Дневник 1905-1907 - Михаил Кузмин

2_____

Письмо от Сомова, зовет завтра; гулял по Невскому, встретил Бунина и Сер<афиму> Павл<овну> Ремизову. Дома вдруг заехал Павлик предупредить, что не будет вечером, и попросил денег; я отдал все до копейки и был этим опечален. Перед «Адской почтой» зашли к Ивановым, которых застали за обедом. Городецкий резвился не всегда удачно, Ивановы хотели спать. Сочинили надпись к «Адской почте»:

Кто там гжебит в Адской почте?С Коппелъфрау кто сидит?Вечность дружно почте прочьте,Бунин там сидит сердит.

В «Почте» сначала я ухватился за Нурока и Ремизова, как более знакомых, потом пришел Блок, с которым я очень мило беседовал, он очень славный. Вдруг пришел Сомов, вечные боги! какая радость! какая благодарность. В<ячеслава> Ив<ановича> не было. Сначала все стояли, говорили вполголоса, закуска стояла нетронутой, будто в ожиданьи священников на панихиде. Потом читали стихи Сологуб, Блок, Бунин, Федоров, Городецкий и я. Аничков с Буниным поссорились из-за стихов Блока, и Бунин ушел, сказав, что его нога здесь не будет{367}. Блок нашел, что последняя вещь В<ячеслава> Ив<ановича> под моим влиянием. Я был несказанно рад видеть Сомова, слышать его, говорить с ним. Мы вышли вместе с ним, и я пошел его провожать. Встретили на Невском едущего Чулкова. Я так далеко провожал Сомова, что он мне предложил заехать к себе отдохнуть. Так была восхитительность визита в 3 ч. ночи; он притащил торт от Berrin{368} и кюрасо; на столе у него <померанцы?>, на фортепьяно «Echo de temps passé> и арии из «Le jongleur de Notr’Dame»{369}, висят в станке мои письма, печати которых как розы; показывал мне свои старые вещи, беседовали; было приятно говорить тихонько, тайна и ночь, Андрей Ив<анович> где-то кашлял. Провожал меня до низу и выпустил, долго целуясь перед дверью. Домой шел пешком, счастливый, счастливый всю долгую дорогу.

3_____

Днем ходил к Иову, его не застал, у Большакова служит Кудряшев, они с Мироном были вчера у Броскина, как это все далеко! Денег ни копейки. До Сомова шел пешком, меня даже просто утомляет хождение так далеко, но что же делать, надо привыкать. У меня ничего нет, ни вина (хотя бы русского), ни сыру, ничего, чтобы иногда выпить, когда захочется, чтобы угостить Павлика, Сомова, кого-нибудь. Сомов был один, конечно, милый, милый. Вчера Иванов ему сказал, что il flaire quelque chose entre nous deux[172]. Гржебин рассказывал, что Бунин с Аничковым помирились у Ходотова и плясали трепака, что меня страшно все «знаньевцы»{370} ругают, что главной причиной вчерашних инцидентов был именно я. Это все ничего, только бы не испугало «Шиповник» издавать меня. Гржебин согласен на условия, м<ожет> б<ыть> и справедливые и выгодные потом, очень неблагоприятные теперь: издание на их счет, прибыль пополам, теперь же — небольшой аванс в счет. Но так заманчиво издание отдельной маленькой книжкой с сомовской обложкой и заголовком, что я был счастлив осуществить это именно таким образом. Было, в сущности, не так весело, как могло бы быть, я даже Константина Андреевича видел плохо. Гржебин на извозчике со мной говорил, что не верит, когда почти с любовью вспоминают ночи, полные ласк, что у него это возбуждает отвращ<ение>, что ему 29 л<ет>, у него есть ребенок, матери которого он не может видеть, хотя и уважает ее, что я писатель — эротический, Сомов тоже, что он знает, что мы очень дружны. Потом я пошел пешком; это ничего, что устаю, только бы башмаки не протоптались. О воскресенье, конечно, нечего и думать, как-то решится дело в понедельник? Как давно я не был с Сомовым, как хотел бы, как хочу. Последняя сомовская дама — верх прелести, кто может, кто смог бы дать эту нежность одежд, томность и нежность взора; мне так стыдно, я какой-то сапожник, какой-то дворник в сравнении с ним во всем, во всем, и это меня мучает не завистью, а боязнью его потерять, его дружбу, его, может быть, теперь любовь. Я вчера сознал это себе и сразу ввергнул<ся> в какой-то туман, и стыдливость, и стесненность. М<ожет> б<ыть>, это и не так, м<ожет> б<ыть>, это минутно, но почему-то меня утешает, что, несмотря на расстояние, я более всего подхожу к Сомову, и не только в последних вещах.

4_____

Вчера был днем у Сенилова; у него аккуратно, несколько по-немецки; партитуры правоверного вагнерианца, еще вещи на слова Ницше, — вроде Листа, на Ремизова, — вроде Каратыгина, с фокусами, но приятные; был откровенен, говорил о своей влюбленности, показывал фотографии своего предмета, спрашивал совета, жениться ли ему{371}. Смешной. Сегодня крайне любезное письмо от Брюсова, что «Любовь этого лета» ему очень нравится и пойдет в февральской или мартовской книжке{372}. От Павлика письмо, что он сегодня не может быть, отчасти это хорошо и для него, но мне было жалко больше, чем от неожиданного неприхода кого бы то ни было. Приехал Леман, твердил мне опять о сходстве моем с Сомовым, выспрашивал, что я люблю в таком-то и таком-то искусстве, был вроде интервьюшника, но ничего. Потом пришли наши, поздно пришел Сомов. Читал дневник, маленькую главу романа, беседовали нежно и задушевно; он говорит, что нежно ко мне привязан, восхищается мною, что я ему нравлюсь, — все, что он может обещать; что я chaste, несмотря на aventures, а он dévergondé[173]. Занимались практикой французского языка, потом ели сыр, пили вино; в пятницу зайду днем к нему посидеть во время работы, поиграть Grétry и Rameau.

5_____

Утром был дождь; писал дневник и письма, после завтрака пошел к В<ячеславу> Ив<ановичу> отнести для сборника, сыграть новые вещи, поделиться новостями. У них оклеивают обои; был Годин; вчера Аничкова по приезде в 7 ч. утра домой арестовали, но отпустили за 1000 р., внесенную Ковалевским. Была чудная весенняя погода. Сереже из «Руна» прислали ответ, что его рассказ не могут принять, но что его «Повесть об Елевсиппе» принята; это фатально, что нас так путают. Пришел маленький Гофман{373} с нотами Мясковского; очень интересны; я предложил познакомиться; Гофман несколько мозголог, но милый и славный мальчик. Мне льстили и были непривычны его почтительные hommages. Сидел довольно долго; потом я писал «Эме», Сережа изнывал в меланхолии на диване, Вари не было дома; он говорит, что у Вари с ним последнее время не полные лады, что ее угнетает наше отхождение куда-то. Пришел Тамамшев, несколько сонный, бывший вчера у Ивановых; я продолжал писать, болтая. Приехала Варя от Акуловых, там была и Варв<ара> Павл<овна>, читали «Савву» Андреева, сестра очень довольна визитом и еще больше старается это показать. Телесно я еще не разлюбил окончательно Павлика. Гофман тоже мне упомянул о моем сходстве с Сомовым в искусстве и говорил, что 2 столпа будущего: я и Городецкий.