Ставка — жизнь. Владимир Маяковский и его круг. - Бенгт Янгфельдт

Маяковский с радостью бы уехал к Татьяне, но он не мог. Пьеса, над которой он работал в Париже, была закончена и готовилась к постановке в театре Мейерхольда. Уехать он планировал сразу после окончания репетиций «Клопа». А пока, уверял он Татьяну, работа и мысли о ней — это «единственная моя радость».

Письмо товарищу Кострову из Парижа о сущности любви

«Письмо Татьяне Яковлевой» при жизни Маяковского не печаталось, судя по всему, по просьбе Татьяны, которой не нравилось, что он декламирует стихотворение в русских кругах Парижа. Но второе парижское стихотворение, «Письмо товарищу Кострову из Парижа о сущности любви», было опубликовано во втором номере журнала «Молодая гвардия», главным редактором которого был Тарас Костров, заказавший Маяковскому парижские стихи. «Письмо» стало бомбой и вызвало мощные протесты пролетарских писателей РАППа — для них писатель, который считал себя коммунистом, не должен писать на подобные темы. Лили не могла протестовать публично, но была глубоко задета «изменой» Маяковского — особенно строками «опять / в работу пущен / сердца /выстывший мотор», которые являлись мощным ударом по ее положению музы поэта. Досадным был сам факт написания этого стихотворения, а публикация подтвердила, что раньше было известно лишь по слухам — что поставщицей горючего для поэтического мотора была теперь не Лили.

Описав первую встречу у доктора Симона — «входит / красавица в зал, /в меха / и бусы оправленная», Маяковский дает определение любви, которое может считаться одним из наиболее сильных в истории русской лирики:

Любить —                  это значит:                                    в глубь дворавбежать              и до ночи грачьей,блестя топором,                          рубить дрова,силой          своей                    играючи.Любить —                  это с простынь,                                            бессонницей рваных,срываться,                  ревнуя к Копернику,его,      а не мужа Марьи Иванны,считая            своим                        соперником.

Публикуя этот гимн силе любви, Маяковский рисковал репутацией пролетарского поэта, в чем он, естественно, отдавал себе отчет. Он всегда болезненно реагировал на намеки о том, что он живет не так, как — по мнению критиков — должен; а любовная связь с «белой» эмигранткой и вовсе превращала его в открытую мишень для нападок. Покупка машины тоже была щекотливым делом в стране, где личные автомобили можно было пересчитать на пальцах одной руки. Понимая, что «рено» зачтут ему в минус, Маяковский защитился стихотворением «Ответ на будущие сплетни», объясняя, что он заплатил за машину своим пером: «Две тыщи шестьсот / бессоннейших строк / в руле, / в рессорах / и в спицах»; «Не избежать мне / сплетни дрянной. / Ну что ж, / простите, пожалуйста, / что я / из Парижа / привез Рено, / а не духи / и не галстук». Стихотворение было написано до того, как машину доставили в Москву, и напечатано в январском номере газеты «За рулем».

Обывателиус вульгарис

Одновременно с этой высокой лирикой Маяковский работал над самым антилирическим произведением своей жизни. Завершенная в конце декабря пьеса «Клоп» была с энтузиазмом встречена Всеволодом Мейерхольдом, который десять лет назад ставил «Мистерию-буфф». Постановочные работы — декорации, костюмы, репетиции — были выполнены в рекордный срок — меньше месяца; музыку к спектаклю написал молодой композитор Дмитрий Шостакович.

Во второй версии автобиографии, которая была подготовлена в апреле 1928 года, Маяковский сообщил, что за прославляющей революцию поэмой «Хорошо!» последует поэма под названием «Плохо!». Она не была написана, вместо нее Маяковский задумал пьесу «Клоп», главный герой которой — любитель выпить и побренчать на гитаре, слезливый обладатель партбилета Присыпкин представляет собой вульгаризованный вариант советского гражданина, пародированного Маяковским в поэме «Про это». Присыпкин, чтобы жениться на маникюрше и кассирше Эльзевире Ренессанс, бросает свою старую любовь, работницу Зою Березкину, и та в отчаянии пытается покончить жизнь самоубийством. На свадьбе, которую празднуют в парикмахерской, вспыхивает пожар, и все погибают. Через пятьдесят лет в подвале дома находят замороженного Присыпкина, утонувшего при тушении пожара, и Институт человеческих воскрешений получает задание разморозить его. Вместе с Присыпкиным воскрешается и клоп — «редчайший экземпляр вымершего и популярнейшего в начале столетия насекомого», распространяющего заразные явления, которые в 1979 году давно исчезли и остались лишь в словарях: влюбленность, романсы, самоубийство, танцы, табак, водка… Когда молодая девушка начинает танцевать чарльстон и бормотать стихи, профессора объясняют, что «это приступы острой „влюбленности“, — так называлась древняя болезнь, когда человечья половая энергия, разумно распределяемая на всю жизнь, вдруг скоротечно конденсируется в неделю в одном воспалительном процессе, ведя к безрассудным и невероятным поступкам». А когда ассистентка профессора, не кто иная, как постаревшая Зоя Березкина, признается, что пятьдесят лет назад она пыталась покончить с собой из-за любви, профессор восклицает: «Чушь… От любви надо мосты строить и детей рожать…» Реплики явно автобиографичны, здесь слышатся намеки и на самоубийство Антонины Гумилиной, и на рождение дочери Элли-Патриции.

Когда клопа в конце концов ловят, его вместе с Присыпкиным отправляют в зоопарк. Их двое — разных размеров, но одинаковых по существу: это знаменитые «„клопус нормалис“ и… „обывателиус вульгарис“. Оба водятся в затхлых матрацах времени». Запертого в клетку вместе с гитарой, водкой и папиросами Присыпкина — «существо», как его называет директор зоопарка, — показывают любопытной публике. Специальные фильтры «задерживают выражения», его вульгарные речи доходят до слушателей в отцензурированном виде. Иногда он курит, иногда «вдохновляется» с помощью водки. Директор призывает его сказать «что-нибудь коротенькое», и Присыпкин, обращаясь к театральной публике, кричит: «Граждане! Братцы! Свои! Родные! Откуда? Сколько вас?! Когда же вас всех разморозили? Чего ж я один в клетке? Родимые, братцы, пожалте ко мне! За что ж я страдаю?! Граждане!..»

Если клоп — метафора Присыпкина, то Присыпкин — карикатура на Маяковского — поэта, который из-за своих мечтаний о «немыслимой любви» страдает за все человечество. Чтобы подчеркнуть эту параллель, Маяковский настоял, чтобы исполнитель главной роли научился подражать его манерам. «Клоп» — сведение счетов с мечтами молодости о светлом будущем и спасительной любви. Коммунистическое будущее в пьесе — бездуховное, механизированное общество, в котором любовь редуцирована до чистой физиологии, до полового влечения. Мечта о воскрешении в поэме «Про это», где Маяковский в будущем встречает свою любовь «дорогой зоологических аллей», жестко пародируется в «Клопе», где воскрешенное alter ego поэта держат в клетке вместе с вредным насекомым. В поэме «Человек» Маяковский заявляет, что он «для сердца», но в обществе будущего никто не знает, что такое сердце. И если в «150 000 000» он верил, что «в новом свете раскроются / поэтом опоганенные розы и грезы, / все на радость / нашим / глазам больших детей!», то в 1979 году действительность выглядит иначе: «Есть про розы только в учебниках садоводства, есть грезы только в медицине, в отделе сновидений».

Работа над «Клопом» была изнурительной, Маяковский трудился круглые сутки и почти не спал. Но работа изматывала его не только физически, но и потому, что пьеса была вариацией главной темы его творчества — и теперь эта тема в первый раз за многие годы проявилась в полную силу. Татьяна постоянно присутствовала в его мыслях, и пьесу он дописывал ручкой Waterman, которую она ему подарила. «НАДЕЮСЬ ЕХАТЬ ЛЕЧИТЬСЯ ОТДЫХАТЬ НЕОБХОДИМО РИВИЕРУ ПРОШУ ПОХЛОПОТАТЬ ВМЕСТЕ ЭЛЬЗОЙ ТЕЛЕГРАФИРУЙ ПИШИ ЛЮБЛЮ СКУЧАЮ ЦЕЛУЮ ТВОЙ ВОЛ», — телеграфировал он 13 января. Наташе Брюханенко, навестившей Маяковского в январе, он с «большим дружеским доверием» сообщил, что застрелится, если не встретится с женщиной, которую любит. Но Наташа доверия не оправдала: опасаясь за его жизнь, она немедленно позвонила и обо всем рассказала Лили…

Маяковский не мог уехать до премьеры «Клопа», которая состоялась 13 февраля и, за редкими исключениями, была принята критикой благожелательно. Но уже на следующий день он покинул Москву. С российской границы он послал Татьяне телеграмму: «ЕДУ СЕГОДНЯ ОТАНОВЛЮСЬ ПРАГЕ БЕРЛИНЕ НЕСКОЛЬКО ДНЕЙ». Причиной, по которой Маяковский, несмотря на тоску по Татьяне, ехал через Прагу и Берлин, были деньги. 1 февраля он подписал с Госиздатом генеральный договор, отдав ему права на публикацию «всех произведений, как издававшихся, так и еще неизданных, а также тех, которые будут созданы автором в течение срока действия договора (4-х лет)». В ответ на это издательство обязалось выплачивать ему ежемесячную зарплату около 1000 рублей, что дало бы ему «возможность работать без спешки, не теряя время на разную договорную волокиту». Но, учитывая его планы на будущее, договора с Госиздатом было недостаточно, и Маяковский крайне нуждался в дополнительных источниках дохода.