Еврейское остроумие - Зальция Ландман

Образование

Янкель анализирует стихотворение Шиллера "Лесной царь".

— "Кто мчится, кто скачет под хладною мглой?" — это он спрашивает. "Седок запоздалый, с ним сын молодой" — это он утверждает. Ну, зачем же спрашиваешь, если сам знаешь!

Выставка Пикассо в Париже. На вернисаже присутствует сам художник. Янкель, уже давно живущий в Париже, взял с собой на выставку двоюродного брата Шмуля, только что приехавшего из польской провинции.

— Почему он пишет такие странные картины? — спрашивает Шмуль.

Янкель задает этот вопрос художнику и переводит Шмулю его ответ:

— Он говорит, что так это все видит.

— Реб Пикассо, — с укоризной говорит Шмуль, — если вы плохо видите, зачем вы рисуете?

Карфункель и его жена стоят перед картиной Пикассо.

— Это портрет, — утверждает Карфункель.

— Глупости, — возражает жена, — это пейзаж.

Так и не договорившись, они покупают каталог, а там написано: "Миндальное дерево (Мандельбаум) на побережье".

— Вот видишь, — торжествует Карфункель, — все-таки это портрет.

Вариант.

— И опять ничего не понятно!

Молодой еврей пишет из Италии своей невесте: "Я тут случайно сфотографировался рядом со статуей Ганимеда. Тот, что без одежды, это Ганимед".

Розенблат перед статуей Афродиты Праксителя:

— Какая-то ненормальная! На статую в полный рост деньги у нее есть, а на рубашку — нет!

Вариант.

Маленький Йоселе перед картиной, изображающей Святое семейство:

— Тате, а почему у них младенец голый и босый?

— Потому что у них не было денег на пеленки.

— А почему лежит на соломе?

— Я уже сказал тебе, что у них не было денег на кроватку.

— Чудаки эти гои! На пеленки и кроватку денег нет, а свои портреты заказывают Рембрандту!

Еврейская пара в музее перед античной статуей.

— Это алебастр? — спрашивает муж у музейного смотрителя.

— Не позорься! — шипит жена. — В каталоге написано: Венера.

— Мориц, ты все-таки учил латынь в школе. Что означает надпись на часах в соборе Святого Стефана: "Mors serta, hora inserta" (смерть надежна, час ненадежен)?

— Смертельный номер — часы врут.

Молодой Файнгольд учил латынь в школе.

— Папа, — говорит он, когда они с отцом идут по улице, — sic itur ad astra (таков путь к звездам).

— И что это значит? — спрашивает старый Файнгольд.

— Ну, мы же с тобой идем к Штернам ("Штерн" — "звезда" на идише и немецком).

— В чем разница между "номинально" и "в самом деле"?

— Очень просто: если кто-нибудь назовет меня ослом, то это будет чисто номинально, а вот если ослом назовут тебя, то это уже в самом деле.

В вагоне поезда.

— Разрешите представиться, моя фамилия Плац.

— Плац? А вы случайно не родственник знаменитого берлинского Александер-плац?

— Чтобы родственник, так нет, но он среди моей клиентуры.

Улица Шпандау в Берлине.

— Не покажете ли вы мне дом Мозеса Мендельсона (знаменитый немецкий философ и просветитель)?

— Не знаю такого. Наверно, обанкротился.

Ицик приходит домой поздно вечером. Жена его спрашивает:

— Где ты был так долго?

— Я прочел объявление, что профессор Гиршфельд читает сегодня доклад о гомосексуализме, и решил сходить.

— Ну, и что же он рассказал?

— Знаешь, я не понял ни единого слова. Одно только могу тебе сказать: тохес (зад) ждет большое будущее!

Светская беседа:

— Как вы относитесь к возрождению романтизма?

— Вы имеете в виду — в деловом смысле или просто так?

— Абрам, хочу загадать тебе шараду. Что это такое: первая часть слова — птица, вторая — вид вооружения, а все вместе — австрийский поэт?

Абрам долго думает, но догадаться не может.

— Это же Грильпанцер! — ликует его друг ("панцер" по-немецки стаж").

— Но его же зовут не Грильпанцер, а Грильпарцер!

— Ну а разве гриль — это птица?

Из письма, присланного в венскую ежедневную газету: "Вы проиграли пари: Мельпомена вовсе не еврейский праздник!"

— Хаим, ты можешь мне объяснить, что такое рифма?

— Конечно могу, Ицик: концы строчек должны быть одинаковые. Например: "Ицик Шпар — хвати тебя удар!"

— Только и всего? Тогда я тоже могу: "Хаим Блюментопф — хвати тебя удар!"

— Но ведь конец получился не одинаковый!

— А, конец все равно у всех одинаковый.

— Тате, я прочитал, что Рильке как поэт очень хорошо зарабатывает. А что такое "поэт"?

— Поэт, сынок, пишет так, что все у него получается в рифму.

— А что такое рифма?

— Погоди-ка… ну, к примеру, так: "Я лежу на брюхе, ковыряю в ухе".

Мориц, после нелегкого раздумья:

— И на это он живет?

Супруги Штерн сидят в театре. Дают "Укрощение строптивой", но пока звучит только увертюра.

— Какая прекрасная музыка! — шепчет восторженно Штерн.

Его жена, бросив взгляд в программку, добавляет:

— Еще бы — ведь это Шекспир!

Брухбанд с женой в театре на "Волшебной флейте".

— Великолепная музыка у этого Легара!

— Не срамись, — говорит жена, — это же Моцарт!

— Не Легар? — удивляется муж. — Ну, подожди, в один прекрасный день выяснится, что ее все-таки Легар сочинил!

— Я был в опере.

— И как тебе — понравилось?

— Пока я шел туда, все было хорошо. А на обратном пути попал под дождь.

— Я спрашиваю не о погоде. Что давали-то?

— Ну, мы дали кассиру пять марок.

— Нет, я имею в виду, что давали актеры.

— Эти-то? Да ничего, их бесплатно пропустили.

— Да пойми же, я спрашиваю другое — на чем вы были?

— На балконе, во втором ряду.

— О Боже! Я спрашиваю — что играли?

— Ах вот ты о чем… "Тристана и Изольду".

— Тебе понравилось?

— Ну, что тебе сказать? Я много смеялся.

— Вы были в опере, господин Розингер? И что вы видели?

— Что видел? Циффер сидел в ложе с совсем молоденькой шиксой (девушкой-нееврейкой).

— Я не о том! Я спрашиваю, что вы слышали?

— Что слышал? Ладно, скажу по секрету: Брухбанд скоро обанкротится.

Слова "быть" и "бить" в славянских языках звучат похоже. Тамошние евреи говорили на идише и в славянских языках зачастую делали ошибки.

Брухбанд под вечер спешит домой. Навстречу ему идет приятель и спрашивает:

— Откуда это ты?

— Из театра.

— И что там давали?

— Яичницу.

— Ну что ты несешь!

— Погоди-ка: не яичницу, а омлет. То есть нет, вспомнил: "Гамлета".

— Вот оно что! Ну и как тебе — понравилось?

— Очень.

— А что, спектакль уже кончился?

— Где там, только что начался!

— Почему же ты пошел домой?

— А что мне еще оставалось? Дело приняло крутой оборот. Один вышел вперед и как закричит: "Бить или не бить?" Вот я и подумал: а если решат бить, то с кого начнут? Конечно, с евреев! Потому и ушел.

Йойне смотрит в театре "Марию Стюарт". Дела королевы идут все хуже, и Йойне заливается горючими слезами. Внезапно ему приходит в голову мысль: "Боже мой, что я делаю? Я ее не знаю, она меня не знает — с чего же мне так волноваться?"

Шмуль с женой были на "Фаусте". По дороге из театра домой Шмуль размышляет вслух:

— Туманная какая-то пьеса. Самого главного так и не объяснили: что эта девушка — ну, Гретхен — сделала с драгоценностями, которые ей Фауст подарил?

Отец — сыну:

— Опять собрался в театр? Ты же только вчера смотрел "Фауста", первую часть.

— Ну да. А сегодня я пойду на вторую часть.

— Только и знаешь, что пускать деньги на ветер! Почему вчера ушел со второй части?

Шмуль перед памятником Гете.

— Ну, кто он такой, в конце концов? Не полководец, не кайзер… Подумаешь, "Разбойников" сочинил, только и всего!

— Что ты несешь? "Разбойников" сочинил Шиллер.

— Тем более: он даже "Разбойников" не написал!

— Мне так плохо, что не выразишь словами. Помните, как красиво говорит Ричард Третий у Шекспира: "Стыд и позор, а ведь я в мир пришел, чтоб удержать от ссор!"

— Вы, наверное, имеете в виду Гамлета. Ричард говорит другое: "Коня, коня!"