Братья - Селим Ялкут

— Нет. — Сказал купец.

— Ты должен мне за работу.

— Я сам кормлю моих работников.

— Это не для меня. Для них.

— Для них? — Лицо купца — обычно улыбчивое — исказилось. — Ты хочешь накормить их?

— Да, этих людей.

— Этих тварей? — Купец зло рассмеялся. — Сейчас ты увидишь, как их буду кормить я. — Он оглядел собравшуюся толпу. — Идите сюда. Глядите. А вы. Эй, жрите. — Купец поднял руку, и с размаха швырнул кусок в пыль. Михаил оказался проворнее всех и подхватил подачку, нищие застыли, не сводя с него глаз. Михаил достал нож, разрезал мясо и раздал из рук в руки.

— Я вычту из твоих денег. — Сказал купец. — Не за еду. За то, что ошибся в тебе.

— Разве не видишь. Им сколько не дай, все мало. — Сказала женщина, добивающаяся внимания Михаила. Длинные черные волосы она постоянно расчесывала деревянным гребнем.

Михаил не ответил. Когда он укладывался спать, подошел человек, присел рядом. В темноте лицо оставалось неразличимым. Слышен был только голос.

— Я вижу, ты — добряк. Но доброта без ума живет недолго. Эти люди просят всегда, когда голодны и когда сыты. И так же легко нападают все на одного. Думай, кого кормишь — змею или кролика. — Лицо говорившего было чуть различимо. — Меня зовут Алевт. Но я — не грек. Я франк. Я хожу здесь долго и знаю, что говорю. Это — землетрясение. Люди обезумели. И многие перестали быть людьми. Совсем перестали. Нужно пройти поскорее, не останавливаться. Мы еще встретимся. — Он мягко провел ладонью по щеке Михаила и исчез, растворился в темноте.

На ночь вокруг лагеря усилили охрану. Со времени Великого землетрясения здесь был край нищих. Они ходили толпами и были не меньше опасны, чем разбойники. У многих было оружие, и они легко пускали его в ход. Голод и страх согнали их в стаю, а стая подчинила своим законам. Человек стаи иной, чем человек толпы и вовсе не похож на человека, действующего по собственному выбору. Одичавшая собака коварнее и опаснее волка.

Утром открылся поверженный город. Сначала увидели реку, несущую желтую мутную воду. Оронт начинался в горах, землетрясение вытряхнуло наружу изнанку земли, вода насытилась глиной и потемнела. Дождей долго не было, но река все равно оставалась полноводной, будто в горах открылись новые источники. На воде, зацепившись за ветви рухнувшего дерева, лежало раздувшееся тело, течение чуть покачивало его, убаюкивая в смертном сне. До землетрясения здесь жили десятки тысяч, но сейчас вокруг было пустынно. Несколько человек равнодушно рассматривали со стен бредущий караван. Каменный мост через Оронт, ведущий к городу, обрушился, несколько уложенных кое-как бревен связывали между собой берега реки. Обе башни над городскими воротами были разрушены. Одна устояла, грозя вот-вот завалиться, другая превратилась в груду камней. Стены были сплошь покрыты глубокими трещинами, зубцы осыпались и до сих пор продолжали рушиться, вздымая облака мелкой белой пыли. Пожары погасли только недавно, еще будоражил запах гари. Воздух был горяч и опасен. И странно настораживала тишина. Остались лишь звуки, которые человек не замечает в обычной жизни — пение птиц, шум деревьев под порывом ветра. Издалека всплыл одинокий удар колокола, отзвучал и затих.

— Никто не помнит такого землетрясения, как в прошлом году. — Рассказывал Михаилу подоспевший Алевт. — Много людей погибло в одну ночь. Потом начался мор. Люди жили, как звери в пещерах. Только недавно стали запирать городские ворота и очистили улицы. Но многие не возвращаются. Они бродят вокруг, привыкли к такой жизни. И теперь все еще трясет, не так сильно, как прежде, но достаточно для тех, кто испуган. Многие обезумели, тысячи обратились в язычников. Пытаются по приметам угадать судьбу. Сотни лет назад Юлиан Отступник отверг здесь Христа и пытался возродить старую веру. С тех пор кого только не было: византийцы, мусульмане, теперь мы — христиане, но воздух этих мест остался прежним. Полон соблазнов. Рядом с городом есть роща, в ней был храм Аполлона и Венеры. Храма давно нет, только место. Туда сходились толпы женщин и мужчин. Во время крестового похода турки подсылали в рощу блудниц, и пока франки предавались похоти, отправляли их на Божий суд в костюмах Адама. Выставляли на стенах распятыми, лицом к кресту, а под чресла подкладывали козий зад.

Алевт громко расхохотался. Его лицо — вытянутое и бледное, с русой бородкой казалось одержимым.

— Ты непохож на грека. — Сказал Михаил.

— Я говорил тебе, я франк. Алевт — греческое имя, данное мне при крещении. А старое я забыл. Не веришь? Или почти забыл, достаточно, чтобы никогда не вспоминать.

— Но ты радуешься, когда говоришь о смерти наших.

— Я — гражданин мира. Мне безразличны греки. Но франков я не люблю, хоть я один из них. Зло в них я вижу лучше.

— Но зло есть и в греках.

— То — чужое.

— Ты рад, когда франки терпят поражение?

— Я стараюсь быть справедливым. Среди своих я его не вижу.

— А среди чужих?

— Они и есть чужие. Что мне за дело до них.

— И этого достаточно, чтобы желать своим зла?

— Я сказал, я не желаю зла. — По лицу Алевта прошла судорога. — Нет. Поверь. Я знаю цену истине. Потому готов идти против всех. Мой друг умер в их тюрьме, его забили до смерти за то, что мы были вместе. За то, что я любил его, а он меня. Они расхваливают собственные добродетели. Но дорого ли они стоят без искушения? Меня сжег огонь. Знаешь его имя? Любовь. Да, да. Кто знает ей цену? Они и не пытались узнать и не понимают тех, кто знает. Потому я смеюсь, когда представляю, как их распинали на этих стенах за блуд. Поделом. Или я должен сокрушаться только потому, что принадлежу к одному с ними племени? Ты сам — такой же, ты — другой. Я видел, как ты хотел помочь этим несчастным. Разве кто-нибудь встал с тобой рядом? Ты был один против всех. Смотри. Там стоят греческие богословы. Видишь? А там их посол. Этот хитрый Варсофоний. Их охраняют, им прислуживают. А что у них общего с Христом? Почему эти люди не хотят разделить участь нищих, как он велел? Почему этот сириец не захотел поделиться с голодными? Я сужу. — Алевт вплотную приблизил свое лицо к Михаилу. Щека его дергалась. — И своих сужу строже.

Алевт махнул рукой, не договорив, побежал в голову каравана, но вскоре вернулся. — Они решили миновать город, не останавливаясь. Там полно болезней. Решено отойти, как можно дальше. Вечером мы продолжим.

Шли быстро, вытянувшись вдоль реки. Город остался позади, Оронт повернул в сторону близких гор. Дорога вела вдоль леса. Дышалось легко, и дыхание доставляло блаженство, настолько силен был аромат цветущих растений. Воспоминание о городе казалось плохим сном, к которому не будет возврата. Ноги несли вперед, будто рай находится рядом и осталось толкнуть дверь и войти…

И вдруг встали. От леса катила огромная толпа. Лиц не было, лишь ярость и неистовая злоба. Размахивали палками, тянули руки, скалились, кричали все разом жалобно и страшно. Безумие владело этими… даже не людьми, настолько отчаянным и диким был их вид. Сотни, тысячи, волнующаяся масса уродливой, серой плоти.

Византийцы умели отражать нападение. Копейщики вытянулись в линию, следом встали лучники, поспешно готовя оружие. Толпа налетела, как первая тяжелая волна обрушивается вслед за внезапным смерчем. Налетела, ударила в преграду и отхлынула. Задние еще напирали, но те, кто вырвался вперед, уперлись грудью в острия копий и замерли. Только дышали хрипло, глядя глаза в глаза, и рев сменился тяжелым, как свинец, молчанием. Так и застыли. Огромное скопище ощущало себя едино, слитно и набирало силы для нового порыва, который бросил бы людей вперед, на острия копий и протащил бы вместе с телами убитых — своих и чужих. Еще длился первый страшный миг, дышал ненавистью, переполнявшей, как грозовой заряд переполняет черную тучу, готовую разразиться ударом молнии. На помощь своим поспешно подтянулись остальные, линия византийцев укрепилась, но силы оставались неравны. Пока оружие удерживало нападавших, они растеклись вдоль линии каравана, перекрыли путь и теснили, чтобы окружить, навалиться вдесятером на одного и одолеть. К тому шло. Громко кричали женщины, волновались лошади, люди метались из стороны в сторону, будто барахтались в огромной сети, пока она стягивалась, опутывала прочно и безнадежно. Солнце жгло. Толпа напирала. Но на счастье византийцев, у них оставался путь отхода. Засада была устроена с одной стороны дороги, и, упиралась в византийцев, будто дугой натянутого лука. Караван стал медленно сползать на большое поле, густо усеянное камнями. Пятились, удерживая наседающих врагов на остриях копий. Немного им осталось, но решающего усилия, последнего отчаянного броска не хватило. Толпа еще бесновалась, но воля ее ослабела. И, как переливается песок в часах, ответно крепла сила осажденных. Раненых успели подобрать, передать назад, своим. Остальные сомкнулись и держались плечом к плечу. Толпа наседала. Передние, на которых были направлены копья, сдерживали задних. А те пытались дотянуться через головы и толкали своих в спины, гнали вперед. Не уступая друг другу, люди катились валом через каменную равнину. Византийцы отступали, поднимаясь на плоскую верхушку холма. Здесь в изгибе морского берега стояла когда-то сторожевая башня, окончательно поверженная недавним землетрясением. В основании башни среди развалин сохранились многочисленные ходы и укрытия, к которым разрушительные силы природы добавили новые трещины и разломы. Погонщики загоняли туда верблюдов. Теперь, когда караван оказался под защитой, можно было испытать силу врага. Цепь византийцев решительно пошла вперед, убыстряя шаг и подкалывая врагов остриями копий. Те подались, но схватились за камни, которые валялись в избытке. Лучники ударили почти в упор, и два десятка тел легли под ноги идущим. Византийцы переступали через них, и шли, не оглядываясь, не медля, предоставив задним добивать тех, кто пытался встать. Лучники ударили еще раз, и каждая стрела нашла цель. Копейщики ускорили шаг, пытались воспользоваться замешательством, чтобы рассеять толпу и обратить ее в бегство. Но нападавших было намного больше, в византийцев полетели сотни камней. Раненые и убитые были теперь с обеих сторон. Варсофоний отозвал своих в укрытие. Силы оставались неравны. Достаточно было выманить византийцев, рассеять их строй камнями, и преимущество нападавших стало бы окончательным. Цепь отступила, толпа потянулась следом. На поспешно организованный лагерь посыпался густой град камней. Лучники поразили нескольких, наиболее ретивых метателей, наступила передышка. Пришла пора осмотреться. Один убитый, несколько тяжело раненых — такими оказались потери. У Михаила не было оружия, он не имел навыков воина. Совсем не то, что Алевт. Этот объявился в полном вооружении, на одежде была кровь. Одного я проткнул. — Сказал он. — Но кровь не его. Вытаскивал раненого. Знаешь, ведь это — те самые нищие. Я их узнал. Они, уверен, подняли остальных, пообещали хорошую добычу. Все эти дикари живут в пещерах достаточно далеко отсюда и редко сходятся вместе. Нищие дали знать. Это они организовали засаду. И они не отступят, пока не добьются своего.