Мировой порядок - Генри Киссинджер

Бывший государственный секретарь Джордж Шульц мудро высказался о свойственной Америке двойственности в политике таким образом:

«Американцы, будучи моральным народом, хотят, чтобы их внешняя политика отражала моральные ценности, которые мы поддерживаем как нация. Но американцы, будучи людьми практичными, хотят также, чтобы их внешняя политика была эффективной».

Внутринациональные американские дискуссии зачастую характеризуют как спор между идеализмом и реализмом. Возможно, окажется так – для Америки и остального мира, – что если Америка не сумеет действовать одновременно и так и этак, она не сможет действовать вообще.

Глава 9

Технологии, равновесие и человеческое сознание

Каждая эпоха имеет свой лейтмотив, набор убеждений, который объясняет вселенную, вдохновляет или утешает человека, предоставляя ответы на множество текущих вопросов. В Средние века эту роль выполняла религия; в эпоху Просвещения – рацио; в девятнадцатом и двадцатом столетиях – национализм в сочетании с пониманием истории как движущей силы. Наука и технология являются определяющими понятиями нашего времени. Они принесли достижения, направленные на обретение благополучия, – достижения, не имеющие прецедентов. В своем развитии они преодолевают традиционные культурные ограничения. Увы, но они также создали оружие, способное уничтожить человечество. Технология породила средства связи, гарантирующие мгновенный контакт между физическими лицами или структурами в любой части земного шара, а еще позволила хранить и извлекать огромные объемы информации одним нажатием кнопки. Но какими моральными принципами руководствуется эта технология? Что происходит с международным порядком, в котором технология стала повседневностью и даже постулирует собственную вселенную в качестве единственной релевантной? Разрушительность современных военных технологий глобальна, однако способен ли страх перед ними объединить человечество ради предотвращения новых войн? Или владение технологическим оружием сулит постоянное нагнетание обстановки? Уничтожат ли скорость и масштабы общения барьеры между обществом и отдельными людьми, обеспечат ли они информационную связность такой степени, что вековые мечты о полноценном человеческом сообществе наконец-то осуществятся? Или произойдет обратное, и человечество, владея оружием массового поражения, в мире сетевой прозрачности и отсутствия конфиденциальности, ввергнет себя в пространство без ограничений и порядка и будет идти от кризиса к кризису, не осознавая последствий?

Автор не претендует на компетентность в наиболее совершенных современных технологиях; его задача – обозначить возможные результаты развития.

Мировой порядок ядерной эпохи

С того момента, как историю стали фиксировать в письменной форме, политические единицы, именовались они государствами или нет, опирались на войны как на последний довод в спорах. При этом технологии, сделавшие возможными войны вообще, ограничивали их масштабы. Самые могущественные и обладавшие необходимыми ресурсами государства могли направлять свои силы только на определенное расстояние, в определенных количествах, а противников было много. Амбициозным лидерам приходилось смирять устремления – по соглашениям сторон и вследствие состояния коммуникаций. Радикальные курсы тормозились темпами своего осуществления. Дипломатические инструкции вынужденно принимали во внимание непредвиденные обстоятельства, которые могут возникнуть за время, пока депеша совершит путешествие в оба конца. Это предполагало наличие «паузы для размышлений» и фиксировало несоответствие возможностей и желаний государственных лидеров.

Является ли баланс сил между государствами формальным или реализуется на практике без теоретического обоснования – равновесие того или иного вида всегда оставалось важнейшим элементом любого международного порядка, будь то на периферии, как в Римской и китайской империях, или в метрополии, как в Европе.

С началом промышленной революции темп изменений ускорился, а сила современных армий сделалась намного более разрушительной. Когда технологический разрыв велик, даже технологии в зачаточном состоянии – по современным меркам – способны обернуться геноцидом. Европейские технологии и европейские болезни внесли немалый вклад в уничтожение коренных цивилизаций Америки. С новыми достижениями науки потенциал уничтожения вырос многократно, а система призыва лишь умножила комплексное влияние технологии.

Появление ядерного оружия стало кульминацией этого процесса. В ходе Второй мировой войны ученые ведущих держав изучали строение атома – и способность высвобождать энергию. Победителями оказались США с их Манхэттенским проектом, в котором были заняты лучшие умы Америки, Великобритании и других стран Европы. После первого успешного испытания атомной бомбы в июле 1945 года в пустыне штата Нью-Мексико Роберт Оппенгеймер, физик-теоретик, который возглавлял секретный проект по созданию ядерного оружия, в восторге от своего триумфа процитировал «Бхагавадгиту»: «Я – Смерть, Разрушитель миров».

Прежде войны строились на простом исчислении: прибыль от победы перевешивает расходы на войну, слабые пытались увеличить расходы сильных, чтобы исказить это уравнение. Союзы формировались ради укрепления могущества, не оставляя сомнений в расстановке сил, дабы определить казус белли (насколько устранение сомнений в истинных намерениях вообще возможно в системе суверенных государств). Расходы на военные конфликты считались менее затратными по сравнению с последствиями поражения. По контрасту, ядерная эпоха обзавелась оружием, использование которого сулит расходы, непропорциональные любым возможным выгодам.

Эта эпоха породила дилемму: как «уложить» деструктивный потенциал современного оружия в нравственный или политический контекст преследуемых целей? Перспективы для всякого международного порядка – фактически для выживания человечества – срочно требовали ослабления, а в идеале полной ликвидации конфликтов между ведущими державами. Отсюда теоретические поиски «предела напряжения», то есть точки, переход за которую вынудит сверхдержаву применить всю полноту своих военных возможностей.

Стратегическая стабильность теперь формулировалась как баланс, при котором ни одна из сторон не станет использовать оружие массового уничтожения, поскольку противник в состоянии нанести ответный удар сопоставимой катастрофичности. В ходе серии семинаров в Гарварде, Калифорнийском технологическом институте, Массачусетском технологическом институте и в корпорации «Рэнд», проведенных в 1950-х и 1960-х годах, изучалась доктрина «ограниченного использования», которая предполагала применение ядерного оружия исключительно на поле боя или для нанесения ударов по военным целям. Теоретические усилия не увенчались успехом; сколько ни предлагай ограничений, современные технологии, едва «порог» ядерной войны переступлен, сулили отказ от предварительных договоренностей и неизбежную эскалацию конфликта. В конечном счете стратеги с обеих сторон молчаливо сошлись на концепции взаимного гарантированного уничтожения как на механизме обеспечения мира на планете. Исходя из того, что обе стороны обладали ядерным арсеналом, способным пережить нападение, целью стало стремление уравновесить угрозу, чтобы никто не отважился перейти от слов к делу.

К концу 1960-х годов преобладающая стратегическая доктрина сверхдержав опиралась на способность нанести «неприемлемые» по масштабам потери предполагаемому противнику. Что именно противник считал неприемлемым, определялось, конечно, «на глазок»; подобные вопросы не обсуждались.

Подобные расчеты видятся ныне сюрреалистическими, тактика сдерживания строилась на «логических» сценариях, предполагавших такой уровень потерь, понесенных в считаные дни или часы, который превосходит совокупные потери за четыре года мировой войны. Поскольку ни у кого не было опыта использования этого оружия на практике, сдерживание зависело в значительной степени от умения воздействовать на противника психологически. Когда в 1950-х годах Мао заявил о готовности Китая потерять сотни миллионов человек в ядерной войне, на Западе его слова восприняли как симптом эмоционального (или идеологического) расстройства. Однако, по сути, китайским лидером руководил трезвый расчет: чтобы противостоять военным возможностям за пределами предыдущего человеческого опыта, необходимо продемонстрировать готовность к самопожертвованию за пределами человеческого понимания. К слову, шок, который испытали в западных столицах и в странах Варшавского договора после этого заявления, кажется несколько надуманным – ведь собственные доктрины сверхдержав тоже строились на учете апокалиптических рисков. Если выразиться затейливее, доктрина взаимного гарантированного уничтожения предполагала, что лидеры сверхдержав действуют в интересах мира, намеренно подвергая свое гражданское население угрозе гибели.