Антология современной словацкой драматургии - Иван Буковчан

АРНОШТ. Та ведь я и был-то на телевидении всего раз. Еще при коммуняках. В «Пионерской ласточке» детским хором дирижировал.

ДОЛИНА. Я о себе говорю.

ДУШАН. Продолжайте, пан Долина. Смело продолжайте в том же наступательном тоне.

ДОЛИНА. Пан доктор, его не интересуют и эти ваши режиссерские замечания. Ему тут уже все осточертело, он сидит тут только ради дочери, не ради себя и вовсе не из-за того, что ему некуда больше идти. Он согласился на эту тюрягу только ради дочери. И не нуждается ни в каких дискуссионных кружках, тем более таких нудных…

ДУШАН. Никто вас не заставляет участвовать в наших встречах, пан Долина. Вы все здесь добровольно.

ДОЛИНА. Ну да, конечно… Чтобы я сдох как можно скорее. Поглядеть на этих вот бедолаг, так кажется, что они уже давным-давно умерли. (Озирается вокруг, глядя на куклы.) Видите? Сидит там, на подоконнике, и точит косу…

АРНОШТ. Смерть?

ДОЛИНА. Смерть. Шикарная дама лет тридцати с прекрасным телом, с вот такими грудями, попкой… ножками.

АРНОШТ. Смерть — мужчина.

ДОЛИНА. Так все пидоры говорят.

АРНОШТ. Это ты перегнул.

ДУШАН. Это вы немного, пан Долина, перегнули.

ДОЛИНА. Ничего я не перегнул. Все об этом знают. Я привожу только факты. Ничего больше. Это чистая, голая правда.

Молчание.

ДУШАН. Продолжим?

ДОЛИНА. Перебравшись сюда, он хотел тем самым излечить дочь от ненависти к нему. Но этого вам никогда не понять. Вы слишком молоды, неопытны и… холодны.

ДУШАН. Это вы-то говорите, что я холоден?

ДОЛИНА. Он пообещал ей, что переедет сюда, и вот он здесь. Хотя предпочел бы жить в простой палатке. Он никогда не перестанет пьянствовать, но, может быть, теперь она не будет его ненавидеть. Только потому он здесь. Других причин нет. Он уже кое-что повидал на этом свете, чтобы кое-что понять.

ДУШАН. А у вас нет ощущения, пан Долина, что эта терапия оказывает на вас положительное воздействие? Вы кажетесь более спокойным и уравновешенным. Нет у вас такого ощущения?

ДОЛИНА. Не употребляйте такие высокие слова, как терапия… пан психолог… Арноштик, ты уж извини… (Молчит.)

АРНОШТ. Грубый ты человек… Я… то есть он, Арношт, как раз имеет такое ощущение, как вы говорите, господин доктор. Он чувствует себе лучше и уравновешеннее. Он начал снова сочинять, снова я себе… то есть он себе снова почувствовал среди людей… он рад быть тут… даже не знает, где бы был, если бы тут не был… не знает, есть ли место лучше для таких, как он…

ДУШАН. Раскройте нижний уровень подсознания и говорите свободно…

Загорается свет, на сцене появляются сразу все действующие лица пьесы. ТАМАРА сидит на кровати и курит, Эгон сворачивает самокрутку, Мать рисует на стекле, Отец пьет кока-колу, Магда смотрит в окно.

ТАМАРА. Она с Эгоном уже десятый месяц. Хотя никогда не верила в любовь по Интернету. Она любит его, но уже не ощущает к нему страсти. Знает, что их любовь перешла, как говорит Эгон, на другой левел, но она уже, наверно, этой любви не чувствует. Потому что он ей ее не дает. Ей не нравится то, что он делает, это напоминает ей гробокопательство. Но у нее не хватает духу зайти к отцу и сказать ему об этом. Она знает, что отец согласился на дом престарелых только ради нее… чтобы простила… Но она не может забыть, как он мучил маму, которую так любила…

ЭГОН. Когда он курит травку, ему как-то легче… спокойнее… Конечно же, он нашел себе простую лазейку для бегства в никуда… И ничего больше. Он не знает, что с ним, подобие климакса или что-то другое, но больше всего ему хотелось бы зарыться поглубже в землю, денька так на два. Единственное, что его в данный момент занимает, — это старый Долина. Он чувствует, что из этого мог бы наконец получиться сюжет для хорошего сценария, и совсем не считает, что это гиенизм. Тамара слишком сентиментальна. А для него это просто поиск источника для вдохновения. Не больше и не меньше.

МАГДА. Ей очень стыдно за то, что она сделала. Не представляет, как ей теперь держаться. Но может, Господь Бог ее простит. Она не жалеет, что уехала из дому, иначе наверняка кончила бы как ее мать, бабка и прабабка. Ей уже не нравятся Иванчицы. Она их просто терпеть не может. А в городе ей хорошо, пусть даже порой и одиноко. В ночное дежурство она обожает сидеть в чатах. Можно писать что захочешь. Анонимность ее прямо будоражит. Этим занимаются здесь все сестры, так что ничего плохого она не делает. Она в полном трансе оттого, что встретилась здесь с самим Долиной. Мать его обожает. Ей бы и в голову не пришло, что ее дочь Магда будет однажды подтирать за ним рвоту и укладывать его, пьяного, в постель…

МАТЬ. Стекло ее успокаивает. Оно всегда поддается теплу ее ладоней. Оно прозрачное и чистое, ей нравится придумывать разные фигуры и тонкой кисточкой наносить их красками на маленькие бутылочки. А самые красивые фигуры она увидела на флагах… в них такая красота, только мало кто ее замечает… Ее завораживает момент, когда мокрая краска блестит на бесцветном стекле и начинает медленно высыхать. С отцом они не особенно общаются, у того свой мир, ей неизвестный. Они стали чужими. Такова уж жизнь.

ОТЕЦ. Пойду лягу. Надо выспаться, завтра идти на выборы.

Темнота.

8

ЭГОН и ДУШАН сидят в пивной. Пьют пиво.

ДУШАН. Пора бы тебе это закончить, Эгон.

ЭГОН. Мы же договаривались — пять раз по двадцать минут.

ДУШАН. Да, знаю… но…

ЭГОН. Осталось всего два раза.

ДУШАН. Я чувствую себя каким-то Иудой. Ему ведь запрещены любые посещения. Из-за нарушений дисциплины и психической лабильности.

ЭГОН. Ты делаешь лишь то, что должен делать настоящий друг.

ДУШАН. Долина делает это ради Тамары, я делаю это ради тебя, а ты делаешь это ради кого?

ЭГОН. Ради себя.

ДУШАН. Все равно будет только еще один ненужный взлет. С еще одной твоей веточки. Ничего путного из этого не выйдет.

ЭГОН. Нет, выйдет. Я чувствую.

ДУШАН. Ты всегда чувствуешь одинаково.

ЭГОН. А на этот раз все по-другому.

ДУШАН. Да ты всегда говоришь, что по-другому. И точно так же всегда говоришь, что уж на этот раз ты встретил ту самую, единственную и что любишь ее, как никого прежде…

ЭГОН. Слова убежденного представителя твердой линии.

ДУШАН. У меня сейчас нет настроения слушать твой бред, я говорю серьезно.

ЭГОН. И мы, представители цикличности, всегда говорим серьезно.

ДУШАН. Я не убежден, что именно так следует писать сценарий фильма.

ЭГОН. Потому что не разбираешься в этом.

ДУШАН. Если вдруг узнают, что я пускаю к нему постороннего человека с диктофоном…

ЭГОН. Брось этот официальный тон. Расслабься. Никакой я не посторонний человек. Я живу с его дочерью, а его психолог — мой лучший друг. Словом, семейное предприятие.

ДУШАН. Действительно, чего я волнуюсь… семейное предприятие. Да и что еще может работать в этом государстве!

ЭГОН. Ты же сам ходил на выборы. Наверно, за лучшее будущее проголосовал.

ДУШАН. Эгон, все же кончай с этим. Правда, наплюй. У тебя уже достаточно материала, делай с ним что хочешь, но меня ты реально подставляешь.

ЭГОН. А по-моему, тебя больше подставляют твои пьянки, после которых на пухленьких сестричек тянет…

ДУШАН. Что?

ЭГОН. …Потому что как молодожен, да еще и ожидающий пополнения семейства, ты стал вдруг как-то по-другому смотреть на вещи.

ДУШАН. Кто это тебе сказал?

ЭГОН. Фрейд.

ДУШАН. Ты что, мне угрожаешь?

ЭГОН. Слишком сильно сказано по отношению к другу, с которым ты гонял в футбол.

ДУШАН. Ну, снова завел свои гнусные, насквозь прокуренные речи. У тебя глаза уже продымились. И мозги тоже. Ты это понимаешь?

ЭГОН. Да, мамочка.

ДУШАН. Я говорю абсолютно серьезно. Ты уже переходишь все грани, понимаешь? У тебя уже от этой травки явная зависимость. И вообще, ты живешь не в реальном мире, а где-то параллельно. Делаешь все, что захочется, но смотри, тебе это однажды как следует аукнется.

ЭГОН. Это ты о божьих мельницах?

ДУШАН. Мудак ты. И плевал я на тебя.

ЭГОН. Не выкуришь косячок с мудаком?

ДУШАН. Я обещал Терезе, что через минуту вернусь. Что мы только по кружке пива выпьем.