Честь Афродиты - Владислав Вишневский

Пастухов остановился.

— Отпусти ребят, — указывая на Свешникова и Вольку, потребовал он. — Не бери лишний грех. Они не причём.

Генерал усмехнулся.

— Нет, дорогой мой, как говорится, кто с мечом к нам пришёл, тот, сам понимаешь… И вообще, одним меньше, одним больше… тьфу, а не грех. — И пригрозил. — Топай давай, а то поползёшь…

Когда нас затолкали в микроавтобус и закрыли дверь, я с опозданием сильно занервничал. Никак не думал, что этим окончится. Никак! Уверен был, что представится случай вырваться. Обязательно! Мы сможем отомстить и генералу, и майору. Майору в первую очередь. Идиоты! Придурки!

Машина дёрнулась и поехала.

Поверили. Кому поверили, кому? Да у него на лбу написано, что он холуй и убийца! И генерал оказывается большая сволочь. Правильно дядя Гриша говорил. Крот он. Своих сдавал. Это же надо! Ай, дерьмо, ай подонок. А мы-то, а мы… Как последние дураки на удочку попались. Поверили. Кому поверили? Это дядя Гриша поверил, расчувствовался, в «слёзы» поверил. Как же… «Вы моего отца из боя вынесли, спасли, я вам обязан, мы с матерью вам по-гроб…» Сволочь! Прихвостень! Актёр, падла… И мы хороши. Я, КолаНикола… Лоханулись… Что делать? Что теперь делать? Нас убивать везут. Нас! Меня!! Я задёргал руками. Разговаривать мы не могли. Каждому налепили скотч от уха до уха… Я попробовал сорвать его, зацепившись щекой за боковину сиденья, но больно ударился, чуть ухо не оторвал, машину подбросило, да и обшивка скользила. Что… Что делать? Наручники врезались в запястья, не снимались. Они мне мешали, я не привык к ним, они лишали меня привычной свободы, действий. Были впервые на моих руках. К тому же, за спиной. Куда нас везут — было не видно. Окна микроавтобуса густо тонированы, водительское место отгорожено стеклом. За рулём был майор, на пассажирском сиденье генерал. В кителе и в фуражке. Ни охраны, ни сопровождения с нами не было. Ни впереди, ни сзади. Мне это показалось странным. Хотя ничего не объясняли, скорее наоборот. Они нас не боялись. Всё было предрешено.

Для нас предрешено.

Машина давно уже выехала за ворота и неслась с приличной скоростью. Назад они не оглядывались, тем не менее, в любую минуту могли оглянуться, этого нужно было опасаться. КолаНикола, борясь с наручниками, ёрзая задом, выделывал руками и плечами странные движения, выворачивая руки вперёд… Ему это удалось! Он умудрился переступить через скованные браслетами руки! Я попробовал повторить… У меня так не получилось. Не хватило гибкости, вернее каких-то сантиметров. Только запястья заломило от боли. Дядя Гриша вполне спокойно наблюдал за нашими действиями, просто ждал. Вот нервы у человека. Неужели он не боится, неужели он сдался… Я нет! Нет, нет… И КолаНикола тоже.

Машина свернула с шоссе, выехала на просёлочную дорогу, её сильно затрясло. Мы запрыгали на сиденьях, словно бочки в кузове. С нами не церемонились. Водителя наше состояние ни сколько не беспокоило. Он рулил. И генерал за боковую ручку держался. Нахохлившись, смотрел вперёд. Фуражку он уже снял или она слетела. Сволочь! Гад! Ну подожди…

За окнами микроавтобуса, уже в самой вблизи, замелькали деревья и кусты… Нас везут в лес, в глубь, понял я. Ну правильно, тайга большая, кустов много… Осень… Пока искать начнут, снег пойдёт… а весной… Ха, весной! О страшном думать не хотелось. Приедем, копать заставят… Хрен вам… Хотя… Это хорошо, это здорово! Лопатой можно атаковать, лопатой! Это тоже оружие. Я помню некоторые элементы и нападения сапёрной лопаткой, и защиты. Нас учили. Я даже метал её в цель. Попадал. Если лезвием — запросто рассечёт… Но если лопата сапёрная, а если совковая? Ха, совковой могилы не копают, только штыковой. В штыковую и пойдём. Я первым лопату возьму. Скорее бы приехали… нет, пусть едет, пусть едет… Наручники лишь бы потом сняли. Поделиться мыслями я не мог. Даже губы разжать под скотчем не мог… Думал чем-нибудь проткнуть ленту, но… Машину так трясло, что можно было не губы, лицо разбить… А мы всё дальше забиралась в гущу леса.

Уже ветки вовсю хлестали и скрипели по кузову… Паника вновь охватила меня. А если не снимут наручники? Если так просто… расстреляют… Расстреляет этот, прихвостень, майор… Тогда… Об этом думать не хотелось. Но страх уже не отпускал. Предчувствие самого худшего заполняло мозг, душу… Даже руки начали коченеть… КолаНикола в это время, блестя металлом наручников перед носом, сорвал скотч со своего лица и с лица Пастухова. Перебрался ко мне. Действовал. «Ой», я не удержался, вскрикнул от мгновенной боли на лице… Липкая лента упала под ноги… Я же не брился, отросла за день щетина. И скотч противный. Я сплюнул… Мы с Пастуховым шумно дышали, КолаНикола прижимал палец к своим губам, предупреждающе вращал глазам, молчок, мол, ни звука. Эти действия почти отогнали страх, я его утопил где-то глубоко в себе, под крышку, и наступил на неё… Кажется. Во мне зажёгся огонёк надежды… кажется… и несмелой уверенности. Тонкой-тонкой. Как звенящая струна. Выдержит, не лопнет? Ощущения опасности, но и некоторой возможности спасения будоражили нервы, сверлили сознание… Ну-ну, а вдруг, авось…

Машина наконец, клюнув носом, затормозила. Мы отлетели вперёд. Поднялись с пола. Хлопнув дверями, водитель и пассажир вышли, мы сжались в ожидании. КолаНикола боком к двери… Едва дверь распахнулась, КолаНикола с криком, «кей я», резко выбросил ногу вперёд, и… промахнулся. Майор поймал его ногу, резко выдернул каратиста из машины, как медведь рыбу на берег. Затем, убедившись, что мы поняли его возможности, вежливо указал нам рукой, прошу, мол. Мы с Пастуховым выбрались.

— Построились, — не глядя на нас, приказал майор. Машина стояла на зелёном травяном островке. За нашей спиной густой кустарник, и высокие деревья… Глушь. И никаких лопат. Только руки в наручниках. Но можно было кричать… Словно угадав, майор заметил. — Кричать можно. Сколько угодно. Никто не услышит.

Кричать расхотелось, но высказать, гаду, можно было всё, что накопилось, и ему и генералу, пусть сами строятся, сволочи, я открыл рот. Майор опередил, обратился к генералу.

— Может быть вы сами захотите, товарищ генерал… не приходилось?

— Стрелять? А почему и нет? По таким мишеням… С удовольствием. Дай-ка твой… — Генерал протянул руку… Майор достал пистолет, снял с предохранителя, передёрнул затвор и рукояткой протянул генералу. Тот взял его… Взвесил на вес… С усмешкой оглядел нас… словно прицеливаясь, с кого первого…

У меня кровь мгновенно из тела испарилась… Волосы на голове от ужаса тоже исчезли, я превратился в сухой сгусток застывших нервов, судорожно сглотнул. Зрачок пистолета, тяжело глядя, перемещался от одного приговорённого к другому… И ничего сделать было не возможно. Нас отделяло метра четыре, пять…

— Пожалуй, со свидетелей начать, а? — не спуская с нас ствол пистолета, словно советуясь с майором, произнёс генерал, и неожиданно качнул ствол в его сторону. — Извини, майор. — И нажал курок. Послышался сухой щёлчок…

Осечка?!

Всем телом вздрогнув, белея лицом, генерал, тыча пистолетным стволом в сторону майора, несколько раз так же безуспешно, раз за разом нажал на курок… Выстрела не было. По-крайней мере майор не падал… Хотя, честно скажу, я уже готов был… Едва стоял. Майор наоборот, не шелохнулся, стоя от генерала метрах в двух, не больше, он улыбался. Хотя, улыбкой это назвать можно с большой натяжкой. Так где-то примерно «улыбается» волк, если он вообще может улыбаться. Когда генерал понял и перестал в пустую щёлкать, майор вынул из своего кармана обойму с медными мазками патронов в ней, и продемонстрировал генералу. «Ах, ты ж…», с неожиданно плаксивым лицом вскрикнул генерал, и бросился на майора. Мы во все глаза смотрели на это представление, боясь поверить.

Майор, не боясь нападения, коротко шагнул навстречу генералу и чуть в сторону, взмахнул рукой, генерал вещмешком упал ему под ноги.

Оп-па!

Кровь у меня хлынула в голову, стучала в висках, грудь распирал тонкий микрон надежды и вагон удивления. Сердце молотом бухало… Ко мне и ноги вернулись, и к напарнику, я вижу, и к КолеНиколе. Они, как и я, несмело переступали с ноги на ногу… Даже чириканье птиц я услышал, не считая кукушкиных сообщений. Майор шагнул к Пастухову: «Повернитесь», приказал он. Через минуту мы все были свободны.

— Ты не убил его? — спросил Пастухов, опираясь на Свешникова.

— Нет, не должно бы. Притворяется, — ответил майор.

— А надо бы, гада… — прошипел Свешников. — Ублюдок! Убить нас хотел. Подонок! А ещё генерал.

— Меня первого, — беззвучно хохотнул майор.

— Ну, ситуация… Слава тебе Господи, опять живы остались! Я придти в себя не могу, — признался Пастухов. — Аж ноги ослабли.

— У меня тоже, — заметил КолаНикола. Очки его зло блестели, воздушная шевелюра на голове дыбилась. — Дрожат поджилки. Ну ты, майор, устроил нам цирк. Чуть сердце не разорвалось.