Генералиссимус Суворов - Леонтий Раковский

Отпустив гражданские власти, Суворов на некоторое время вышел из приемной.

Потом снова стремительно вошел, стал посреди залы и сказал генералу от инфантерии Розенбергу, который до него командовал русским вспомогательным корпусом:

– Ваше высокопревосходительство, Андрей Григорьевич, познакомьте же меня с господами генералами!

Суворов стоял навытяжку, но смотрел вниз, точно задумался. Его всегда низко опущенные веки совершенно закрывали глаза. Лицо сразу же стало иным – старческим и кротким.

– Генерал-лейтенант Повало-Швейковский! – представил Розенберг.

Коренастый, плотный Повало-Швейковский по-солдатски «ел» глазами Суворова, но фельдмаршал не подымал глаз, только поклонился:

– Вместе не служили. Послужим!

– Генерал-майор Барановский!

– Помилуй Бог, не слыхал. Познакомимся! – стоял, не подымая глаз, Суворов.

– Генерал-майор Милорадович!

Суворов открыл глаза. Семидесятилетний старик сразу же исчез.

– А, это Миша! Мишенька! – оживился Суворов. – Я знал вас вот этаким, – он показал рукой на аршин от пола. – Едал у вашего батюшки Андрея Степановича вареники. Да какие сладкие! Как теперь помню. Помню и вас, Михаило Андреич. Вы тогда хорошо ездили верхом на палочке. Как же вы тогда лихо рубили деревянной сабелькой!

Молодой, двадцатидевятилетний генерал Милорадович, шеф Апшеронского мушкатерского полка, стоял весь красный от счастья.

– Поцелуемся же, Михайло Андреич! Ты будешь герой.

Суворов обнял Милорадовича и опять стал в прежнее положение.

– Генерал-майор Тыртов!

– Помилуй Бог, не слыхал! Познакомимся! – поклонился, не глядя на Тыртова, Суворов.

– Генерал-майор князь Багратион!

– Князь Петр, это ты? Помнишь Очаков, Брест, Прагу?

– Так точно, ваше сиятельство!

Суворов горячо обнял любимого князя. Поцеловал его в глаза, в лоб, в губы.

– Господь с тобою!

Русские генералы были все.

Суворов вскинул голову и стал ходить широкими шагами, говоря:

– Субординация! Экзерциция! Военный шаг – аршин, в захождении – полтора. Голова хвоста не ждет: внезапно, как снег на голову. Пуля дура, штык молодец. Мы пришли бить ветреных сумасбродных французишек. Они воюют колоннами, и мы будем их бить колоннами! Глазомер, быстрота, натиск!

Потом круто повернулся на каблуках к Розенбергу:

– Ваше высокопревосходительство, пожалуйте мне два полчка пехоты да два полчка казаков!

– В воле вашего сиятельства весь корпус. Которых прикажете?

Суворов резко отвернулся от Розенберга. Уклончивый ответ не понравился. Суворов вспыхнул и продолжал шагать, приговаривая:

– Намека, догадка, лживка, немогузнайка. От немогузнайки – много беды!

Высокий худой Розенберг стоял смущенный. Руки у него тряслись. Фельдмаршал разгневался, а почему – Розенберг так и не понял.

– Ваше сиятельство, мой полк готов! – молодцевато шагнул вперед князь Багратион.

Он знал суворовскую натуру: надо быстро и четко!

И Суворов еще раз обнял Багратиона:

– Ступай, приготовь и приготовься! Помни: голова хвоста не ждет! Внезапно, как снег на голову!

III

В Валеджио Суворов принял рапорт командующего австрийской армией престарелого барона Меласа и произвел смотр его войскам.

Австрийскую армию Суворов знал хорошо еще по турецкой кампании, по Фокшанам и Рымнику, и смотр ничего нового дать ему не мог, но Суворов хотел всеми мерами поднять дух австрийской армии, которая несколько последних лет терпела неудачи.

– Что, старик, разобьем французов? – спросил Суворов у пожилого австрийского гренадера.

– Мы бивали врагов с Лаудоном, а с вашим сиятельством еще лучше будем бить! – отвечал гренадер.

Перед Суворовым целый час проходили полки.

Суворов был в белом австрийском фельдмаршальском мундире и небольшой каске.

Рядом с ним верхом на лошадях сидели старые кавалерийские генералы барон Мелас и венгерец Край.

Край, еще очень крепкий для своих шестидесяти пяти лет, был длинен, жилист и смугл.

А рыхлый небольшой Мелас, более старый, чем Край, уже с трудом сидел на лошади. Рука, державшая поводья, тряслась. Ему пристойнее было бы сидеть в покойной коляске, а не в седле, но барон бодрился: рядом с ним на казачьем коне молодцевато сидел его одногодок, сухонький, живой фельдмаршал Суворов.

Суворов, казалось, смотрел только на проходившие войска, но видел все: как перешептываются австрийские адъютанты, как барон Мелас по-стариковски шевелит пухлыми губами. Александр Васильевич в уме уже окрестил его – папа Мелас.

Мелас был не Бог весть какой талантливый полководец, но человек почтенный, всю жизнь в строю и не интриган, и потому Суворов чувствовал к нему расположение.

Австрийцы шагали браво. Башмаки у них не так истрепаны, как у Багратионовых егерей, которые прошагали столько верст. Белые мундирчики созданы только для парадов. Но – Господь с ними! – надо для начала похвалить союзников.

– Шаг хорош: победа! – громко, чтобы слышали все, сказал Суворов, когда мимо него прошел последний австрийский взвод.

В своем же кругу Суворов дал другую оценку;

– Солдаты – неплохи. Много славян: чехов, поляков, русин. С солдатом, помилуй Бог, бить французов можно. Но офицеры австрийские – никуда. Все они – немогузнайки. Что ни спросишь, один ответ: «Ich kann nicht bestimmt sagen!» [99] Ох уж эти мне нихтбештимзагеры, унтеркунфтщики!

Суворову очень не понравилось, когда на его вопрос адъютанту, где генерал Фрелих, австрийский офицер ответил, что генерал Фрелих поехал за город, чтобы иметь лучший «унтеркунфт» [100] .

Новое меткое суворовское словцо было готово.

– Куда может вести солдат такой офицер? Войска знают одно: оборону. Надобно переломить, переучить! Завтра же начать!

Обучаться австрийские войска действительно начали со следующего дня.

Русские полки собирались постепенно в Валеджио. Наступать с одними австрийцами, к тому же незнакомыми с суворовской тактикой, было немыслимо. Суворов решил подождать подхода всех своих войск. А чтобы не терять времени даром, велел обучать австрийцев сквозным атакам пехоты на пехоту, пехоты на кавалерию и т. д. И дал приказ – продиктовал по-немецки выдержки из своей «Науки побеждать».

В австрийские полки разослал русских офицеров обучать союзников штыковому бою, быстроте и натиску.

Австрийцы оскорбились: помилуйте, какие-то варвары станут учить их! Лапидарный, отрывистый стиль суворовских приказов был им непривычен и чужд.

«Марш вперед!» – когда австрийцы привыкли в лучшем случае стоять на одном месте.

«Смерть или плен – все едино!» – когда у австрийцев понятие о воинской чести не было так высоко, чтоб предпочитать смерть плену.

Только те, кто по Фокшанам и Рымнику помнил знаменитого «Генерала-вперед», понимали суворовский приказ. Остальные пожимали плечами, говоря: «Den Feind uberall angreiffen! Was ist das fur eine Strategie?» [101]

Папа Мелас, как старший австрийский генерал, приехал к фельдмаршалу поговорить об этих нововведениях. Он завел разговор издалека – о том, что-де у русских и австрийцев разные воинские уставы и прочее.

Но Суворов прижал его, – папа Мелас вынужден был сказать прямо: да, австрийские генералы недовольны новыми порядками.

– Пустяки! Это младенцы, которые плачут, пока их обмывают! Зато после они спят крепким сном! – отрезал Суворов.

И папа Мелас уехал ни с чем.

Генерал Шателер предложил Суворову, пока подойдут русские войска, произвести рекогносцировку.

Суворов резко отказался:

– Рекогносцировки нужны только робким. Кто хочет найти неприятеля, найдет и без них. Штыки, холодное оружие, атака, удар – вот мои рекогносцировки!

Это говорил он сам, опытнейший разведчик, с первых дней своей военной службы показавший себя чрезвычайно смелым и находчивым в рекогносцировке, бывший в разведке в двух шагах от палатки Фридриха II.

Но здесь под рекогносцировкой австрийцы понимали иное: демонстрацию. Излюбленным их приемом было – пугать неприятеля, делать вид, что они хотят наступать, в то время как сами желали обратного.

Суворову сразу же надо было показать, что на этот путь он не станет.

Суворов был намерен ударить по врагу, ударить немедленно и сокрушительно. Он только ждал, когда подойдут его чудо-богатыри.

IV

Суворовские полки один за другим собирались у Валеджио.

Русские войска шли, с удивлением глядя кругом: здесь все было необычайно – и люди, и природа.

Казались странными эти городки и местечки, окруженные, точно крепости, каменными стенами и рвами; плоские крыши кирпичных домов; фруктовые деревья, разбросанные меж кукурузных и капустных полей; холмы, где тесно, друг к дружке, посажены виноград, кукуруза, тутовые деревья, яблони, груши, орешник; смуглые черноволосые крестьяне в кожаных штанах с голыми от подколенок ногами.

– Народ здесь черный, как цыгане.

– И ни одного курносого…

– Чесноком и луком больно пахнут: как откроет рот, так уноси ноги!