Великий Могол - Алекс Ратерфорд

– Я отложил нападение на неделю, чтобы убедить в этом заблуждении Сикандар-шаха. Он должен думать, что мы осторожны и предсказуемы, как и он, и что, подобравшись к его позициям, не будем торопиться с боем, пока не закончится дождь и земля не подсохнет.

– Но разве он не прав, повелитель? – спросил Заид-бек, озабоченно посмотрев на него. – Мы не сможем сдвинуть наши пушки, и порох для мушкетов постоянно влажный. Было несколько случаев взрыва при попытке его просушить.

– Конечно, у нас будут кое-какие проблемы при атаке, – согласился Хумаюн. – Но это лишь частные неудобства в сравнении с преимуществом внезапности нападения.

Байрам-хан кивнул, но многие все еще сомневались. Вдруг Акбар, который обычно только слушал и редко говорил, встал и уверенным, спокойным голосом произнес:

– Думаю, что ты прав, отец. Настало время осуществить наши планы и удивить Сикандар-шаха, пока он не успел собрать большое войско. У него гораздо больше возможностей, чем у нас.

– Хорошо сказано, Акбар, – улыбнулся Хумаюн. – Пусть люди Ахмед-хана найдут самый твердый путь к лагерю Сикандар-шаха. Похоже, он пролегает по тем возвышенностям к северо-востоку отсюда. В том направлении придется пройти милю, а то и две, но оно того стоит. Мы не рискнем тащить туда пушки, но возьмем с собой несколько конных стрелков. Даже если из-за сырого пороха выстрелить смогут лишь некоторые из них, все равно будет польза.

– Но на том пути нас могут заметить, и у Сикандар-шаха будет время подготовиться, – вмешался Надим Кваджа.

– Я об этом думал. Для большей неожиданности, а также чтобы скрыть наше передвижение, хочу атаковать под покровом ночи за час до рассвета завтра. Подготовку надо провести сегодня, как можно секретнее, и войска поднять в три часа ночи, чтобы выступить через час. Двигаться будем отдельными отрядами по пятьсот человек, каждый со знаком отличия из яркого куска материи на руке, чтобы в темноте не спутать своих с чужими.

– Повелитель, – произнес Байрам-хан. – Мне твой план понятен. Думаю, наши люди вполне способны его осуществить, ибо они доверяют своим командирам.

– Хочу с Акбаром пойти к войску, чтобы вдохновить воинов, рассказать о нашем плане, о нашей вере в них, чтобы они обдумали все это.

Днем дождь немного затих, но на горизонте облаков собралось еще больше, когда вместе с Акбаром, Ахмед-ханом и Байрам-ханом Хумаюн подскакал к нескольким шатрам, в которых находились всадники Байрам-хана, в основном люди из Бадахшана. Хумаюн решил обратиться именно к ним. Спрыгнув со своего вороного коня, он дождался, пока они соберутся вокруг него, и начал.

– Ваши отцы служили моему отцу, когда он завоевал империю. Вы верно служили мне в этом походе, снова завоевывая земли, вырванные у Моголов жадными узурпаторами. Завтра мы пойдем в атаку. Нам с вами предстоит великий бой. Когда мы победим, в чем я не сомневаюсь, мы вернем Индостан и сохраним его бескрайние земли для наших сыновей.

Перед тем как продолжить, Хумаюн замолчал, чтобы обнять за плечи Акбара.

– Я знаю, что ваши сыновья, как и молодой Акбар, стоят того наследия, за которое завтра мы будем сражаться. Мы будем биться не только за свое, но и за их будущее. Так завоюем же свою судьбу. Проявим мужество и одержим такую победу, о которой наши внуки и их дети будут говорить с благоговением и благодарностью за наши дела – точно так же, как мы вспоминаем легендарные подвиги Тимура и его соратников.

Когда Хумаюн закончил, бадахшанцы радостно приветствовали его речь. Слова его дошли до их сердец, как дошли они до всех, с кем говорил падишах, проходя по лагерю.

В два часа ночи Джаухар тихо вошел в шатер Хумаюна, чтобы разбудить его, но тот уже проснулся. Падишаху удалось немного поспать; но сейчас, слушая мерный шум дождя по крыше шатра, он стал размышлять, планируя предстоящий бой, снова и снова выверяя каждый шаг.

Потом невольно мысли вернулись к событиям, случившимся после того, как он покинул Агру семнадцать лет тому назад, уступив ее Шер-шаху. Теперь Хумаюн понял, насколько незрелым он был в то время – свято верил, будто успех принадлежит ему по праву, и мало старался для его достижения. Однако он никогда не терял веру в себя, в свое предназначение и в победу, как бы тяжелы ни были неудачи. Падишах возблагодарил судьбу за новую возможность. Да, он заслуживает имя, данное ему при рождении, – Хумаюн, «удачливый».

Многие, даже властители, получают единственную возможность; если они не сумеют воспользоваться ею, то исчезают, не оставив в истории следа, словно их никогда и не было, и все их надежды, обещания и амбиции уходят в небытие. За время своего правления Хумаюн понял, что неизменно упорный дух важен для правителя точно так же, как храбрость в бою. Однако сегодня предстоит битва, и он знал, что это новое испытание его смелости.

С этой мыслью падишах стал готовиться к сражению. В этом деле нельзя было обойтись без Джаухара, который с юных лет помогал ему надевать высокие желтые кожаные сапоги для верховой езды и украшенные драгоценностями и гравировкой стальные латы. Когда слуга наконец протянул ему великий отцовский меч Аламгир, Хумаюн улыбнулся и, коснувшись его руки, произнес:

– Благодарю тебя за верную службу во всех моих невзгодах. Скоро мы вернемся в свои роскошные покои в Агре.

– Повелитель, я в этом не сомневаюсь, – ответил Джаухар, откинув полог шатра, и Хумаюн вышел в сырую ночь.

Акбар ждал отца снаружи, и они обнялись.

– Нельзя ли мне пойти в атаку? – спросил сын. – Я завидую своему молочному брату Адам-хану, который пойдет в авангарде. Он сможет хвалиться, что участвовал в бою, когда мы встретимся со своими тренерами, а я…

– Нет, ты – будущее династии, – прервал его Хумаюн. – Если Адам-хана убьют, Махам Анга будет оплакивать его утрату, но это личное горе ее и ее семьи. А вот если мы оба погибнем, то прервется наш род. Я не могу так рисковать, поэтому ты должен остаться.

Хумаюн понял, что Акбар спросил скорее из надежды на разрешение, чем действительно ожидая его, но все равно восхитился таким поступком.

Отойдя от сына в сторону дерева маргозы, где его ожидали Байрам-хан и остальные командиры, в тусклом свете зарницы он заметил в нескольких ярдах молодого кворчи Байрам-хана, его оруженосца. Юношу тошнило, и он едва держался за поводья своего коня и коня своего хозяина. Хумаюн направился к нему. Завидев его, юноша выпрямился и быстро вытер рот тряпкой.

– Ты нервничаешь… или, может быть, немного боишься? – спросил падишах.

– Немного боюсь, повелитель, – признался юноша. По его нежному лицу было видно, что он не старше Акбара.

– Это нормально, – ответил Хумаюн. – Но помни кое-что, сказанное мне моим отцом перед битвой при Патипате. Истинная смелость – это когда, чувствуя страх, все равно садишься на коня и мчишься в бой.

– Да, повелитель. Я не подведу ни тебя, ни Байрам-хана.

– Знаю, что не подведешь.

Когда спустя час Хумаюн и отряд кавалеристов из Бадахшана остановились, погода совсем испортилась. Они дошли до места, где надо было свернуть с более твердой, но скользкой северо-восточной дороги, которую отыскал Ахмед-хан для решительного нападения на лагерь Сикандар-шаха. Дождь лил все сильнее и сильнее, застилая всякую видимость в темноте. Даже при вспышках молний не было видно ничего, кроме потоков дождя, слепивших серебряным и стальным блеском пристальные глаза Хумаюна и его людей. Отдаленные раскаты грома превратились в сплошной треск и грохот над головой. Даже природные стихии помогают, довольно подумал Хумаюн. Ухудшение погоды было ему лишь на руку. Люди Сикандар-шаха никак не могли увидеть или услышать их приближение, пока они не подберутся вплотную.

Спустя несколько минут из-за сплошной стены дождя появился Ахмед-хан. Из-под шлема у него выбились седеющие мокрые пряди волос, лицо было в морщинах. Он широко и радостно улыбался. Вдвоем они поднялись на крутую скалу, чтобы осмотреть гуджаратскую крепость Чампнир.

– Повелитель, мы захватили единственный форпост Сикандар-шаха, который он поставил днем для защиты подходов к своему лагерю. Тридцать моих людей тихо перелезли через глиняную стену, совсем размытую дождем. Они уничтожили гарнизон человек из двенадцати, аккуратно перерезав им глотки, или придушили. Никто не успел поднять тревогу, никто не успел издать ни звука.

– Как всегда, ты хорошо поработал, – ответил Хумаюн.

Ахмед-хан ушел рассылать новых разведчиков. Незаметно подобравшись к лагерю Сикандар-шаха, они должны были сделать все возможное, чтобы обозначить самые топкие болота между нынешней позицией Хумаюна и лагерем, раскинувшимся в темноте не более чем в миле от наступающих войск, чтобы те не увязли в грязи.

Как бы ни хотелось ему поскорее начать судьбоносную атаку, Хумаюн знал, что стоит обождать донесений. В любом случае, расстояния небольшие, и они скоро должны вернуться. Прошла всего четверть часа, но Хумаюну она показалась вечностью.