Один триллион долларов - Андреас Эшбах

Все секретарши давно ушли. Он распределил надиктованное по их столам и прошел к лифту, который доставил его прямо в подземный гараж.

За прошедшие десятилетия у него не оставалось ни времени, ни энергии, которых, на его взгляд, заслуживали настоящие отношения с женщиной, и поэтому он находил альтернативы для удовлетворения хотя бы основных физиологических потребностей. Одной из таких альтернатив было заведение, куда он после недолгого размышления и отправился. Заведение пользовалось доброй славой благодаря исключительной гигиене и абсолютному такту среди избранного круга клиентов, готовых платить за это по таким же эксклюзивным тарифам.

Его приветствовала хозяйка, со вкусом одетая дама лет сорока пяти, которую легко можно было принять и за руководительницу телефонного маркетингового агентства. Она никого не называла по имени или фамилии, но всех помнила в лицо.

– У нас много новых девушек, – сказала она. – Красивые молодые женщины из Азии и Африки…

– Да-да. – Маккейн не вполне понимал, что она хотела сказать. Он жил в стольких странах, рос с таким множеством людей разных национальностей и цвета кожи, что расизм был ему абсолютно чужд. То, чего он искал, никак не было связано с этим. Он медленно шел вдоль строя девушек, вплотную к ним, каждой испытующе заглядывая в лицо. Он видел равнодушные лица, тупые лица, алчные лица, иногда даже приветливые. Он знал, что непривлекателен – слишком грузный, слишком громоздкий, неповоротливый. Он шел от одной к другой, пока не обнаружил в глазах одной из них то, что выдавало ее мысли: Не меня! Только бы не меня!

– Ты! – сказал он, удовлетворенно отмечая ее испуганный вдох.

Она была стройная, но ничем не примечательная. Ему нравилось подниматься за ней по лестнице и видеть сопротивление в ее шагах. Его возбуждало, что он ей противен, но поскольку у него есть деньги, она все же раскинет перед ним ноги.

Начался май 1997 года. Британцы выбрали Лейбористскую партию и новое правительство во главе с Тони Блэром, и новый харизматический премьер-министр пообещал, что все станет лучше. Джон размышлял, отсматривая по телевизору новости, есть ли смысл пригласить как-нибудь и Блэра; по крайней мере выглядел он более симпатичным, чем его предшественник.

Фотографии, которые Кэртис сделал с Джоном Фонтанелли и Патрисией де-Бирс, были между тем готовы и, как и предсказывал фотограф, приятно поразили Джона. После некоторого колебания и обсуждения с Маккейном он дал согласие на использование этих снимков в запланированной рекламной кампании.

В Hugemover опять начались проблемы. Профсоюз сыпал в привод песок, чиня скрытые диверсии бездельем и работой строго по предписанию – тем самым принуждая руководство к новым переговорам. Дональд Раш казался растерянным, когда обрисовывал эту ситуацию на телеконференции.

От лица Маккейна исходила мрачная угроза.

– Профсоюз в своей кипучей деятельности наверняка имеет ключевые фигуры – функционеров, подстрекателей. Вам известно, кто они?

– Да, – сказал Раш. – Конечно.

– Выгоните их.

Грузный американец выпучил глаза:

– Но… это противозаконно!

– Выгоните их, несмотря на это.

– А потом? Рабочие будут бастовать. И в этом случае я не имею права нарушить забастовку наймом посторонней рабочей силы. По действующему праву, во всяком случае.

– Тогда пошлите в цеха ваших конторских, – сказал Маккейн. – Инженеров, управленцев среднего и нижнего звена. Сами идите в цех и закручивайте гайки. – Он взял листок с цифрами о составе штата Hugemover. – И у вас будет пять тысяч рабочих с неполным рабочим днем, которых вы можете привлечь, не сталкиваясь с законом. Скажите им, что они должны постараться, если хотят сохранить работу.

– Но это же… – Раш смолк, прикусил губу и кивнул: – О'кей.

Маккейн сделал длинную паузу, едкую, как кислота. И затем сказал:

– Это вопрос прецедента. И мы его проведем. Вы поняли, Дональд?

Выражение лица Дональда Раша показывало его понятливость.

– Да, мистер Маккейн, – сказал он.

На следующий день в газетах сообщалось, что Hugemover уволил всех профсоюзных функционеров. Еще через день завод бастовал, уверенный в победе, поскольку увольнения были противозаконны. То, что отдел продаж наденет синие рабочие комбинезоны, отдел кадров вооружится тяжелыми разводными ключами, а секретарши будут управлять вилочными погрузчиками, было дополнительным поводом для всеобщего веселья.

Проектор, установленный на торце огромного стола в конференц-зале, излучал на стену световую трапецию. Темнота сгустилась по углам помещения и затаилась там, как боязливое животное.

– А что вы скажете насчет великого шахматного поединка? – спросил Маккейн профессора Коллинза, который поправлял свои подложки на проекторе. – Человек против машины. Каспаров против Deep Blue?

Ученый поднял голову.

– Должен признаться, я лишь краем уха следил за репортажами. А как там обстоят дела?

– Все кончилось. Сегодня Каспаров проиграл последнюю партию, после девятнадцати ходов. Компьютер IBM, так сказать, стал чемпионом мира по шахматам.

Коллинз кивнул:

– И какого высказывания вы от меня ждете? Я думаю, что те, кому кажется задетой честь человеческого разума, неправильно воспринимают этот турнир. Мне это просто показывает, на что способен компьютер. Для чего компьютер вообще, для чего, в конце концов, любые машины: чтобы лучше человека выполнять специальные задания.

Маккейн улыбнулся:

– Хорошо сказано.

Доклад начался, как начинаются все доклады такого рода: с обзора итогов минувшего года. Джону приходилось сдерживаться, чтобы не зевать.

– Переезд в новое, просторное здание, – рассказывал профессор Коллинз, подложив в проектор снимок ни о чем не говорящего строения с плоской крышей, – очень позитивно сказался на нашей работе. Мы получили новых выдающихся сотрудников, несмотря на то, что из-за нашей засекреченности мы не так привлекательны для студентов и докторантов, как нам хотелось бы. Что касается оснащения компьютерами, мы все заменили на машины RS-6000 и на UNIX в качестве операционной системы, все объединено в сеть и через систему Firewall подключено к Интернету; то есть что касается условий работы и мотивации людей, я могу утверждать, что лучше не бывает.

Маккейн милостиво кивнул. Джон откинулся назад и сдвинул свою папку на три сантиметра влево, просто так.

– И, – продолжал профессор Коллинз, – мы прошли первые процессы моделирования, способные дать результаты, и оценили их.

Джон заметил, как тонкие волоски на тыльной стороне его кистей встали дыбом, и поднял голову. В голосе профессора прозвучало нечто, пронзившее его насквозь. Это был не просто доклад. Исследователь будущего принес тревожные вести.

Коллинз выложил на проекторе пленку со сложными диаграммами, которые больше походили на электрическую схему, и нервно подвигал ее туда и сюда, пока не удовлетворился ее положением, несколько раз откашлялся и вернул себе прежний деловитый тон. Но он звучал как отвлекающий маневр.

– То, что мы переживали в последние десятилетия, – объяснил он, – было непрерывным ростом продуктивности и повышением жизненного уровня. Это элементарная взаимосвязь, поскольку независимо от других факторов средний жизненный уровень напрямую зависит от средней продуктивности. При этом речь идет о позитивном контуре регулирования, то есть развитие усиливает само себя: продуктивность, которая не используется для непосредственного поддержания жизни, можно инвестировать в образование, в развитие новых методов работы, благодаря которым продуктивность опять же нарастает, и становится легче освободить дальнейшую продуктивность, и так далее. Скачок продуктивности, которого добился в начале века Генри Форд, был обусловлен новыми технологиями – высокой производительностью труда на конвейере. Сейчас конвейер играет лишь подчиненную роль; доля тех, кто работает на конвейере, так же мала, как доля занятых в сельском хозяйстве. Выигрыш продуктивности сегодня достигается за счет развития техники, внедрения роботов, химических вспомогательных средств, но главным образом за счет более высокого уровня образования и более изощренных технологий. Возникает даже мета-уровень, то есть развиваются методы развития улучшенных технологий – это области качественного управления, организации производства и так далее.

Маккейн боевито подался вперед:

– Но все это звучит чрезвычайно положительно.

– В неограниченной окружающей среде так бы оно и было. Но Земля не безгранична. И по мере роста производства нарастает – к счастью, не прямо пропорционально – и нагрузка на природные ресурсы. Сырье добывается все эффективнее, воздух, вода и почва быстро истощаются.