Поколение пепла - Алексей Доронин

Попадалово.

«Опять эти бешеные колхозники? – пронеслась мысль. – Настигли-таки?»

Остается продать жизни подороже… Но нет. Подгорный далеко. Километров четыреста по прямой. Это совсем не его территория. А значит, это другие, и есть шанс.

Внезапно снова донесся знакомый шум моторов. Лавируя между деревьями, на холм поднимались несколько необычных машинок, похожих на небольшие открытые джипы.

Квадроциклы. Бурый видел такие до войны у богатых молодых фраеров. Но эти были мощнее и проходимее, защитного цвета.

Полный абзац.

С одной из миниатюрных машинок слез мужчина, который судя по властным жестам, был у них главным, хотя экипировкой и одеждой не отличался от остальных. Разве что на нем был берет десантника и затемненные очки.

– Так, что у нас тут? – Он оглядел разбросанное потертое и заскорузлое от наплевательского отношения оружие. – Негусто. Не боитесь с этим из дома выходить? Хотя по вам видно, что своего дома у вас нэма.

– Нету, – кивнул Бурый. – Скитаемся по белу свету.

– «Наша крыша – небо голубое…» Ясно-ясно. Ну, что будем делать, романтики с большой дороги вы мои?

Этот хрен в кепке явно догадался, кто они. Да Бурый и не надеялся, что их примут за мирных путников. Не было больше мирных. Он знал, что делать. Проявлять чудеса дипломатии и не борзеть. Еще бы, когда на тебя смотрят пулеметы РПК, не очень-то побрыкаешься. Эти козлы не могли быть законной властью, не больше, чем они сами. Но они явно были силой, и одного взгляда на их опрятную одежду хватило Бурому, чтоб понять – сила это немалая. У них дом явно был.

Что же предложить волкам позорным в обмен на свои жизни? Главарь знал, что котировалось оружие, еда и лекарства. Но первое те уже получили даром. А второго и третьего у неудачливых разбойников больше не было. Их старый лагерь достался этим уродам с севера, а с тех пор им не удавалось найти хоть что-то стоящее. Все свое они носили с собой. Оставалось наплести с три короба, использовать старую басню про спрятанный запас. Поможет хотя бы выиграть время. Тогда не убьют сразу.

Бурый уже собирался толкать эту тему, когда все испортил Шкаф. Бурый давно подозревал, что боксер тайком упарывается «коксом», но никак не мог поймать его втягивающим в ноздрю белые дорожки. Иначе бы завалил на месте. А тут глаза бывшего спортсмена вдруг налились кровью. Похоже, он просто не въезжал в серьезность ситуации.

– Это что за номер? – с ходу полез он в бутылку. – Вы обурели совсем. Э!.. Ты мне еще в трусы залезь, гнида позорная! – Он грубо оттолкнул руку одного из чужаков, который профессионально шмонал пленников на предмет оружия.

Глаза спортсмена были бешеные.

– Че это за предъява, шакалы вы, мать вашу?! – заорал он еще громче. – Идем себе, никого не трогаем! Э! Ты мне пуговицу оторвал! Я тебя, прошмандовку, языком пришивать заставлю!

Бурый сжался, как пружина. Он услышал, как лязгнули сразу несколько затворов, и, представил, как любитель кокаина запляшет ламбаду под автоматным огнем, покрываясь ранами, словно нарывами, а на землю упадет уже изуродованный десятком входных и выходных отверстий труп.

Вместо этого что-то со свистом рассекло воздух, и Шкаф взвыл как паровозный гудок. Свист повторился, и Бурый услышал, как трескается под ударом ткань и рвется кожа.

Бандит-спортсмен пытался держаться, скалил зубы и матерился. Но еще несколько ударов – с каждым из него выходила спесь – заставили его согнуться и зажаться. А после десятого он жалобно запричитал, закрывая рассеченное лицо:

– Все, не надо! Все сделаю, только не бейте! Пожалуйста, блин!

Краснолицый мужчина с усами, стоящий по правую руку от Берета, довольно ухмыльнулся и убрал нагайку. На нем был мундир защитного цвета и брюки с алыми лампасами. Алыми были погоны, и даже фуражка защитного цвета имела алый околыш. Ремень еле вмещал брюхо, а голенища кожаных сапог поблескивали, тщательно начищенные кремом.

– Кино снимаем, да? – спокойно произнес Бурый. Он понимал, что сейчас решается их судьба и нащупал нужную линию поведения. – Историческое? Про казачков?

– Ага, и для вас роль найдется, – спокойным голосом ответил мужик в берете.

– Еще одно слово, и я его как тыкву развалю, – произнес казак.

– Это лишнее. Я думаю, гражданин мародер уже все понял.

Рядом с Бурым стоял Солома, молодой зэк, прозванный так за волосы, белесые и кучерявые. Они познакомились еще в лагере за месяц до катаклизма. Бурый тогда услышал, как сосед по бараку обозвал щуплого домушника «Милашкой-блондинкой». Тот ничем не провинился, только что был хилым и молчаливым. Наезжал на него сокамерник по беспределу, а поводом была пара пропавших вещей, которые тот сам же мог и спрятать. Началось все с придирок к внешности. В лагере-то Солома был подстрижен наголо, но Интернетом умели пользоваться даже зэки. Кое-кому и смартфоны иметь дозволялось. Такой доброхот-активист и нашел в социальных сетях фотку, где парень был с волосами до плеч, да еще и на пляже. И понеслось… гомик, гомосек, это самое мягкое.

Бурый тогда вступился за него, хотя вечно нянькаться и не собирался. Но на следующий день случилось непредвиденное – наехавший на Солому зэк умер от черепно-мозговой травмы, оступившись на обледенелом бетоне. Без свидетелей, на промзоне. Обидчик отправился к родным со свидетельством о смерти вместо справки об освобождении, но у убитого остались кореша, которые землю рыли, чтоб найти и наказать. Да и оперчасть не дремала, они на такие случаи всегда обращали внимание. Но именно после этого Бурый приблизил к себе рискового новичка, начал обучать уголовным премудростям и заположнякам. На «красной» зоне радеющим за дело отрицалова надо было держаться вместе. А зоны теперь по стране были в основном «красные». Диктатура закона и стабильность как-никак. Честным ворам совсем жизни не стало от бандитов в погонах, часто говорил ему Бурый.

Много позже благодаря своему строению тела узкоплечий, как хорек, воришка сильно помогал им добывать еду среди развалин Барнаула. Пару раз он спасал главарю жизнь. Сам Бурый, который раньше над словами о мужской дружбе всегда смеялся, чувствовал к нему что-то отеческое.

А теперь главарь видел, как от угрястой ряшки его протеже отхлынула кровь, а руки начали дергаться. Вожаку и самому было неуютно. Он почувствовал неприятный холодок, пробежавший по позвоночному столбу, ком в горле и пресловутое посасывание под ложечкой – синдром наставленного автомата.

– Шлепнем их здесь, Пиночет? – спросил «десантника» усач в казачьей форме.

– Нельзя. Ты же помнишь приказ главного? Эти, кажись, годятся. Вон какие рожи злобные, – фонари сошлись на жилистых фигурах. – А ну встаньте, гаврики.