Шестьдесят рассказов - Дональд Бартельми

Я играл со своим сорокатрехфутовым мостовым краном, выкрашенным в ярко-желтый цвет, учился сшибать его крюком стремянку. Я был в упадке. Я думал о хлебе, цветном стальном хлебе, стальном хлебе всего многообразия цветов - красный, желтый, пурпурный, зеленый, коричневый стальной хлеб, - а затем я подумал: нет, это не то. И я уже изготовил все четырехтысячефунтовые цельносварные стальные артишоки, какие только может поглотить мир на этой неделе, и мне не разрешали больше пить, ну разве что малость пива «Лоун Стар»

[74], время от времени, а его я не слишком-то и люблю. А на моей новой пластинке Уэйлона Дженнингса появилась царапина, так что она щелк-шелк-щелк-щелкает всю первую сторону, от начала до конца. Это был типичный тупик, в который мы, люди творчества, попадаем каждый четверг, некоторые предпочитают другие дни недели. Ввиду этого и чтобы не тратить понапрасну драгоценные часы своей жизни, я решил сесть лучше на тачку и вырвать Констанцу из сераля.

Хор:

О, Констанца, о, Констанца, Что забыла ты в этом се-ра-ле? Я беспрестанно глотаю дарвон и нафталин, Глотаю дарвон и нафталин С того дня, как лишился тебя.

Рвущегося к сералю, меня неожиданно стиснули на шоссе двести тысяч парней, пытавшихся попасть домой после многотрудного дня на фабриках крысиной отравы, все двести тысяч кассетных дек играли одно и то же, такую себе дорожную кантри-песенку:

двигай двигай двигай двигай.

Однако в реальности с поступательным движением было не очень чтобы очень, несмотря на этот бодрящий призыв. Сераль оказался батлеровским домом вроде моего, но только, конечно же, огромнее, сучий он кот. Я немного повосхищался этой превосходной, крашенной красным сталью, куски которой ты можешь выбрать по каталогу, а потом сложить их вместе, поставить на свою бетонную плиту и уже в пять вечера того же дня обжаривать на шампуре бифштекс из тонкого края, приобретенный в Эй-энд-Пи. У паши не было никаких там больших дверей, только малюсенькая дверка с приклеенным на ней изображением давно не кормленного добермана, я посчитал это намеком и подумал: Констанца, Констанца, ну почему ты настолько тупа?

Тут такая штука. Мне больно это признавать, но Констанца малость туповата. Констанца не настолько тупа, как одна моя прежняя знакомая, пребывавшая в полной уверенности, что Знак Зорро это буква N, но все же она далека от совершенства. Скажешь ей, что барабаны джунглей принесли весть о появлении в кровати Вилли Джейка Джонсона вакансии, и ее взгляд на мгновение скользнет в сторону, знак, что она думает. Она не консервативна. Я вроде как художник и все же - консервативен. Мое искусство - искусство возможного плюс два процента. В то время как она провела уже многие годы в роли талантливой и элегантной тусовщицы, поклонницы кантри- музыки. Она знает вещи, которых я не знаю. Рафинад идет сейчас по 1900 долларов за унцию, это мне кто-то сказал, она его пробовала, а я - нет. Мелочь, а как-то обидно. Она тупа в том, что она знает, - надеюсь, вы меня понимаете.

Хор:

О, Констанца, о, Констанца, Что забыла ты в этом се-ра-ле? Я сплю на бумажных полотенцах, Сплю на бумажных полотенцах И пью «Си-энд-Ски» С того дня, как лишился тебя.

В действительности паша - оптовый торговец автомобилями «плимут». Он обладает той таинственной властью над людьми и событиями, которая зовется десять миллионов в год чистыми. Единственное, пожалуй, что нас объединяет, это стальные артишоки в количестве четырех штук, купленные им у меня прямо в мастерской, где он и увидел Констанцу. Артишок прекрасная форма, разве что слишком спокойная, я чуть загрубляю свои творения, в том-то и интерес. Я даже не возражаю против этого проклятого «плимута» как формы, но торговцев я не переношу. Чем бы они ни торговали. Я знаю, что это - мелочное, капризное, идиотское предубеждение, но они ничего лучшего не заслужили. Во всяком случае, Паша, как мы будем его впредь называть, заметил, что Констанца - существо прекрасное, почти неправдоподобно прекрасное, с черными как смоль волосами. И он задурил ей, как говорится, голову. Он пришел к самым остаткам бифштекса из тонкого края и использовал это обстоятельство. Под печенье с шоколадной крошкой я не мог с ним соперничать (честность вынуждает меня признать, что он вполне благообразен - для паши - и блистает в целом ряде дорогих видов спорта). Он поселил Констанцу в батлеровском доме - в насмешку надо мной, а также потому, что она не настолько уж тупа, она скорее сдохнет, чем расположится в роскошных апартаментах в Ривер Оукс или еще где в подобном месте. У нее твердая система ценностей. Все эти рассуждения призваны объяснить вам, что она находится в утонченных отношениях с реальностью.

Я не могу этого понять. Она же такая потрясающая. Когда мы встречаемся с друзьями, она никогда не забывает потанцевать с четырехлетней дочкой Билли Грея, страстно обожающей танцы. Она заставила меня прочитать «Войну и мир» - книгу, ошеломившую меня в первый момент своей кошмарной толщиной. Она ежегодно продлевает мою подписку на «Тексас Обсервер». Она регулярно делает пожертвования на «Единый Путь»

[75] и пару раз попробовала, что такое слезоточивый газ, выражая на улицах больших городов свое отношение к недавней войне. Она добра и терпима к торговцам крысиной отравой. Она не боится темноты. Она ухаживала за мной в тот раз, когда у меня случился небольшой нервный срыв. Вот такая она великолепная. Однажды я был свидетелем, как она врезала в супермаркете мужику, который лупил своего ребенка (что является его законным правом) с несколько излишним энтузиазмом. Меня по-настоящему пугает мысль, чго настоящая ее сущность может оказаться настоящей.

Короче, я открыл дверь. Доберман бросился на меня, яростно рыча и в общем выказывая то поведение, какого, как ему казалось, я от него ожидал. Я кинул псу пятидесятифунтовую свиную отбивную из армированного бетона, каковая уложила его без сознания. Я заговорил с Констанцей. Прежде мы бродили с ней по улицам, стукаясь бедрами в радости и восторге, на глазах у Бога и людей. Мне хотелось снова испытать это чувство, снова парить над землей. Ничего не вышло. Однако, как говорят архитекторы, нет смысла плакать над разлитым бетоном. Она несомненно двинется дальше и дальше, объедет весь мир, Нью-Йорк и Чикаго, и Темпл, штат Техас, изменяя к лучшему все вокруг себя, на короткое время. Мы отважились. И это неплохо.

Хор:

О, Констанца, о, Констанца,Что забыла ты в этом се-ра-ле?Как я по тебе тоскую,Как я по тебе тоскую.

НА СТУПЕНЯХ КОНСЕРВАТОРИИ

- Брось, Хильда, не дергайся. Г» - Но, Мэ гги, это же такой удар.

- Относись к этому спокойнее, не надо так убиваться.

- Раньше я думала, что они примут меня в Консерваторию. Но теперь я знаю, что они никогда не примут меня в Консерваторию.

- Да, они не принимают в Консерваторию кого попало. Они никогда не примут тебя в Консерваторию.

- Они никогда не примут меня в Консерваторию, теперь я это знаю.

- Боюсь, ты не очень подходишь для Консерватории. В том-то все и дело.

- Вы незначительны, так они мне сказали, поймите это, вы незначительны, ну а что такого значительного в тебе? Что?

- Брось, Хильда, не дергайся.

- Но, Мэгги, это же такой удар.

- Когда ты намерена пресуществить себя, пресуще- ствить себя в хлеб или рыбу?

- В Консерватории обучают христианской символике, а также символике мусульманской и символике Общественной Безопасности.

- Красный, желтый и зеленый круги.

- Когда мне сказали, я взялась за оглобли своей двуколки и тяжело потрусила прочь.

- Тяжелые, черные, кованые двери Консерватории закрыты для тебя навсегда.

- Тяжело потрусила в направлении своего дома. Мой маленький, убогий домишко.

- Брось, Хильда, не дергайся.

- Да, я все еще пытаюсь попасть в Консерваторию, хотя и понимаю, что теперь шансов у меня меньше, чем когда-либо.

- Они не не хотят видеть в стенах Консерватории беременных женщин.

- Я им не сказала, я солгала на этот счет.

- Разве они тебя на этот счет не спросили?

- Нет, они забыли спросить, и я им не сказала,

- Тогда вряд ли это стало причиной того, что…

- Я чувствовала, что они знают.

- Консерватория враждебна к новым идеям, новых идей там не любят.

- И все же, Мэгги, это был удар. Мне пришлось вернуться домой.

- Где, несмотря на постоянное общение с наиболее выдающимися художниками и интеллектуалами твоего времени, тобой все больше овладевают тоска и уныние.

- Да, он меня потряс.

- Любовник?

- И это тоже, но я о другом. Адвокат. Он сказал, что не может поступить меня в Консерваторию по причине моей незначительности.