Цветок камалейника - Ольга Громыко

— Раддочка, солнышко, посиди с нами! — Монах тоже истосковался по женскому обществу, да и гостям хотелось угодить.

— Спасибо, брат Марахан, — холодно отозвалась девица, не меняя неприступной позы со скрещенными на груди руками. — Но мне надо еще помолиться перед сном. Можно, я удалюсь в свою келью?

— Кисонька, ты ж сегодня уже пять раз молилась! — разочарованно застонал монах, пытаясь впихнуть ей рюмку с наливкой.

— Шесть, — отодвинувшись, неприязненно поправила девица. «Крысонька» подошло бы ей куда больше. — Двуединому же наиболее угоден семерик.

И вышла, не дожидаясь позволения. ЭрТар восхищенно цокнул языком — спину девушки полностью закрывали распущенные волосы иссиня-черного цвета.

— Иггрова Невеста, — со вздохом пояснил Марахан, — блюдет себя для жениха, ее черед в этом месяце. Решила вот прожить оставшийся срок в монастыре, набраться должной святости. Хорошая девушка…

Из кислого тона монаха явствовало, что он предпочел бы плохую.

Застолье пошло своим чередом. После девятой главы «трактата» Брент действительно почувствовал, как на него нисходит божественная благодать, а если продолжать в том же духе, то скоро спустится и сам Иггр, с которым можно будет побеседовать и даже чокнуться. Поблагодарив хозяина, жрец вылез из-за стола и за шкирки вытащил «обережь»: ЭрТар успел наесться, пригреться и задремать, а Джай был не прочь покутить еще часок-другой, тем более что разговор давно скатился с возвышенного на земное, пышногрудое и крутобедрое.

Монаха их уход не слишком огорчил, скорее наоборот. Он с плохо скрываемым нетерпением осведомился, будут ли гости спать или желают осмотреть обитель, получил ответ, что до утра их лучше не тревожить, обрадовался еще больше и от души пожелал всем спокойной ночи.

Дерн лопнул, как кожа над созревшем нарывом, и из раны в земле натужно выползла огромная белая личинка. Полежала, обсыхая и привыкая к холодному ночному воздуху.

Два других силуэта безмолвно стояли поодаль, ожидая, пока она поднимется на ноги. Приятели при жизни, в посмертии они и вовсе стали неразлучны, управляемые одной волей.

Вопреки ожиданиям Архайна, воспитывать иггросельских йеров моруны не пожелали, устремившись в обход города. Не погнались они и за своими убийцами — мертвяки не псы, чтобы бежать по вчерашнему следу, не подкрепленному тропой.

А вот где живет подставивший их Репа, они знали совершенно точно…

…Подземная тварь устало, удовлетворенно вытянула щупальца. Продолжение рода — нелегкая работа. Зато есть чем гордиться: бездумные, пронизанные плесневыми нитями личинки поползли в свои логова, понесли туда материнские споры, обильно рассеивая их по дороге.

Хоть одна да прорастет.

Архайн поднял голову, задумчиво щекоча подбородок кончиком пера.

— Вот скажи мне, Брент… зачем тебе это понадобилось, а? Ведь ты не похож на прочих жрецов. И честолюбия у тебя хватало, и здравого смысла, и чувства самосохранения. На кой ты пошел в эту секту? Чего тебе недоставало? Острых ощущений? Чувства избранности? Причастности к спасению мира? Но зачем его спасать? Может, твоей обожаемой судьбе того и надо, чтобы он погиб и возродился обновленным, как бабочка из сплетенного гусеницей кокона? Чем тебя не устроила наша вера?

Вкрадчивый голос тек в уши, как незадолго до этого — расплавленный свинец в горло, и защиты от него тоже не было.

— Зачем поклоняться божеству, которому нет до тебя дела? Тварь не даст тебе ни бессмертия, ни власти, ни любви. Она использует вас, как матка — рабочих пчел. До чего ж завидная доля: собирать мед, растить новых слуг, жалить врагов — и издыхать в крапиве под летком с чувством выполненного долга! Допустим, ты найдешь ее — а дальше? Ты не годишься ей ни в защитники, ни в наставники, и уж тем более в трутни. Она прекрасно обойдется без тебя. Уже обходится.

Холод и боль, ужас и отчаяние. Лучше сойти с ума, чем впустить в него эту ложь…

А ложь ли?

— Так зачем тебе это, Брент? — Архайн встал и подошел вплотную, словно надеясь на ответ из уже посиневших губ. — Особенно сейчас, когда ты давно мертв?

Щеку обожгло болью, и сознание разделилось. Одна половина медленно угасала на невидимой дыбе, вторая же с безумным рыком рванулась вперед, к горлу своего мучителя.

Раздвоился и Архайн, понеся какую-то чушь на разные голоса:

— Прижми его коленом!

— Уй, гадштво, он мне жуб выбил!

— Потом найдешь, дай мне одеяло!

Вторая пощечина довершила дело, взламывая тьму перед глазами.

Комната.

Запах мокрых носков, которые чья-то заботливая рука развесила на спинке его кровати.

Два встревоженных лица, при виде которых Бренту впервые захотелось возрыдать от радости.

Жрец сразу же заткнулся и обмяк, даже не требуя, чтобы его отпустили.

— Брент? — Джай подозрительно всмотрелся в медленно сужающиеся зрачки. — Ты в порядке?

— Не знаю, — с большой задержкой отозвался тот. В горле першило от крика.

— Ну когда узнаешь, скажешь, — попытался пошутить ЭрТар, локтем отпихивая нервно урчащего кошака, лезущего поглядеть, что там и как. — Кис, ну тебя тут только не хватало! На вон лучше руку мне залижи.

Тишш сосредоточенно обнюхал длинные царапины от ногтей и начал старательно скрести их языком. Охотник морщился, но терпел — слюна корлиссов выжигала заразу из ран лучше любого снадобья.

Жрец серьезно кивнул.

— Что это с тобой? — Обережник осторожно потрогал десну. Левый нижний клык оказался на месте, но обрел несвойственную подвижность.

— Не знаю, — устало повторил Брент, глядя в бревенчатый потолок. — Или обычный кошмар. Или Архайн нашел способ о себе напомнить.

— Кстати, что там за шум? — насторожился горец, вытягивая шею и прислушиваясь.

Сквозь стену доносилась песня исключительно похабного содержания, исполняемая такими чистыми и мелодичными голосами, что тугоухий Светлый обрыдался бы от умиления.

Джай распахнул дверь, и звук чуть не сшиб его с ног. Пели совсем рядом, в трапезной, а еще плясали, хохотали и кругами бегали по потолку (иного объяснения этим звукам парень не нашел). В коридоре плавали разводы странного сизо-зеленого дыма с едким запахом, от которого сначала защипало в носу, в потом приятно зашумело в висках.

— Хэй-най, вот это монастырь! — восхитился ЭрТар, подпрыгивая и подтягиваясь на краю отдушины под потолком, заменяющей келье окно. Подлунок только-только обозначил середину праволуния, а праздник Отъезда Настоятеля был в самом разгаре. — Еще бы женский рядом пристроить — и паломники за месяц тракт на три оси[43] протопчут! Пошли тоже повеселимся, э?