию на месте.

— Покажи еще раз, — попросил Иво.

Мэйрвин повиновалась и научила его, не обращая внимания на раздражительное неодобрение Беаты.

— Если нет чистой ткани, часто используют сухой мох или шерсть, — говорила она, предвкушая его следующий вопрос. —

И когда вы подкалываете булавками пеленки, смотрите, чтобы не уколоть ребенка.

— Разумеется, — бесстрастно говорил он.

— Большое спасибо. — Он никогда не сможет этого сделать. Никогда. «Прошу, Один, не заставляй меня делать это. Освободи мое дитя от этого проклятия, которое лежит на мне. Я сделаю всё, что угодно. Всё, что угодно».

— Я также благодарю тебя, Мэйрвин, — сказала Алейда.

— Я тоже не умею этого делать. Я подозреваю, что будь воля Беаты, она бы держала все в секрете, чтобы быть незаменимой на год или два, потому что мы все знаем, как я хочу поскорее избавиться от нее.

Беата фыркнула и схватила ребенка:

— Это вовсе не секрет, но вам не придется этого делать, моя госпожа, так что вам не стоить и учиться.

— Если послушать тебя, то мне вовсе ничего не нужно знать о ней, даже ее имя, — тяжело вздохнула Алейда, почти зевнула.

— Видите, вы устали, — сказала Беата, но отдала ребенка Алейде.

— Прежде чем заснуть, вы должны дать ей грудь, чтобы ваше молоко пришло. Пора вам удалиться, мой господин. Мужчине здесь делать нечего.

— Он не увидит ничего нового, — ответила Алейда.

— Нет, она права, я уйду. Через минуту, — сказал он Беате и Мэйрвин. Обе женщины отошли, позволяя им уединиться.

Когда он повернулся к Алейде, мучительно сознавая, что, скорее всего, видит ее в последний раз. Если видение Ари сбудется, завтра на закате он убежит с ребенком, оставив Алейду страдать от того, что он с ней сотворил.

Пока он стоял там, она расстегнула платье и приложила Беатрис к груди, которая принадлежала ему до настоящего момента. Ребенок, открыв рот, тыкался в материнскую грудь, потом нашел сосок и впился, посасывая как фермерский поросенок.

— Хорошая девочка, — прошептала Алейда.

— Видишь, нам совсем не нужна Беата. Она лишь будет шить для тебя, и рассказывать тебе истории.

Как же он сможет так поступить, когда Алейда так любит Беатрис? Как же она переживет потерю супруга и ребенка? Как он сможет выдержать ее потерю?

— Мой господин? — сказала она, глядя на него.

— Вам нехорошо?

— Нет, всё в порядке, — он сел рядом с ней нежно дотронулся до ее щеки, вспомнив, когда она спрашивала его об этом. — Я лишь думаю, какая ты красивая, Алейда из Олнвика.

Она изумленно посмотрела на него:

— Ты меня пугаешь, когда вот так на меня смотришь. Словно хочешь оставить то, что видишь в своей душе.

— Я бы хотел, чтобы ты была со мной всегда, — чувствуя горечь от того, что надо будет сделать, он поцеловал ее на прощанье.

— Спи спокойно, сладкий листочек, — сказал он.

— Пусть тебе приснюсь я. — И, наконец, отпрянул и погладил Беатрис по щеке.

— Ты тоже, малышка. Поешь хорошо, потом спи, ради своей матери.

— Беата, присматривай за ними, — приказал он, и ушел, задержавшись на лестничной площадке, глядя вниз в зал, подождал, пока к нему выйдет Мэйрвин.

— Ари устроился рядом, — сообщил он тихонько, когда она стала рядом с ним.

— Он придет сюда после восхода.

Она кивнула:

— Если дела пойдут плохо, вы найдете меня там, где мы договаривались. Но, по правде сказать, господин, я ничего странного не почувствовала. Я думаю, что завтра вы будете здесь вместе с женой и ребенком.

— Надеюсь, что ты права, Целительница.

«Один, Фригга, Тор, Фрейя, все вы, — не дайте ей ошибиться, умоляю. Прошу, пусть она окажется права».

Глава 27

Изумленная Мэйрвин склонилась над колыбелькой и быстро осмотрела ее.

Пальчики на ножках и ручках, животик, спинку, голову — ничего.

Беатрис была милым и здоровым ребенком безо всяких признаков зла, даже теперь, когда солнце скользило по земле снаружи, а петухи возвещали наступление утра.

Слова благодарности подступили к губам Мэйрвин, а слезы, на сей раз полные радости, пролились дождем на дитя.

Она все еще стояла на коленях, когда звук голоса сэра Ари прервал ее благодарственную речь.

Она перепеленала Беатрис и побежала ему на встречу к лестнице.

Он увидел ее слезы и побледнел прежде, чем она смогла произнести, — Все в порядке.

— Вы уверены?

— Да. Видите? — Она показала ему малышку и он поморгал, словно борясь с собственными слезами.

— Вы можете ему сказать?

— Вы покажете ее ему через окно. Он как раз подлетает.

Мэйрвин побежала обратно в спальню, а в это время темная тень промелькнула снаружи.

Орел медленно облетел вокруг и опустился на ограждение всего в дюжине ярдов.

Мэйрвин распеленала ребенка, чтобы показать ее грудь и руки, и осторожно поднесла ее к окну.

Орел посмотрел, моргнул, потом расправил крылья и поднялся в воздух, снова пролетев мимо окна, так, что кончик его крыла был всего в нескольких дюймах.

Поток прохладного воздуха, который коснулся ее кожи, разбудил Беатрис и она заревела. Этот звук был человеческим, а не птичьим. Снаружи великолепная птица метнулась вверх, взлетая все выше и выше, двигаясь и кружась, радость орла была заметна в каждом взмахе крыла, пока он танцевал в небесах.