Нить неизбежности - Сергей Юрьев

Самая молодая из всех, Антонина Лещ, манекенщица из Новаграда, прожила 22 года и умерла всего месяц назад, судя по всему, толком и не поняв, что с ней стряслось и куда она попала.

После того, как они угодили в это странное, даже по здешним понятиям, место, где холмы вывернуты наизнанку, а в лиловом небе вместо луны висит здоровенное вымя, противник так и не дал о себе знать. Ни безликие призраки, ни гвардейцы с пёсьими головами, ни рогатые черномордые красноглазые бестии в медных касках и стальных панцирях — никто не появлялся в поле зрения. Тащиться куда-либо со всем боезапасом было совершенно немыслимо, а израсходовать его на месте не представлялось возможным. Бойцы всё чаще отпрашивались в увольнения и исчезали со своими подружками за дверью, сиротливо стоявшей посреди руин и отбросов, — там был длинный ярко освещённый коридор со множеством дверей, ведущих во вполне уютные гостиничные номера без окон, но с холодильником, баром и раздельным санузлом. Всё это казалось удобным тылом для длительной обороны, но обороняться было не от кого, и это как раз и настораживало — война продолжалась, война была вечной, и нет ничего обманчивей затишья перед боем.

— Уходить отсюда надо, — вдруг ни с того ни с сего заявил рядовой Конь, разглядывая холмы в двадцатикратный бинокль. — Хрен с ними, с патронами. Прихватим сколько сможем. Бабы тащить помогут — они бабы ничего, старательные.

— И куда пойдём? — задал Мельник скорее риторический вопрос.

— Ты командир, ты и командуй, — рассудительно заметил рядовой. — Только сразу скажу: вон там мне не нравится. — Он указал на изнанку холмов под красным выменем. — Там сам чёрт ногу сломит.

— А нам в такое место и надо.

— Тебе виднее, командир, но там, по-моему, дерьмово.

— А где здесь хорошо? — поинтересовался унтер.

— Вон там за дверью неплохо, — тут же отозвался рядовой. — Может, все в увольнение сходим — там местов хватит. А?

— Ага! — Мельник снял с подчинённого каску и влепил ему увесистую затрещину. — Это — чтобы выбить вредные мысли из твоей тупой башки. Не понимаешь, дурила, что бдительность превыше всего?! Тут моргнуть не успеешь, как окажется, что ты уже на вертеле и лысый чёрт угли под тобой ворошит. Не помнишь, как Торбу вызволяли?

— Да помню я. — Конь изобразил виноватый вид. — Тогда уходить надо. Чую — нас тут скоро всех поджарят — скопом, вместе с бабами. Мне Лукреция такого порассказала…

— Потом расскажешь, — прервал его унтер. — А теперь давай-ка пройдись по постам — пусть снимаются и начинают ящики в гостиницу перетаскивать.

— Так ведь если по двери долбанёт, считай, без патронов останемся, — на всякий случай заметил рядовой.

— Выполнять! Когда закончите, доложишь. Как сделают, пусть все за дверью сидят и не высовываются.

— Есть! — Рядовой Конь коротко козырнул и побежал выполнять приказание, сунув унтеру в руки бинокль.

Ощущение гнетущего ужаса, висящее в воздухе, нарастало с каждым мгновением. Мельник почувствовал, как его спина покрылась холодным потом — а ещё говорят, что мёртвые не потеют… Временами он вглядывался в ломаную линию горизонта, но там не было никаких шевелений, как будто это была просто картина, написанная каким-то сумасшедшим, а не реальный ландшафт.

Когда небо над головой дало трещину и вниз посыпались рубиновые осколки и куски раскалённого шлака, рядовой Конь уже мчался с докладом, пытаясь увёртываться от нежданной напасти.

— Назад! — Мельник, размахивая руками, бросился к нему, но когда до места встречи оставалось полдюжины аршин, рядовому на голову упала свинцовая гиря и, мгновенно расплавившись, начала стекать по груди, украшенной двумя орденами.

Унтер успел подхватить падающее тело и взвалить его на плечо. Теперь надо было только добежать до двери, не обращая внимания на бьющиеся о каску куски хрусталя. Когда до цели оставалось несколько шагов, дверь распахнулась, и трое солдат, покидав в развёрнутую плащ-палатку всё, что осталось от Мельника и Коня, ринулись к убежищу.

— А ну, расступись! — рявкнул Громыхало на женщин, высунувшихся из дверей своих номеров, и пальнул из гранатомёта туда, где коридор кончался тупиком.

Стена обрушилась, открывая путь на равнину, покрытую потрескавшейся глиняной коркой, посреди которой лежал на боку четырёхтрубный океанский лайнер. Первыми в пролом рванулись те, кто нёс плащ-палатку с останками, за ними одна за другой побежали девицы, увешанные оружием, а следом, волоча ящики с боеприпасами, потянулись бойцы. Когда рядовой Громыхало и сержант Сыч, толкая перед собой холодильник, полный снеди и прохладительных напитков, последними покинули помещение, оказалось, что пустынная сухая равнина раскинулась со всех четырёх сторон.

Документ 1

Мы приходим к нашим богам, хотя и знаем, что они давно покинули нас — то ли умерли, то ли уснули навеки. Мы знаем, что можем больше не ждать от них ни милости, ни кары. Громы и молнии, пучина вод, движение ветров, всходы травы и даже неумолимость времени — всё это осталось без твёрдой руки хозяина. Наших богов не стало, но мы продолжаем приносить им жертвы и петь им гимны — не потому, что нам дорога память о них, а потому, что нам страшно оставаться наедине с миром, которым правят обезумевшие духи стихий, которых некому усмирить.

Великая битва разразилась меж небесной твердью и твердью земной, и некто неведомый низверг владык в бездонный Тартар, мир без надежды и радости. Но и там они останутся владыками — потерявшие власть над живыми обрели власть над мёртвыми. Мы все когда-нибудь увидим конец собственной жизни, а значит, ушедшие боги останутся богами и для нас, и для тех, кто последует за нами.

Иные из богов, избежав небесного огня, затаились здесь, в мире живых, и ждут своего часа. И час тот настанет, когда неведомый враг, низвергший их с вершины бытия, поверит в свою победу.

Боги вернутся, когда наши гимны, обращённые к ним, вновь станут не песней отчаянья, а песней торжества.

Надпись на фронтоне храма Зариса-Громовержца в г. Форикосе (Ромейский Союз, провинция Ахайя, памятник архитектуры III века до основания Ромы, охраняется государством).

Документ 2

Магистру Ордена Святого Причастия, срочно, секретно.

Высокий Брат! Во время вчерашней беседы с глазу на глаз генерал Сноп заверил меня, во-первых, в том, что, по имеющимся у них сведениям, «Путеводный диск», обнаруженный недавно на территории Галлии, наверняка является тем же, что по неосторожности, допущенной при задержании мошенника Маркела Сороки, попал на остров; во-вторых, Спецкорпус принимает все возможные меры к выяснению обстоятельств, при которых упомянутый «диск» оказался в Северной Галлии; в-третьих, Спецкорпус предпримет все возможные меры к тому, чтобы в ближайшие дни изъять его из хранилища Национального Музея в Лютеции и доставить на территорию Соборной Гардарики; в-четвёртых, лично генерал не видит препятствий тому, чтобы передать упомянутый предмет Ордену, если мы дадим исчерпывающие гарантии, что единственная наша цель — воспрепятствовать какому-либо использованию этого могущественного таро и предпринять все меры к его уничтожению.

Единственное, что нас смущает, это то обстоятельство, что руководство акцией по изъятию Печати взяла на себя полковник Кедрач, которая, по нашему глубокому убеждению, порой бывает непредсказуема в своих действиях, а значит, недостойна нашего доверия. Предлагаю немедленно принять соответствующие меры на случай, если операция Спецкорпуса не будет иметь успеха или командование Спецкорпуса будет медлить с передачей Печати Ордену.

Посланник Ордена Святого Причастия при Малом Соборе Единоверной Церкви, рыцарь Второго Омовения Семеон Пахарь.

Документ 3

Заместителю начальника Департамента Безопасности Конфедерации Эвери Грессу Вико, лично, секретно.

Шеф! Прошу извинить за некоторую, может быть, не вполне уместную резкость, но тем не менее смею заметить, что Ваше недавнее обвинение в мой адрес в том, что ситуация в операции «Морской конёк» вышла из-под контроля, совершенно беспочвенно — ситуация никогда не находилась под контролем, а если какой-то контроль и был, то осуществлял его кто угодно, но только не мы, и произошедшая прошлой ночью катастрофа на эсминце «Хек» — далеко не первое и, я уверен, не последнее тому подтверждение.

Ещё полторы недели назад я предупреждал, что следует отнестись со всей серьёзностью к предупреждению Марии Боолди, но Вы решили не принимать каких-либо мер даже после того, как была достоверно установлена принадлежность Марии Боолди почерка, которым было написано послание, обнаруженное в ходовой рубке ракетного крейсера «Бонди-Хом» 22 сентября, и что именно её отпечатки пальцев были на конверте.