Нить неизбежности - Сергей Юрьев

— Вы — это кто?

— Какая тебе разница?!

— Никакой.

— Вот и я про то же. А теперь просыпайся и подружку свою буди.

— Кого?

— Ты сам знаешь кого. Некогда пререкаться. Ты слышишь?

Грохот далёкого разрыва явно не был продолжением сна, он вторгся в расплывающееся видение извне. Земля мелко подрагивала, и каждое её шевеление сопровождалось отдалённым громовым раскатом.

— Что это?! Что? — Лида одной рукой пыталась его растолкать, а другой указывала на кусочек океана, который виднелся между двумя холмами. Возле горизонта, рассыпая искры, разгорался пучок пламени. Там мог гореть только один из эверийских кораблей — больше нечему. Но мерный гул раздавался совсем с другой стороны, и когда Онисим глянул туда, оказалось, что с одной из вершин Скво-Куксо срываются снежные ошмётки, а из открывшегося жерла поднимается столб дыма, подсвеченный снизу отблесками алого огня.

— Это землетрясение, извержение вулкана, сход снежных лавин и ещё, может быть, кораблекрушение, — спокойно перечислил Онисим все обнаруженные им явления. — Часто тут такое бывает?

Лида, судя по всему, не уловила иронии в его голосе и затравленно озиралась по сторонам, ожидая чего-то похуже стихийных бедствий и техногенных катастроф.

— Мария! Марии плохо! Бредит! — она выпалила это на одном дыхании и бросилась к хижине со всех ног.

На повороте она споткнулась о мертвецки пьяного Рано Портека, как всегда, лежавшего поперёк тропы, а Онисим чуть не наступил на бутылку из-под арманьяка. Но это оказалось не единственным препятствием, возникшем на оставшемся отрезке пути. Лида благополучно миновала двор и скрылась в дверях хижины, а ему наперерез, вытянув шею и расправив крылья, бросился сторожевой петух. Сворачивать шею хозяйской птице, всего лишь выполняющей свой долг, было бы неправильно и некрасиво. Онисиму пришлось высоко подпрыгнуть, изобразить что-то похожее на сальто и приземлиться на кувырок, целясь непосредственно в дверной проём, а потом ухитриться захлопнуть за собой входную дверь прямо перед устремлённым на него недвусмысленным клювом. Снаружи раздался разъярённый клёкот, а внутри всё ещё было темно. Темно и тихо… До тех пор, пока Лида не свалила что-то в темноте — судя по звуку, медный таз, стоявший на табуретке. В ответ из темноты раздался слабый стон, и девчонка наконец-то догадалась чиркнуть зажигалкой. Свет оказался неожиданно ярким, как будто одновременно вспыхнули сотни софитов, и разглядеть что-либо в этом ослепляющем сиянии было не легче, чем в кромешной тьме. Онисим, закрыв глаза, двинулся вперёд на ощупь, прислушиваясь к непрекращающимся стонам. Через пару секунд, когда море света, заполнившее хижину, растеклось по щелям, оказалось, что и Лида, и старушка вместе со своей лежанкой куда-то исчезли, а по полу стелется всё тот же знакомый искрящийся голубой туман. Тлаа пришёл. Чаша вышла из берегов. Неприкаянный дух вырвался на волю. На волю…

Марии нет. Лиды тоже нет. Только Рано валяется в двух сотнях аршин отсюда, но он не в счёт… Он уже нашёл себя.

— Ты, конечно, можешь попробовать, но будут проблемы с возвращением, если не успеешь… — Оказалось, что брат Ипат никуда не уходил и всё время незримо находился где-то рядом. — Если они вернутся раньше тебя, то могут просто не впустить тебя обратно.

— А я, может, и не захочу возвращаться, — отозвался Онисим и погрузился в туман сначала по пояс, а потом нырнул в него с головой. На самом деле Тлаа продолжал стелиться по полу, но сам земляной пол хижины перестал быть надёжной опорой. Теперь его не было вообще. Под ногами хлюпало всё то же болото, булькающее, смрадное, готовое каждое мгновение разверзнуться бездонной топью. Он оглянулся назад и обнаружил, что Ипат следует за ним по колено в зловонной жиже.

— Стой! — кричал он, размахивая мечом. — Стой, а то ещё раз тебе накостыляю. Мало не покажется!

— А теперь-то чего тебе надо? — поинтересовался Онисим, и не думая останавливаться. — Если хочешь мне помешать, то лучше уйди. Уйди от греха подальше!

— Ты что, думаешь, если я с тобой связался по заданию Ордена, значит, я тебе не друг, не товарищ, не брат? Так ты думаешь?

— Я вообще не думаю. Некогда мне думать.

— Оно и видно. — Ипат схватил его за рукав и рванул к себе. — А думать надо! Нельзя тебе не думать. Ну, найдёшь ты их, а дальше-то что?

— Дальше мы будем вместе.

— Гонять бесов всю оставшуюся вечность? Каждый день видеть, как их разносит в клочья? Да вся твоя жизнь превратится в сплошную смерть. Ты пойми, чудак-человек: чтобы куда-то прорываться, надо чтобы было куда. А здесь повсюду одно и то же — смерть, кровь, муки, разрушение и всё такое. Вернись, пока не поздно. Не о себе подумай — о них, бестолочь ты настырная! Ну?!

— Слушай, друг, товарищ и брат… А почему я должен тебе верить? Откуда мне знать, что у тебя на уме и кто тебя послал? — Онисим вырвался и пошёл дальше, не оглядываясь.

— В конце концов, ты этой девчонке обещал помочь разобраться с её покойным дружком! — Теперь Ипат уже не шёл следом, а просто кричал вслед. — Обещал и смылся! Смылся подло и трусливо! А она тебе доверяет — одного оставила, думала — дождёшься.

— А куда она делась? — спросил Онисим, не останавливаясь.

— А она сейчас, между прочим, вместе со старушкой в Массили, в госпитале Святой Агнессы-Великомученицы, костерит на чём свет стоит бригаду реаниматоров, хотя те и так в мыле. А один продвинутый интерн предлагает ей свободную койку в палате номер шесть. Ты учти — как только Мария оклемается, они вернутся. А теперь угадай, кто, скорее всего, займёт место старушки, когда та отправится-таки к своему профессору.

— К кому? — переспросил Онисим, коротко глянув на Ипата, до которого было уже полторы сотни аршин.

— Не важно! Ты одно пойми: тебе нужно, чтобы было такое место, где тебя никто не достанет, даже Шестеро Равных, а иначе во всей твоей затее нет никакого смысла — ни для тебя, ни для твоего полувзвода. Возвращайся. И учти — даже если будет куда — без нашей помощи вам не вырваться из Пекла, так что не надо со мной ссориться. Не советую. Если даже тебе наплевать на нашу дружбу, пойми хотя бы одну простую вещь: кроме меня, тебе никто не поможет, никто. Да остановись ты, в конце концов! Не будь идиотом!

— Почему я не могу найти их сейчас, а потом вернуться? — Онисим вдруг совершенно ясно ощутил, что стоит сделать ещё шаг, и в поле зрения окажется та самая сосна, за которой он гонялся последние три года, стоило погрузиться в сон или впасть в забытьё. Ноздри уже щекотал едва заметный запах хвои.

— Да потому что ты ушёл без спросу. Малыш Тлаа остался без присмотра, и ты этим коварно воспользовался. Стоит вернуться Марии или Лиде, и этот несчастный пустой дух просто забудет о твоём существовании, выход захлопнется, и броди ты по этому болоту хоть до Конца Времён. Теперь понятно?

Ещё один ответ на тот же вопрос возник сам собой — Онисим совершенно ясно ощутил, что, встретив своих, просто не сможет снова уйти, оставить их здесь — в краю рыхлого неба, гнойных рек и бессмысленной вечности, лишённой надежды и радости. Теперь он стоял как вкопанный и чувствовал, как болотная жижа медленно, но верно проседает под подошвами ботинок. Идти вперёд, если верить Ипату, нельзя, оставаться здесь — тоже, а вернуться — значит, снова сбежать с поля боя, как тогда, на сиарском берегу. Правда, тем утром уже нечего было ждать и некого спасать, но и оставаться в живых тоже было по меньшей мере нечестно.

— Не торопись. Поспешность бывает хуже предательства, — сказал Ипат, непостижимым образом в одно мгновение оказавшись рядом. — Они никуда отсюда не денутся — здесь легко погибнуть, но невозможно умереть. Ну…

Поверхность болота уже подступила к груди, а туман стелился у самых глаз и поднимался всё выше и выше, а значит, скоро можно будет на себе испытать, как это — погибнуть, но не умереть.

— Можно подумать, что тебе уже всё равно: что жизнь — что смерть, что воля — что неволя — как тогда… — Ипат склонился над ним и говорил почти шёпотом. — Ты забыл, как твоё отчаянье боролось с твоей скукой, а ты спасался от них, стараясь ни о чём не думать и ничего не хотеть… Ты забыл?

Нет, он не забыл. Как можно забыть то, чего не было… Вернее — было, но не было жизнью. И то, к чему его сейчас гонит внезапный проблеск былого отчаянья, тоже не назовёшь смертью. Вот-вот болотная жижа сомкнётся над головой, и можно будет не прислушиваться к тому, как шелестит мелкий гравий, который тащит в глубину откатывающейся волной ленивого прибоя. И можно будет не слышать того, о чём щебечут девицы, раскинувшие под солнцем свои загорелые тела, или вопят чайки, присевшие на волнолом. Да, это было, было, было… Быть или не быть — вот в чём вопрос!

— Ты думаешь, что единственный твой долг — присоединиться к своим парням и разделить их судьбу! Но зачем эта жертва, если ты можешь им помочь, помочь по-настоящему?! И им, и себе. — Могло показаться, что брат Ипат уже отчаялся убедить его хоть в чём-то и продолжает говорить то ли для очистки совести, то ли для того, чтобы было чем оправдаться перед начальством.