Генералиссимус Суворов - Леонтий Раковский

В один из дней император Франц поехал в Шенбрунн встречать русский корпус генерала Розенберга, шедший в Италию. Вена опустела, все повалили в Шенбрунн.

Суворов не был приглашен встречать войска, но поехал в карете посмотреть своих на марше.

Император Франц, увидев Суворова, прислал ему верховую лошадь, приглашая вместе с ним делать смотр. Суворов сел на лошадь и подъехал к Францу. Они стояли так, рядом, пропуская мимо себя полки.

Венцы теснились к дороге, лезли на заборы и деревья – с интересом смотрели на проходившие русские полки и на их необычайного фельдмаршала.

Русские воины, запыленные и загорелые, в своих темных, зеленых и далеко не новых мундирах были вовсе не парадны, но шли бодро, с веселыми песнями. Эти удалые, с посвистом, с гиканьем, песни поражали австрийцев: их войска мало и плохо пели.

А русский старичок фельдмаршал поражал их еще больше: он годился императору в дедушки, а был живее, энергичнее их молодого меланхоличного Франца.

Впрочем, приезд Суворова подбодрил и Франца, вселил в него надежду и радость. Император Франц вверил Суворову всю австрийскую армию в Италии. А для того чтобы подчинить ему старших австрийских генералов, пожаловал Суворову чин фельдмаршала австрийской армии.

Он обещал предоставить Суворову полную свободу ведения войны. Но Суворов еще по прежним турецким кампаниям хорошо знал австрийский гофкригсрат, его нелепое обыкновение пытаться управлять военными действиями из Вены, за тридевять земель от места боя. Без гофкригсрата австрийские генералы не могли сделать ни шагу, шли у него на поводу. Суворов ждал, что гофкригсрат попытается и в этот раз наложить свою руку.

Его ожидания сбылись.

Первый министр и председатель гофкригсрата барон Тугут, считавший себя большим знатоком военного дела, каким в действительности он никогда не был, хотел, чтобы Суворов изложил гофкригсрату план будущей кампании.

Суворов резонно ответил, что решит на месте, так как все предвидеть заранее невозможно и так как кроме союзников есть еще и неприятель.

Тугут не окончил на этом свои домогания. Он прислал Суворову готовый план действий союзных войск до реки Адды. Члены гофкригсрата, привезшие план, требовали, чтобы Суворов рассмотрел его – исправил или изменил.

Суворов перечеркнул крестам план Тугута и внизу написал:

«Начну кампанию переходом через Адду, а кончу где Богу будет угодно!»

В Вене – это не в Фокшанах: там можно было уйти от обсуждения плана с австрийским командующим, и там ведь был умный принц Кобургский, а здесь этот тупой, «тугой» – Тугут. Недаром его фамилия была Тунихтгут, и барон только сократил ее для благовидности.

Суворов знал эти заранее написанные планы, – они большею частью попадают в руки неприятеля.

– В кабинете – лгут, в поле – бьют! Поменьше разговоров, побольше дела!

Наконец, к радости Суворова, настал последний день пребывания в Вене. Он получил аудиенцию у Франца. Император рассыпался в комплиментах Суворову, восхвалял его «великие испытанные дарования» и дал ему инструкцию.

Цель наступательных действий русско-австрийских войск одна; прикрывать австрийские владения от французов. (Австрийцы хорошо помнили, как еще так недавно, в 1797 году, Бонапарт оказался в нескольких переходах от Вены.)

Суворов с главными силами должен был перейти реку Минчио, овладеть крепостью Пескьерою и осадить Мантуро, продолжая наступление на реки Адду и Олио.

О дальнейших своих действиях – немедленно сообщать в Вену.

По австрийским замыслам, предполагалась бесцветная, тягучая кампания. Единственное, что из распоряжения Франца пришлось Суворову по душе, это поручение генералу Меласу заботы о продовольствии русских войск.

II

Суворов с Андрюшей Горчаковым и восемью казаками конвоя спешил через Виченцу и Верону в Валеджио, где командующий австрийскими войсками барон Мелас устроил главную квартиру. Суворов все время обгонял русские войска, – они эшелонами двигались туда же. Несмотря на весеннее бездорожье, разливы рек и снег, лежавший в горах, русский корпус шел ускоренным маршем, сделав за восемнадцать суток более пятисот верст.

В Виченце Суворова встретил маркиз Шателер. Император Франц назначил маркиза генерал-квартирмейстером соединенной армии.

Суворов пригласил Шателера в свою карету, – хотел поскорее узнать, кого же австрийцы подсунули ему в ближайшие помощники.

Когда в Вене император назвал маркиза Шателера, Суворов невольно насторожился. Ему так и представился завитой, напомаженный придворный франт. Но маркиз оказался не таким. Правда, он изысканно вежлив, а белый мундир на нем с иголочки, но на мундире у маркиза – орден Марии-Терезии.

– За какое дело изволили получить? – спросил Суворов.

– За Фокшаны.

– Ба, да мы, оказывается, старые боевые товарищи! – просиял Суворов.

Разговор оживился.

Суворов тут же узнал, что его молодой генерал-квартирмейстер (Шателеру было тридцать шесть лет) – бельгиец по национальности, что при Фокшанах он служил в корпусе принца Кобургского капитаном.

Перед Суворовым сидел настоящий военный и вообще образованный человек, – это сразу давало себя знать.

Приятно было Суворову и то, что Шателер, видимо, очень тепло относился к своему главнокомандующему. Суворов не чувствовал в нем этой австрийской зависти, которую не могли скрыть австрийские генералы, особенно после того, как Суворов получил звание фельдмаршала австрийской армии.

Суворов с удовольствием вспоминал Фокшаны и Рымник, говорил о своих приятелях – принце Кобургском и генерале Карачае. Карачая он убедил вновь вступить на службу, и Карачай опять служил под началом Суворова.

Генерал-квартирмейстер прекрасно – что так редко бывает в людях – умел слушать, но все старался направить разговор на деловую почву: развернул карты, показывал главнокомандующему расположение войск, пояснял их движение и спрашивал Суворова о его намерениях и предположениях.

Суворов слыхал уже это в Вене от Тугута. Он не хотел так, сразу же, выкладывать свои планы.

Александр Васильевич смотрел в окно кареты на пробегающие зеленые виноградники, на кипарисовые рощицы среди нив, на черепичные крыши домов.

И на все вопросы генерал-квартирмейстера отвечал одно:

– Штыки! Штыки!

А потом перебил Шателера:

– Мы едем на родину Корнелия Непота, Овидия и Витрувия: ведь они веронцы!

Шателер стал складывать свои карты и бумаги.

Верона была близка. Слева, среди виноградников, блеснула река.

И тут, из-за поворота дороги, из-за высоких кипарисов, вдруг к карете хлынули толпы веронцев.

Утром в Верону пришли русские войска. Один за другим съезжались австрийские генералы. Местные власти готовили в palazzo Emilia комнаты для Суворова. Все это разнеслось по Вероне с быстротою молнии.

Суворова ожидали к вечеру. И чуть солнце стало клониться к закату, как по дороге на Виченцу двинулись сотни народа.

С холмов, окружающих город, веронцы увидали карету Суворова и кинулись ей навстречу. Они с радостным криком: «Eviva Suvorov!» [96] – вмиг облепили ее со всех сторон. Какой-то молодой черноглазый итальянец вскочил на козлы, несмотря на неласковый прием сидевшего с кучером Прошки, который сердито закричал:

– Куда ты, черт, лезешь! Ногу отдавил!

Итальянец все-таки пристроился на козлах. Из толпы ему подали какое-то голубое шелковое знамя. Итальянец торжественно водрузил его и так ехал, держа знамя.

В карету летели лавровые ветки, венки.

Народ шел рядом с каретой. Каждый старался поближе протиснуться к карете и, приветствуя фельдмаршала, кричал как можно громче.

Толпа народа увеличивалась с каждым шагом. Карета с трудом продвигалась вперед.

– Мы так не скоро приедем, – говорил по-итальянски Суворов.

Но на это ему ответили с веселым смехом:

– Chi va piano, va sano! [97]

У старых городских стен, обвитых плющом и облепленных мальчишками, Суворова ждали новые и новые толпы.

– Eviva nosta liberatore! [98] – неслось отовсюду.

Суворов, прижимая руку к сердцу, раскланивался во все стороны.

Лошадей выпрягли из кареты, и веронцы на руках легко покатили ее в город до самого палаццо.

Суворов, провожаемый радостными криками многотысячной толпы, взбежал на крыльцо.

Чиновники и высшее духовенство Вероны во главе с архиепископом удалились после приема их фельдмаршалом. В зале остались свои, военные: русские генералы и несколько австрийских – Шателер, Карачай, Левенер, которых Суворов знал еще по турецким походам.

Отпустив гражданские власти, Суворов на некоторое время вышел из приемной.

Потом снова стремительно вошел, стал посреди залы и сказал генералу от инфантерии Розенбергу, который до него командовал русским вспомогательным корпусом:

– Ваше высокопревосходительство, Андрей Григорьевич, познакомьте же меня с господами генералами!