Странствия убийцы - Робин Хобб

— Хорошая лошадь. Горной породы. Они все такие. Но она будет идти в быстром темпе весь день, и у большинства из них приятный характер.

Старлинг нахмурилась:

— Я сказала Нику, что за наши деньги собиралась получить лошадь получше.

Ник в это время как раз проезжал мимо нас. Его лошадь была не больше лошади Старлинг. Он посмотрел на музыкантшу и отвел глаза.

— Поехали, — тихо сказал он мне. — Лучше не разговаривать и держаться поближе к переднему фургону. В такой шторм потеряться гораздо легче, чем вы можете подумать.

Каким бы тихим ни был его голос, команде все мгновенно подчинились. Не было никаких выкриков или громких прощаний. Просто фургоны перед нами бесшумно двинулись с места. Я натянул вожжи и причмокнул лошади, которая, недовольно фыркнув, пошла шагом. Мы двигались вперед почти беззвучно, под пеленой падающего снега. Старлинг натягивала поводья, потом отпустила лошадь, и кобылка мгновенно перешла на рысь и присоединилась к другим лошадям в начале группы. Я остался с молчаливой старухой.

Вскоре я понял, насколько серьезным было предупреждение Ника.

Взошло солнце, но снег сыпал так густо, что свет казался молочным. Вьющийся снег имел какой-то перламутровый оттенок, от которого кружилась голова и уставали глаза. Казалось, мы едем по бесконечному белому туннелю, и только следовавший перед нами фургон указывал нам путь.

Ник не придерживался дороги, а вел нас прямиком через замерзшие поля. Снег вскоре заметет наши следы, и не останется никаких знаков нашего проезда. Поля были огорожены, так что всадникам приходилось спешиваться, чтобы снять ограждения и закрыть за нами проход. Я заметил еще одну ферму сквозь снег, но в окнах не было света. Вскоре после полудня мы миновали последнее ограждение и со скрипом выехали с поля на то, что некогда было дорогой, а теперь представляло собой всего лишь еле заметную тропу, по которой давно никто не ездил.

И все это время моя спутница была такой же холодной и молчаливой, как падающий снег. Время от времени я следил за ней уголком глаза. Она смотрела вперед, тело ее раскачивалось в такт движению повозки. Она непрерывно растирала руки, как будто они у нее болели. Поскольку мне нечем было больше развлечься, я разглядывал ее. Из Бакка, по-видимому. Акцент все еще сохранялся, хотя и потускнел после долгих лет путешествий по другим местам. Платок на ее голове ткали в Чалси, а вышивка на краях плаща — черным по черному — была совершенно мне незнакома.

— Далеко ты заехал от Бакка, мальчик, — внезапно сказала она. Говоря это, она смотрела вдаль. Что-то в ее тоне заставило меня выпрямиться.

— Так же как и вы, старая женщина, — ответил я. Она повернулась и взглянула на меня. Я так и не понял, что было в ее черных глазах — раздражение или восхищение.

— Верно. Годы и мили. И то и другое — долгий путь. — Она помолчала, потом спросила: — Почему ты едешь в горы?

— Я хочу повидать дядю, — ответил я честно. Она презрительно фыркнула:

— Мальчик из Бакка, у которого есть дядя в горах? И ты так хочешь его увидеть, что рискуешь головой?

Я взглянул на нее:

— Это мой любимый дядя. А вы, как я понимаю, направляетесь к алтарю Эды?

— Другие направляются, — поправила она меня. — Я слишком стара, чтобы молиться о ребенке. Я ищу пророка. — Прежде чем я успел что-нибудь сказать, она добавила: — Это мой любимый пророк, — и усмехнулась.

— А почему вы не едете с другими, в фургоне?

Она холодно посмотрела на меня:

— Они задают слишком много вопросов.

— А… — Я улыбнулся, принимая упрек.

Через несколько мгновений она снова заговорила:

— Я долго была одна, Том. Я люблю делать все по-своему, советоваться сама с собой и сама решать, что я буду есть на ужин. А те, они милые люди, но копаются и клюют, как курицы. Если их предоставить самим себе, ни один из них не сможет добраться до гор. Они все нуждаются друг в друге, чтобы говорить: «Да, да, мы поступили правильно, и дело стоит риска». А теперь, когда они уже что-то выбрали, для них не может быть другого решения. Ни один не мог бы по собственному желанию повернуть назад.

Она покачала головой, а я задумчиво кивнул. После этого она долго молчала. Наша дорога вышла к реке. Мы поехали вдоль нее вверх по течению прямо через редкий кустарник и молоденькие деревца. Я едва мог разглядеть реку сквозь снег, но чувствовал ее запах и слышал шум течения. Я гадал, сколько нам придется пройти до перехода. Потом улыбнулся. Я был уверен, что этим вечером, когда увижу Старлинг, она все будет знать. Я подумал, развлечет ли Ника ее общество.

— Что ты улыбаешься? — внезапно спросила старуха.

— Я думал о своей приятельнице-менестреле, Старлинг.

— И она заставляет тебя так улыбаться?

— Иногда.

— Она, говоришь, менестрель. А ты? Ты менестрель?

— Нет. Просто пастух. Большую часть времени.

— Понятно.

Потом, когда начало темнеть, она сказала:

— Можешь называть меня Кеттл.

— Я Том, — ответил я.

— И в третий раз ты мне говоришь об этом.

Я думал, что с наступлением ночи мы разобьем лагерь, но Ник гнал нас вперед. Мы ненадолго остановились, и он достал фонари и повесил их на фургоны.

— Иди за светом, — коротко сказал он, проезжая мимо нас. Наша кобыла последовала его распоряжению.

Совсем стемнело, и холод усилился, когда фургон перед нами свернул с дороги и поехал по направлению к просвету между деревьями у реки. Я послушно повернул нашу кобылу, и мы скатились с дороги. При этом нас так тряхнуло, что Кеттл выругалась. Я улыбнулся: немного в Баккипе было гвардейцев, которые сделали бы это лучше.

Вскоре мы остановились. Я удивился, но продолжал сидеть, поскольку ничего не видел. Река была черной полосой где-то слева от нас. Ветер от нее добавлял к холоду новую сырость. Пилигримы в фургоне перед нами тихо переговаривались. Я услышал голос Ника и увидел человека, ведущего свою лошадь мимо нас. Он взял фонарь с задней части фургона. Я следил за тем, как он уходит. В одно мгновение человек и лошадь оказались у длинного низкого здания, которое было едва различимо в темноте.

— Слезайте, входите внутрь. Мы проведем ночь здесь, — проинструктировал нас Ник, проезжая мимо.

Я слез и подождал, чтобы помочь Кеттл. Когда я протянул ей руку, она посмотрела на меня потрясенно.

— Благодарю вас, добрый сир, — тихо сказала она, когда я помог ей.

— Всегда рад услужить вам, моя леди, — ответил я. Она взяла меня под руку, и я повел ее к зданию.

— Чертовски неплохие манеры для пастуха, Том, — заметила она совсем другим голосом. У двери она фыркнула и вошла внутрь, предоставив мне распрягать кобылу. Я покачал головой, но вынужден был улыбнуться. Мне нравилась старая женщина. Я закинул сверток на плечо и повел кобылу в здание следом за остальными. Сняв с нее упряжь, я огляделся. Это было длинное просторное помещение. В одном конце в очаге горел огонь. Здание было сложено из речного камня и глины. Пол был земляной. Лошади стояли в другой половине, столпившись вокруг полной сена кормушки. Когда я подвел свою кобылу к остальным, один из людей Ника подошел с двумя ведрами воды, чтобы наполнить корыто. По обилию навоза в этой части помещения можно было судить, что оно было постоянным приютом контрабандистов.

— А что тут было раньше? — спросил я Ника, присоединившись к людям у очага.

— Овечий загон, — ответил он. — Укрытие для раннего окота. А потом мы стригли их здесь, выкупав в реке. — Некоторое время его синие глаза смотрели вдаль, потом он хрипло засмеялся. — Это было очень давно. Теперь здесь не хватит еды и для козы, не говоря уж об овцах, которые у нас были. — Он показал на огонь. — Лучше ешь и спи, пока можешь, Том. Утро наступит рано. — Его взгляд на секунду задержался на моей серьге.

Еда была простой. Хлеб, копченая рыба, овсянка и горячий чай. Большая часть продуктов принадлежала пилигримам, но доля Ника была достаточной, и никто не возражал против того, что Старлинг и я разделили с ними трапезу. Кеттл ела отдельно и сама заварила чай. Пилигримы были вежливы с ней, и она отвечала им так же любезно, но между ними явно не было никакой связи, кроме того, что все они направлялись в одно и то же место. Только трое детей, казалось, не боялись ее и выпрашивали сушеные яблоки, пока она не предупредила их, что могут заболеть животы.

Комната вскоре нагрелась от дыхания лошадей и людей и тепла очага. Дверь и оконные ставни были крепко закрыты, чтобы не выпускать наружу свет, звуки и тепло. Несмотря на бурю и отсутствие других путников на нашем пути, Ник не хотел никакого риска. Я счел это полезным качеством для контрабандиста. Еда дала мне возможность оглядеть всю компанию. Пятнадцать пилигримов разного возраста и пола, не считая Кеттл. Около дюжины контрабандистов, из которых шестеро достаточно походили на Ника и Пелф, чтобы можно было предположить кровное родство. Остальные казались смешанной компанией. Все они, в силу своей профессии, выглядели крепкими и настороженными. По меньшей мере трое все время стояли на страже. Говорили они очень мало и хорошо знали, что делать, так что Нику почти не приходилось отдавать распоряжения. Я начинал чувствовать уверенность в том, что увижу, по крайней мере, другую сторону реки и, вероятно, горную границу. Это было самое оптимистическое ощущение, которое я испытал за долгое время.