Прекрасные и обреченные - Френсис Фицджеральд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Могу я видеть мистера Уэзерби? — осведомился Энтони, втайне опасаясь за дрожь в голосе.
Дама с сомнением положила руку на телефон.
— Будьте добры, ваше имя?
— Он… э-э-э… он не знает моего имени.
— По какому вопросу? Страховой агент?
— Что вы, ни в коем случае! — поспешил заверить Энтони. — Нет, это, так сказать, личное дело, — пустился он в объяснения и тут же засомневался, правильно ли поступает. Слушая наставления, которыми снабжал свою паству мистер Карлтон, все выглядело легко и просто. «Не позволяйте выставить себя за дверь! Дайте понять, что решительно настроены на разговор, и вас непременно выслушают».
Девушка не устояла перед обаятельным меланхоличным лицом Энтони: в следующее мгновение дверь в кабинет распахнулась и в приемную зашел высокий косолапый мужчина с прилизанными волосами. С плохо скрываемым нетерпением он обратился к Энтони:
— Вы хотели встретиться со мной по личному делу?
Энтони пал духом.
— Хочу с вами поговорить, — с вызовом заявил он.
— Так, ну и о чем же?
— Объяснение займет некоторое время.
— Так в чем, собственно, дело? — повторил вопрос мистер Уэзерби с нарастающим раздражением.
И тогда Энтони, растягивая слова, чеканя каждый слог, завел:
— Не знаю, слышали ли вы о серии брошюр «Разговор по душам»…
— Боже правый! — перебил Перси Б. Уэзерби, архитектор. — Вы что, собираетесь беседовать по душам, хотите растрогать?
— Нет, это деловой разговор, а «Разговор по душам» — это зарегистрированная компания, и мы выпускаем на рынок часть своих акций…
Голос Энтони медленно угасал, утрачивая уверенность под пристальным, полным презрения взглядом яростно сопротивляющейся жертвы. Еще с минуту он продолжал борьбу, все больше смущаясь и путаясь в словах. Вера в свои силы вытекала из организма мощными, вызывающими тошнотворное чувство толчками. И тут Перси Б. Уэзерби безжалостно прервал беседу.
— Боже мой! — возмутился он, не скрывая досады. — И это называется личным делом? — Резко развернувшись, он с гневным видом прошествовал в кабинет и с грохотом захлопнул за собой дверь. Энтони не осмелился поднять глаза на стенографистку и непонятным для самого себя образом позорно ретировался из приемной. Обливаясь потом, он стоял в коридоре и удивлялся, почему полиция не идет его арестовывать. В каждом пойманном мимолетном взгляде прохожих чудилась презрительная насмешка.
Через час, подкрепившись двумя порциями неразбавленного виски, Энтони заставил себя попытать счастья еще раз. Он заглянул в мастерскую водопроводчика, но едва упомянул о своем деле, как хозяин стал поспешно натягивать пальто, довольно неприветливо намекнув о перерыве на обед. Энтони вежливо заметил, мол, бесполезно пытаться что-либо продать голодному человеку, с чем водопроводчик полностью согласился.
Этот эпизод несколько приподнял боевой дух, и Энтони убеждал себя, что если бы водопроводчик не торопился на обед, то непременно выслушал бы заманчивое предложение.
Пройдя мимо сверкающих огнями и вызывающих обоснованные опасения универмагов, Энтони зашел в бакалейную лавку. Разговорчивый хозяин пояснил, что перед покупкой акций нужно определить, каким образом прекращение военных действий повлияет на рынок ценных бумаг. Энтони счел такой ответ верхом несправедливости. В утопическом труде мистера Карлтона единственным поводом для отказа от покупки акций являлось сомнение потенциального покупателя в перспективности такого вложения капитала. Совершенно очевидно, что человек, пребывающий в подобном состоянии, представляет собой легкую добычу, и окончательно сломить сопротивление противника можно с помощью разумного применения убедительных коммерческих доводов, обосновывающих целесообразность приобретения. Но с людьми, попадавшимися на пути Энтони, ничего не получалось, они упорно отказывались вообще что-либо покупать.
Перед посещением четвертого потенциального клиента, агента по продаже недвижимости, Энтони принял еще несколько порций виски. Однако вскоре он был сражен наповал убедительным, как любой силлогизм, аргументом. Агент по продаже недвижимости сообщил, что трое его братьев занимаются инвестиционным делом. Чувствуя себя разрушителем семейного бизнеса, Энтони, извинившись, удалился.
После очередного стаканчика он разработал блистательный план продажи акций барменам на Лексингтон-авеню. Его осуществление заняло несколько часов. В каждой точке следовало пропустить несколько стаканчиков, чтобы настроить хозяев баров на соответствующий лад, а потом уже приступать к обсуждению дела. Но бармены один за другим заявляли, что имей они деньги на покупку облигаций, то не прозябали бы за стойкой бара. Будто все они сговорились, выбрав именно такой ответ. По мере приближения промозглого вечера — а время неумолимо двигалось к пяти часам — Энтони обнаружил у потенциальных клиентов еще более досадную тенденцию отделываться шутками.
В пять часов, заставив себя невероятным усилием воли сосредоточиться, Энтони решил внести разнообразие в процесс агитации. Остановив выбор на небольшом магазине готовых продуктов, он зашел внутрь. И тут его осенило, что нужно очаровать не только хозяина магазина, но заодно и всех находящихся там покупателей. Возможно, повинуясь стадному инстинкту, они толпой ринутся приобретать акции.
— Добр-рй день, — громко начал он заплетающимся языком. — Им-мею интр-есное прдло-жение.
Если Энтони ставил цель добиться тишины, он ее достиг. Несколько покупательниц и седовласый старик в колпаке и переднике, нарезающий ломтиками курятину, замерли в благоговейном молчании.
Энтони вытащил из болтающегося в руке портфеля пачку бумаг и стал ими с воодушевлением размахивать.
— Купите облигацию, — предложил он. — Не хуже займа Свободы! — Идея пришлась Энтони по душе, и он решил ее развить. — Луч-чше займа Св-вбоды. Кажж-дыя стоит двух обль-гаций Св-боды. — Тут в сознании произошел провал, и оно совершило непредвиденный скачок к заключительной части речи, которую Энтони сопроводил красноречивыми жестами. Правда, эффект был несколько смазан из-за необходимости держаться одной, а то и обеими руками за прилавок. — Т-так, те-ерь слушь-те. Я потратил время и не ж-жлаю за-нать, пач-чему вы не х-тите пак-упать. Я х-хачу, чтоб вы ск-зали пач-чему. Хх-ачу, чтоб с-казали с-колько!
Теперь всем присутствующим следовало кинуться к Энтони с чековыми книжками и авторучками в руках. Смекнув, что присутствующие, должно быть, не вникли в суть дела, он, повинуясь актерскому инстинкту, решил повторить финальную часть речи:
— С-слушьте с-сюда! В-вы ук-крали м-мое время. П-поньли пр-дложение? С-сагласны с дов-дами? Все, что м-мне н-надо — с-сколька обль-гаций Св-вабоды?
— Эй ты, послушай-ка! — прервал излияния Энтони новый голос. Дородный мужчина с лицом, симметрично украшенным золотистыми завитками волос, вышел из стеклянной будки и, по-медвежьи переваливаясь, двинулся на Энтони. — А ну-ка приди в себя!
— С-сколько? — упрямо твердил коммерсант. — В-вы отняли мое время…
— Эй ты! — рявкнул хозяин магазина. — Сейчас твое время отнимет еще и полиция, потому что именно туда я тебя и сдам!
— Н-ни з-за что! — с вызовом парировал Энтони. — В-все, что хочу знать, — с-сколько!
Со всех концов магазина робкими облачками понеслись комментарии и увещевания:
— Какой кошмар!
— Да он же помешанный.
— Просто напился как свинья.
Хозяин магазина грубо схватил Энтони за руку.
— Убирайся, или я вызову полицию.
Остатки здравого смысла сделали свое дело, и Энтони, кивнув, принялся запихивать акции в портфель.
— С-колько? — нерешительно повторил он.
— Весь полицейский участок, если понадобится! — прогрохотал его противник, свирепо топорща усы.
— Им все оптом и пр-рдам.
Придя к такому выводу, Энтони повернулся, с серьезным видом откланялся своим последним зрителям и, покачиваясь, покинул магазин. На углу нашел такси, которое довезло до дома, где он рухнул на диван и заснул крепким сном. Там-то и нашла мужа Глория. Его дыхание наполнило комнату едким запахом перегара, а рука все еще сжимала открытый портфель.
В редкие дни, когда Энтони не напивался, диапазон его ощущений был беднее и уже, чем у старика, сохранившего крепкое здоровье. В июле ввели «сухой закон», и вдруг обнаружилось: все, кто может себе позволить, стали пить еще больше, чем прежде. Каждый хозяин дома выставлял на стол бутылку по любому поводу. Тенденция демонстрировать наличие спиртного была проявлением того же инстинкта, который заставляет мужчину вешать на жену драгоценности. Выпивка превратилась в предмет гордости и некий символ респектабельности.
По утрам Энтони просыпался измотанным, нервным и озабоченным. Тихие летние сумерки и лиловая прохлада утра не вызывали никаких эмоций. И каждый день лишь на краткое мгновение, ощущая теплоту обновленной жизни после первого коктейля с виски, его разум обращался к переливающимся яркими красками мечтам о грядущих наслаждениях. Таково общее наследие счастливых и обреченных. Но скоро радужному настроению наступал конец. По мере того как Энтони все больше пьянел, грезы тускнели, и он превращался в охваченный смятением беспокойный призрак. Блуждал в таинственных лабиринтах сознания, строил непредсказуемые планы. В лучшем случае испытывал непреодолимое презрение или погружался в глубокое уныние, вызванное пьяным отупением. Однажды июньским вечером он вконец рассорился с Мори из-за полной ерунды. На следующее утро припомнил, что все началось с разбитой бутылки шампанского. Мори посоветовал Энтони протрезветь, и тот, смертельно обидевшись, с видом оскорбленного достоинства поднялся из-за стола, схватил за руку умирающую со стыда Глорию и чуть ли не силой поволок в такси. А Мори остался с тремя несъеденными ужинами и билетами в оперу.