Ленин. Вождь мировой революции (сборник) - Герберт Уэллс

Очевидно, Зимний дворец все еще был в руках теневого правительства, а министры сбились в кучку где-то внутри. Американским пронырам, стремившимся проникнуть туда, где они не имели права находиться, было отказано лишь в одном: их не пустили в святилище.

И теперь под аркой между собой спорили группа красногвардейцев и солдат. Солдаты были сбиты с толку, они сердито ворчали из-за задержки. Для чего еще ждать? Почему не пойти и не арестовать Керенского и его сборище? Очевидно, они не знали, что Керенский рано утром сбежал в собственной машине, сопровождаемый туристским автомобилем из американского посольства, на котором был прикреплен маленький американский флаг. Бородатый красногвардеец ответил на ворчание:

– Нет, юнкера спрячутся за бабьими юбками. Женский батальон еще там. А потом журналисты скажут, что мы стреляли по женщинам. И кроме того, товарищ, мы подчиняемся дисциплине: никто не должен ничего делать без приказа Комитета.

Солдат не удовлетворил этот ответ. Мы оставили их, пока они еще продолжали препираться, и, перешагивая через лужи, вышли на Невский проспект, а оттуда направились в Смольный, на открытие Второго Всероссийского съезда Советов. У нас были билеты в Мариинский театр на балет, на новый балет, в котором должна была танцевать Карсавина. Но кто бы захотел смотреть балет или даже слушать, как в тот вечер поет великий Шаляпин, или смотреть поставленную Мейерхольдом драму Алексея Толстого «Смерть Иоанна Грозного»?

На широком Невском проспекте всем казалось так, будто те, что были одеты для похода в театр, скорее всего, думали так же, как мы. Видя, как толпы людей неторопливо шествуют по проспекту, мы невольно замедлили шаг. Проспект был заполнен людьми. Я чувствовал, как мне становится все радостнее и веселее, и с удивлением почувствовал комок в горле. Я огляделся по сторонам.

На каждом перекрестке беспечно стояли по нескольку солдат и красногвардейцев, держа наготове штыки. Казалось, что многие из гулявших людей принадлежали к исчезающему сословию. Пожилая женщина, укрытая от холодного ветра короткой собольей накидкой с капюшоном, погрозила пальцем молодому гвардейцу. Вроде бы она ругала его. Я перехватил слова: «день позора». Он усмехнулся ей в ответ, на лице у него было смешанное выражение наглости и терпимости. Пусть буржуи что-то там бормочут, протестуют: сегодня его ночь, его звезда вознеслась.

– Сегодня весь город высыпал на улицы, все, кроме проституток, – заметил Рид.

Да, их нигде не было видно, хотя было поздно; как мухи, предчувствующие надвигающуюся грозу, они скрылись, хотя обычно занимались своим ремеслом на Невском.

К полудню Николаевский и Балтийский железнодорожные вокзалы, Государственный банк, телеграфное агентство были в руках повстанцев. Красная гвардия и солдаты пробивались к телефонной станции, чтобы перерезать провода в Зимнем дворце, тем более что все главные государственные здания были захвачены и оставался лишь Зимний дворец. Все это было совершено без кровопролития. Сопротивление было слабым.

И теперь какие признаки насилия мы видели, прогуливаясь по Невскому? Я вспомнил, как какой-то солдат сорвал погоны с плеча офицера в форме, однако самого офицера отпустил. Еще другое «насилие», свидетелем которого я стал, – было совершено молодой девицей в бесформенном жакете. Впереди нас, семеня на высоких каблуках, шла почтенная дама средних лет в меховой шубе, которую она небрежно придерживала, застенчиво глядя на своего спутника. Вдруг молодая ведьма стрелой бросилась к ней.

– Ты, кажется, слишком долго носила это! А теперь возьму я, – проговорила она и, стянув с женщины мех, скрылась в толпе.

По мере того как мы шли дальше, толпа редела. Экипаж нанять было негде, кроме одного, которым правил съежившийся маленький мужичок, который отказался везти нас в Смольный. Странная, непринужденная тишина, почти безмятежность, казалось, опустилась на серый город вместе с туманом.

Звяканье лошадиных подков по деревянной мостовой можно было слышать все громче по мере того, как мы приближались к Садовой. Мы продолжали идти дальше, в основном молча. Даже у Джона не было настроения разговаривать. Звон колокольчика случайной машины слабо раздавался в тишине. Когда мы оставили далеко за собой гуляющих, наши шаги зазвучали в безмолвии улиц.

В то время как по Невскому гуляли толпы дружелюбно настроенных людей, через несколько кварталов в ночи сновали вооруженные машины с автоматами наготове. Внешне революция казалась чем-то законным и даже мягким и обыденным делом, и, вероятно, она не была бы таковой, если бы не громадная организационная работа и не тщательное планирование, с которым она готовилась. Повсюду, как и в Москве, мятеж должен был быть яростным и встретил бы настоящее сопротивление. Пролилось бы немало крови.

И в центре всего этого стоял Ленин, и не в одном лице: символически, как самый сознательный из сознательных сил, которые должны были идти вместе со стихийным ураганом народного движения и дать ему направление. В самом настоящем смысле также Ленин стоял в центре событий: «рабочий К.П. Иванов», который скрылся из Смольного предыдущей ночью, собирал все нити процесса восстания в своих руках.

Некоторые западные историки описывают Ленина как человека, который почти не имел никакого отношения к событиям восстания. Это, конечно, случай намеренной слепоты, вроде самозащиты, каковой всегда является переписывание истории потому что оказалось невозможным умалить значение Ленина.

Насколько я сейчас могу об этом судить, генеральный курс, которому следовал Военно-революционный комитет, подготовивший почву для событий 24—25 октября/6 – 7 ноября, Ленин обрисовал в своем письме от 8 октября (письмо «Наблюдателя»). Это был план «окружить и отрезать Петроград», «захватить его объединенной атакой флота, рабочих и войск», испытание, которое «потребует искусства и тройной смелости».

– Наши три главные силы – флот, рабочие и армейские соединения – должны действовать настолько сообща, что они должны оккупировать и удерживать любой ценой: а) телефонную станцию; б) телеграф; в) железнодорожные вокзалы; г) и прежде всего, мосты.

Ленин был не единственным, кто считал, что «мосты нужно удерживать прежде всего». У Керенского была та же мысль. И, покидая Смольный, мы слышали стрельбу. Это продолжалось целый день. Молодые офицеры, юнкера, которые обучались в разных военных школах, должны были закрыть мосты и отрезать подступы к рабочим районам Выборга. А матросам нужно было вновь открыть мосты…

Мы вернулись в Смольный темной ночью. На уличной площади напротив института стояли вооруженные машины, двигатели их работали, а красногвардейцы или матросы стояли у колес. Пушка с трехдюймовым жерлом стояла на площади возле штабелей дров, которые можно было использовать для возводимых наспех баррикад. Они были привезены сюда прошлой ночью, однако тогда не понадобились. Керенский приказал атаковать Смольный днем ранее, 24 октября/6 ноября; однако несколько сотен людей, которые могли бы выполнить этот приказ, не явились.