Приключения Конан Дойла - Рассел Миллер

Двадцать девятого мая Туи чувствовала себя неплохо и даже нашла в себе силы выбраться вместе с Иннесом в Лондон на представление “Бригадира Жерара”. После этого она уже не покидала дом. Начиная с июня Дойл слал Иннесу коротенькие бюллетени о ее состоянии: “Т. держится молодцом”, “Туи лучше”, “Пила чай сидя. Надеюсь на лучшее”. 30 июня он прочитал ей письмо из Неаполя, где говорилось о свадьбе Клер Фоли, родной дочери Нельсона, приходившейся Иде падчерицей. Туи, казалось, понимала, о чем идет речь, но ночью Дойл написал Иннесу: “Мой дорогой мальчик, возможно, счет идет на недели, возможно, на дни, но теперь уже ясно, что конец неизбежен… Она не испытывает телесных страданий или душевных мук, воспринимая все с обычным трогательным самообладанием”.

Мэри и Кингсли забрали из школы, чтобы они были с матерью. “Когда настал горестный час прощания, — писала потом Мэри, — отец сидел у ее постели, и слезы текли по его суровому лицу, а ее маленькая белая ручка утонула в его огромной ладони. Я наклонилась поцеловать ее, она прошептала: “Позаботься о Кингсли”, и вскоре ее прекрасная душа отлетела прочь”.

Туи скончалась в три часа ночи 4 июля, рядом были муж и любимая сестра. Ей было сорок девять лет. После похорон Дойл написал матери: “Я старался не причинить ей ни секунды страданий, дать все внимание и заботу, какие были ей необходимы. Уцалось ли мне это? Думаю, да. Видит Бог, я надеюсь, что это так”.

В автобиографии он упоминает о ее смерти в нескольких коротких фразах.

Глава 15

Конан Дойл в роли Холмса

В БОЛЬШИНСТВЕ ЖИЗНЕОПИСАНИЙ КОНАН Дойла говорится, что после смерти Туи он пребывал в депрессии, горевал и мучился угрызениями совести за то, что полюбил другую; что из-за рецидива кишечной болезни, подхваченной в Южной Африке, он не мог ни есть, ни спать, ни работать, а лишь ходил на могилу покойной жены или печально слонялся по “Подлесью” и окрестностям.

Однако, судя по дневнику Иннеса, дело обстояло несколько иначе.

В начале августа, когда не прошло и месяца со дня смерти Туи, Дойл перебрался в гостиницу “Эшдаун Форест” в городок Форест-Роу, куда незадолго до того переехало семейство Лекки. 10 августа Иннес навестил брата, и в тот вечер они ужинали у Лекки. Джин, вероятно, тоже присутствовала.

Примерно через месяц Дойл с четырнадцатилетним Кингсли уже был в Шотландии — у мальчика вскоре начинались занятия в Итоне. Они жили в отеле “Роксбург”, в Данбаре, и туда Иннес тоже приезжал в гости. Затем Конан Дойла пригласил на недельку погостить лорд Бальфур (премьер-министр Великобритании в 1902–1905 годах), который устраивал вечер в своем родовом поместье в Уиттингеме, в шестидесяти милях от Данбара. На Дойла очень глубокое впечатление произвела вечерняя воскресная служба. Помимо членов семьи и гостей там был весь штат прислуги — служанки, работники, всего около двадцати человек. Лорд Бальфур прочел молебен. “Так хорошо было, что простой люд и государственный муж смиренно возносили общую молитву, прося отпустить им грехи и забывая все земные различия перед лицом того, кто превыше всего”.

Это было неожиданно: Дойл не жаловал традиционную религию. Буквально за несколько дней до этого он как раз написал в “Дейли экспресс” заметку, вызвавшую немалое возмущение в обществе: “…любой ритуал, включая и традицию посещать большое каменное строение, дабы причаститься Святых Тайн, не имеет никакого отношения к истинной вере”. Дойл отзывался о Бальфуре как о любезном хозяине и отличном собеседнике, который “смеялся от души при малейшей возможности, а о себе говорил открыто и сдержанно. После долгого уединения я был говорлив более, чем обычно, но он сносил это с добродушным юмором”.

Мэри вспоминает, что они с отцом совершали длительные прогулки в “Подлесье”, когда она приезжала на каникулы из школы. Он охотно излагал ей свои взгляды на жизнь, и зачастую ее удивляла его решительность. Он не разделял всеобщего убеждения, что женщина должна непременно, любой ценой выйти замуж, поскольку был уверен, что лучше остаться старой девой, чем связать жизнь с дурным человеком. А вот в том, что собой представляет истинный джентльмен, его воззрения мало расходились с традиционными. Тут, говорил он, есть три верных признака: рыцарское отношение к женщине, учтивость с теми, кто ниже тебя в обществе, и неукоснительная точность в возврате долга.

В октябре Дойл играл в гольф в Хайндхеде с Иннесом, Флетчером Робинсоном, своим секретарем Альфредом Вудом (в дружеском обиходе — Вуди) и племянником Вуда Шолто. На другой день, 21 октября, Иннес с братом поехали на машине в Годалминг, где училась Мэри, чтобы вместе попить чаю. Так что “долгое уединение”, пожалуй, не самое верное определение для его жизни в тот период.

Ничего предосудительного в том, что этот достойный человек не убивался от горя, нет. Жена его была тяжел о больна не один год, и он, напротив, мог бы поставить себе в заслугу, что она столько лет прожила, окруженная его неизменными заботами: “В конце концов, мы не сдавали крепость целых тринадцать лет, в то время как специалисты в один голос заверяли, что удержать ее невозможно”. Но он любил другую, и, разумеется, ему не раз приходило в голову, что смерть жены дает возможность соединиться с возлюбленной. Да и Джин Лекки, которая ждала так долго и так терпеливо, нельзя упрекнуть в том, что смерть Туи вызвала у нее не только печаль, но и облегчение.

Но каково бы ни было состояние Дойла, впадал ли он в апатию и тоску или нет, энергия вернулась к нему в ноябре, когда он получил письмо от Джорджа Эдалджи, молодого юриста, пытающегося оправдать свое честное имя после того, как его посадили в тюрьму по обвинению в жестоком обращении с пони.

Надо сказать, Дойлу часто писали с разных концов света, в основном полицейские, столкнувшиеся с неразрешимыми проблемами. Его просили дать совет, или восстановить справедливость, или найти пропавшего человека, и порой сулили немалые деньги. Он неоднократно публично заявлял, что не обладает дедуктивными талантами своего героя, а на письма отвечал, что детектив из него примерно такой же, как лучник XIV века или кавалерист наполеоновской армии.

Но дело Эдалджи отличалось от прочих. Первый, но не последний раз в жизни Конан Дойл использовал свое влияние, чтобы организовать общенациональную кампанию и доказать невиновность человека, используя при этом методы Шерлока Холмса. “Честная игра” — таков был девиз Дойла не только в спорте, но и в жизни. Он не задумываясь вставал на сторону слабого, так что для него было очень характерно заступиться за Эдалджи и ввязаться в долгую битву с чиновниками в надежде ему помочь.