И всюду тьма - Алена Мандельбаум

явилась раньше, чем газетчики ступили на городские улицы. Накануне за разговорами Ана и Кеннет не заметили, как задремали, и им пришлось размять и вылечить Светом затекшие мышцы, чтобы окончательно проснуться. Покинув кабинет, они направились в свои покои, но Вероника уже шла навстречу по коридору, размахивая газетой.

– Расследование о Николь опубликовано, как и обещала! – громко объявила она, а Ана невольно съежилась от резкого звука ее голоса, а затем пришло предвкушение: Церковь получила первый удар, причем сразу в фундамент.

Приободрившись, Ана встретила взгляд Вероники. Ее ноздри еле заметно подрагивали, и, не говоря ни слова, она судила Ану за ее внешний вид, за ночь вне своей спальни, за то, что та посмела претендовать на внимание и близость. Словно скальпелем, она вскрывала все несовершенства.

– М-м, хорошо, – кивнул Кеннет, – подожди, пожалуйста, в столовой. Я постараюсь побыстрее спуститься, но мне надо хотя бы одежду сменить.

Ана старалась не замечать осуждающих глаз, сгорала от желания выхватить газету и поскорее узнать подробности, но, проявив чудеса терпения, она взялась за чтение, только когда спустилась к раннему завтраку.

По центру главной страницы сиял заголовок: «Скандал в Церкви: первосвященник запятнал себя грехом!». Ана торопливо открыла выпуск:

«Неопровержимые свидетельства доказывают, что Его Святейшество, поклявшийся хранить целибат, имеет незаконную дочь! Она служит в Инквизиции, где использует свою власть, чтобы нарекать проклятыми тех, кто ей неугоден.

Эти обстоятельства не только удивляют, печалят и разочаровывают, но и бросают тень на всю Церковь. Тот, кто должен быть примером нравственности, нарушил закон Святца.

Затворничество первосвященника, о котором ходило много слухов, теперь обретает зловещий смысл. Неужели это не благочестивое уединение с молитвой, а бегство от гнева божьего и людского суда? Не снизошло ли наказание на Его Святейшество, и не постигнет ли оно всех нас? Сила Света, даруемая Святцем, не терпит нечистоты, и кто как не глава Церкви должен быть доказательством для Всевидящего и Всеслышащего того, что мы достойны его любви?

Читайте подробности в нашем расследовании».

– Ну, как? – горделиво спросила Вероника, смотря в глаза графу.

Но первой затараторила Ана:

– Это гораздо лучше, чем я могла представить! Вы смогли найти свидетелей и отследить весь жизненный путь Николь – они не смогут это опровергнуть!

Под напором восторга в ней распутался узел несправедливости. Пусть не руками Аны, не на ее глазах, но первосвященник, веривший в свое непоколебимое могущество, понесет возмездие. Его образ мерцал перед ней жалким огарком, обреченным на неминуемое угасание. И душа наполнилась нестерпимым, но в то же время сладостным чувством торжества.

– Спасибо, – Ана обратилась к Веронике, – я безмерно благодарна за все, что вы для меня сделали.

Баронесса хмыкнула.

– Я для тебя ничего не делала, только для Кеннета и для себя.

– Ты опять за свое, – вздохнул граф, – мы можем позавтракать без ссор?

Ана уперлась взглядом в тарелку и начала есть. Она не даст разрушить свою внутреннюю гармонию натиском чужих слов. Было бессмысленно ждать, что Вероника будет с ней дружелюбна, хоть в последнее время их столкновения и стали больше похожи на обычный разговор.

– Ни в коем случае, я совершенно спокойна, – растягивая гласные, сказала баронесса, – просто мне показалось, что, пока я надрывала спину, собирая информацию и готовя выпуск к печати, мой жених проводил ночи с другой. Я где-то неправа? – Она перевела взгляд с Аны на Кеннета.

– Мне искренне жаль, что мои чувства к Ане расстраивают тебя, но не забывай, пожалуйста, что между мной и тобой отношения сугубо деловые, – размеренно ответил граф.

– Чувства, значит… вот и подтверждение. – Вероника нахмурилась на долю секунды, но потом ее лицо просветлело. – Не переживай, я не собираюсь бороться за твое внимание. – Она повернулась к Ане. – А ты меня удивляешь, не понимаю, что в тебе такого, что мужчины так стремятся к тебе?

Ана дожевала и проглотила кусок хлеба, который чуть не застрял в горле. Она недоумевала, с чего баронесса решила завести такой откровенный разговор. Один взгляд, дуновение мысли – Ана собралась направить Тьму в разум Вероники. Не с целью навредить, но лишь для того, чтобы утолить любопытство.

– Только попробуй! – Вероника стукнула ладонью по столу, сбивая Ану.

– Как вы догадались?

– Ты совершенно безыскусна. Чем еще твой неморгающий взгляд мог быть? Но я серьезно заинтересована в ответе. Ты же пустышка. Как так выходит, что принц всю жизнь по тебе сохнет, Кеннет теперь переменился, и даже Фабиан жалуется мне и боится, как бы с тобой чего ни случилось. Ответь мне, раскрой тайну. Не терпится узнать, на какой уровень мне нужно опуститься, чтобы заинтересовать собственного жениха.

– Фабиан? – удивилась Ана.

– Он в тебя не влюблен, если ты об этом, и тем не менее. Неужели достаточно хрупкой фигуры и миловидной внешности или нужно беспрестанно хлопать глазками, выражая беспомощный испуг и глупое удивление? Ах, дама в беде! Как это романтично, как хочется оберегать несчастную… Но это пыль, мишура, смахни – ничего не останется. Безликая кукла. Как долго мужчины будут восхищаться тобой?

Любопытство исчезло, сменившись легкой обидой. Прямолинейность Вероники, чьей жертвой Ана становилась уже не раз, изнурила ее окончательно.

– Я знаю, что не нравлюсь вам, но откуда вы можете судить обо мне?

– А где я не права? Ты вторгаешься в чужие разумы и можешь заполнить их чем угодно, но свой разум ты оставила пустым. Могла бы украсть хоть одну мысль, которая придала бы тебе характера. Вот я и спрашиваю, объясни мне, что есть в тебе, кроме Тьмы и душевных травм?

– Есть еще телесные, – съязвила Ана, которой разговор нравился все меньше.

Слова Вероники не были откровением. Она и сама не раз задумывалась над подобными вещами. Но сегодня ей совсем не хотелось погружаться в пучину самокопания и еще меньше – доказывать кому-либо свое право на счастье и благополучие. Кеннет наклонился к Ане и успокаивающе погладил по руке.

– Рядом с Аной легко дышится, – вмешался он. – Ее глаза испуганы, потому что ты ее пугаешь. А для меня они чуткие и внимательные. Ей не нужно читать мысли, чтобы человек рядом чувствовал себя понятым и принятым. Разве не к этому стремятся люди?

– Так тебе по душе, что она безмолвно внимает, не осуждая? Что в душу заглядывает и все понимает? В такие минуты тебя одолевает нежность, хочется потрепать ее по голове, обнять, зацеловать?

Слова, пропитанные ехидством, хлыстом ударили по лицу Аны, но Кеннет кивнул, словно не заметил тона Вероники.

– Так я себя веду со своими собаками, – с каменным лицом заключила баронесса. – Ах, брось!