Пастыри. Последнее желание - Сергей Волков

Гигантский город сотнями лет хоронил своих мертвецов. Старые кладбища ровняли с землей, на их месте возводили дома, прокладывали улицы, а мертвые тихо спали в земле, дожидаясь своего часа. И вот – дождались…

Спасения не было никому. Власть, деньги, связи – все это в одно мгновение перестало быть надежной защитой для своих обладателей. А вскоре перестали быть и они сами…

Их не спасли ни бронированные стекла и двери офисов и квартир, ни грозная вышколенная охрана, ни спецмашины, ни дорогие охранные устройства, ни бункеры, ни секретные ветки метро. Жильцы элитных многоэтажных комплексов Юго-Запада столицы были растерзаны мертвецами так же споро и беспощадно, как и обитатели ветхих пятиэтажных хрущовок на Каховке. Смерть уравняла всех.

Был момент, когда над гибнущим городом вдруг поплыл колокольный звон, – кто-то из священников понял, что настал Судный день, но вскоре колокола смолкли, а через несколько минут не стало и звонаря…

Над крышами Москвы жуткой ожившей свинцовой тучей носился серый пепел сожженных. Изредка туча выбрасывала к земле чудовищные хоботы смерчей, и они мчались по улицам, уничтожая все на своем пути.

В какой-то момент одна из восьми стен показала, как такой вот серый смерч тащит по проспекту лежащий на боку «зил»-фургон. Оранжевая будка с красной полосой и надписью «Аварийная служба связи» скрежетала по асфальту. На крыше будки даже с такого расстояния отчетливо читались две надписи, специально, видимо, сделанные там, чтобы простые горожане их не видели: давняя, написанная при помощи баллончика и ставшая уже традиционной – «Стань Иным!», и более новая, выведенная белой краской: «Хай живе Ющенко!» «Вот она, „оранжевая революция“ по-русски», – отрешенно подумал Илья.

…Завороженные и парализованные картинами гибели огромного мегаполиса, они молча наблюдали за стенами восьмигранного зала, превратившегося в последний в истории столицы кинотеатр.

Неожиданно одна из стен-экранов замигала и стала непрозрачной, приобретя естественный цвет штукатурки, которой был покрыт снаружи Дарвиновский музей.

– Вот и все… – прошептал Зава. – Энергия иссякла. Будь ты проклят, Удбурд! Вовеки!

И тут с ревом разомкнул окровавленный рот Громыко. Брызгая сукровицей, он заорал, потрясая автоматом:

– Идиоты! Мать вашу так и растак! Ларец!! Скорее – доставайте Ларец!!

– Ч-черт! – Зава вскинул голову. – А ведь верно! Как же это я…

Он бросился к багажнику джипа, на ходу крикнул:

– Илюха, помогай!

Стены зала исчезали одна за другой. Чернильный потолок таял на глазах и сквозь него уже просвечивало серое сентябрьское небо. Холодный ветер принес отвратительный запах тлена, заполнивший город, и Яна судорожно закашлялась.

Илья, Граф, Митя, Яна сгрудились возле «троллера», помогая Заве достать завернутый в ткань Ларец Желаний.

– Ну, Дмитрий, давай! – Громыко хлопнул мальчика по плечу.

– Стоп, стоп! – Зава предостерегающе поднял руку. – Желание должно быть сформулировано четко и идти от самого сердца! Сделай нас Пастырями, членами Великого Круга, слышишь? Тогда мы сможем спастись сами, спасти страну и весь остальной мир! Давай, сосредоточься! Ну!

Митя сжался в комок, положил руку на неожиданно теплую поверхность Ларца. Искусно выполненные в металле фигурки, покрывающие его крышку, казалось, ожили под его прикосновением, зашевелились, перетекая друг в друга…

– Я хочу… – запинающимся голосом начал Митя. – Я хочу… Чтобы…

С запада, из-за высоких крыш окружавших музей домов, появилась смертоносная туча ожившего праха. Многоголосый вой накрыл все пространство вокруг, и одновременно с этим вдали, со стороны Профсоюзной улицы, показались несущиеся сплошной стеной мертвецы. Смерть, почуяв живых, направила на их истребление все свои легионы.

– Скорее, Дмитрий Карлович! – Торлецкий чуть толкнул мальчика в плечо. – Скорее! Через несколько секунд они будут здесь!

«Мама! Ба, Де, отец… Самойка, Старый Гном… – неожиданно пронеслось в голове у Мити. – Мы станем какими-то Пастырями и спасемся. А они? А все остальные? Их уже нет и никогда не будет?»

Ревущий в небе пепел сожженных бросился в атаку, устремив к замершей на площадке возле музея группке людей свои серые щупальца. Мертвецы уже ворвались на автостоянку и, потрясая обезображенными тленом руками, принялись огибать здание музея с двух сторон, торопясь первыми добраться до живой плоти и потушить последние искорки жизни в городе.

– Ну!! – не выдержал и Громыко. – Давай, пацан! Давай!

– Я хочу… Я хочу, чтобы все мертвые на Земле вернулись обратно, а все живые снова стали живы! Чтобы все стало, как было! – дрожащим голосом решительно выкрикнул прямо в налетающую на них волну серого праха Митя и зачем-то топнул ногой, словно ставя точку…

Эпилог

Прошел месяц. Осень окончательно вступила в свои права. Холодные тоскливые дожди смыли последние воспоминания о лете. Голые деревья, лужи, серое небо, заклеенные в ожидании грядущей зимы окна домов…

Москва жила своей размеренной жизнью, и никто в многомиллионном городе не догадывался, что жизнь эта была заново подарена людям волею тринадцатилетнего мальчика и мощью древнего артефакта.

Первое воскресное октябрьское утро выдалось неожиданно морозным. Лужи сковало хрусткой ледяной корочкой, над москвичами и гостями столицы вился парок, а дымы заводов и ТЭЦ налились мощью, стали плотными и походили на огромные, бугристые, неровные сталактиты, свисающие с неба.

Илья, спешащий в Терлецкий парк, по дороге вспоминал свой разговор с Завой, состоявшийся в аэропорту. Вадим улетал в Лондон, «на ковер» к своему начальству. Он выглядел подавленным и хмурил свои детские бровки. Поодаль стояли супруги Завадские, чрезвычайно гордые за свое чадо – по офицальной версии, Заву пригласили в Лондонский социологический центр на собеседование как потенциального сотрудника.

– Что ж ты так долго шифровался-то, а? Штырлиц ты наш закордонный… – по-прежнему злой на друга, Илья не упускал возможности упрекнуть его. – Вот сказал бы сразу, что ты – великий маг и чародей…

– Я – не чародей… И не шифровался, – буркнул Зава, оглянулся и потащил Илью на улицу, вроде как на перекур – до начала регистрации оставалось еще минут десять.

На улице, у стеклянных дверей аэровокзала они остановились. Илья вытащил сигареты, прикурил, но тут тихоня Вадим вдруг схватил его за грудки, оттащил в сторону, припечатал к шершавой стене и свистящим голосом, еле сдерживая ярость, выпалил:

– Ты ни-че-го не понимаешь, понял! Я – не Пастырь, я – Наблюдающий, понял! Это – разница, понял! И наблюдаю я вовсе не за Изгнанными, куда уж мне! Они, хоть и изгои, но Пастыри! Элита, если хочешь. Но Россия – страна Изгнанных не случайно! Потому что здесь… Хтонос!