Место полного исчезновения: Эндекит - Лев Златкин

— Окажи ему свое могущественное покровительство, — слезливо заныла мать, — и стань его «найжи». Он вырастет и окажет тебе особое уважение.

— Хорошо! — согласилась Ама. — Но ты должна знать, что если ребенок умрет, то ты должна будешь возвратить амулет «хахюхан», а я перестану быть «найжи».

— Знаю! — поклонилась мать с ребенком на руках.

— Вечером возле твоей юрты устрой костер и зажги его! — приказала Ама. — Я узнаю по сожженной лопатке о духе и о жертве. Ступай!

Но женщина мялась и не уходила.

— Ама! «Мать шаманов»! — воскликнула она. — У меня в юрте еще один больной ребенок, постарше. Он сильно испугался, и у него душа от испуга выскочила из тела. Ребенок сразу заболел, во сне бредит, вскрикивает, становится в постели, плачет, стал вялым и сонливым.

— Если со времени бегства души прошло много дней, — сурово сказала Ама, — то душа начала дичать, отвыкать от своего тела и убегает далеко. Ты делала ху-рулха?

— Да! — опять заплакала мать. — Он зазывал свою душу, но она не хочет возвращаться обратно в его тело.

Ама докурила трубку, выбила остатки пепла и решительно поднялась.

— Пойдем в твою юрту! — приказала она.

Игорь машинально последовал за нею как привязанный. Он просто автоматически подчинялся этой женщине.

В юрте сидел на кошме мальчик лет десяти-двенадцати и трясся мелкой дрожью.

— Что ты больше всего любишь поесть? — спросила его Ама.

— Мя-я-я-со! — простонал, лязгая зубами, мальчик.

Ама взяла в юрте обычное оцинкованное ведро, вернулась к своим вещам, положила в ведро громовую стрелку, подошла к котлу с варящимся мясом, и ей тут же отрезали кусок оленины, который она, еще горячим, положила тоже в ведро. Взяв из своих вещей метелку из конского хвоста, Ама обмакнула ее в сок, стекший в ведро из вареного куска оленины и стала брызгать на больного мальчика, пришептывая и привывая молитвы.

Игорь догадался, что Ама просит отделившуюся от тела душу покушать любимую пищу и вернуться в тело. И на глазах Игоря мальчик стал дрожать сильно-сильно, но только спиной и непрерывно плакать. Но плакал он уже не от страха, а от радости, потому что он чувствовал, как душа входит в его тело и тоже плачет от радости, что нашла свое тело.

Через минуту мальчик был совершенно здоров.

К Аме приблизился посланник от выздоровевшей больной, чья жертва благополучно сварилась в котле и была уже разрезана на куски по числу присутствующих во дворе дома начальника исправительно-трудового учреждения, правда, хозяин дома поспешил скрыться в вверенной ему колонии, чтобы в любой момент иметь свидетелей, что он, лично, не принимал участия в преследуемых его партией антинаучных и, если не религиозных, то мистически-языческих действиях.

Игорь уже от того куска мяса, что Ама положила в ведро, ощутил такой соблазнительный запах, что сильно захотел есть, а уж когда ему вручили вслед за Амой жестяную миску с пышущим паром куском оленятины, слюна пошла сама собой.

Игорь Васильев сел рядом с Васей, который одним из первых умудрился получить свой кусок оленины и уже половину съел.

— Вкуснотища! — похвалил он еду.

Игорь не смог ответить, потому что его челюсти с удовольствием перемалывали чуть жестковатое мясо.

Когда он управился с едой, Вася спросил его:

— Что Ама тебе нагадала?

Игорь недоверчиво улыбнулся.

— Что через несколько дней я начну работать на властителя подземного царства Ерлика! — сказал он насмешливо.

Но его сообщение ответной улыбки у Васи не вызвало.

— Если она сказала, то так оно и будет! — заявил он. — Ты сам видел, что она творит. Обидно, конечно, что она меня держит за дерево, но…

Он умолк, переваривая вместе с мясом и свою обиду. Впрочем, что ему было обижаться? Ама сказала ему правду и сравнивала его с деревом совсем не в обидном смысле этого слова, имея в виду не твердую древесину, а цепкие его корни, жизнестойкость и самоутверждение. А это не такие уж и плохие качества.

Игорь не внял его словам и продолжал насмешливо улыбаться. Конечно, чудесные исцеления, произошедшие у него на глазах, убеждали. Однако, одно дело чудо врачевания, и совсем другое — прорицания. Хотя совпадение ее слов с пророчеством Котова немного начинало беспокоить Игоря Васильева. Но он так хорошо стал себя чувствовать, что думать о своем возможном служении властителю подземного царства Ерлику не хотелось.

Врачевание и пиршество заняли достаточно много времени. Когда все насытились, съесть целого оленя надо уметь, Ама удалилась в дом отдохнуть перед вечерним камланием.

Вася подсуетился и приволок откуда-то две медвежьи полости, на которых они и отдохнули в полудреме до вечернего камлания.

Как только сумерки пали на землю, возле юрты больного ребенка зажгли большой костер. Игорь успел заметить, что в середину костра положили железный топор.

Ама вышла из дома, держа в одной руке баранью лопатку, в другой деревянные щипцы. Подойдя к костру, она положила на раскаленный топор лопатку и через некоторое время сняла ее, обугленную. На этот раз она не стала на нее плевать, а просто побрызгала водой три раза. Обугленная лопатка зашипела и вся изошлась мелкими трещинами.

— Приведите барана для жертвы! — велела Ама. — А также вина, вареного чая и сметаны.

Игорь, которого Ама опять взяла с собой, стоял рядом и смотрел во все глаза. Он не мог понять, зачем Ама это делает — держит его рядом с собой.

Ама велела матери больного ребенка вынести его к костру, что было тут же исполнено.

Привели барана, принесли вина, чаю, сметаны.

Ама взяла в правую руку небольшую деревянную чашечку, очевидно, китайского происхождения, с иероглифами, зачерпнула ею вина и, став лицом к огню, брызнула вином в огонь, затем, качаясь из стороны в сторону, завыла заклинания. Она часто хватала себя за голову и время от времени, брызгая из чашки в огонь вином, называла имя больного ребенка.

Чем дольше продолжался кхырык, тем более Ама приходила в какое-то особое вдохновение, черты ее лица изменились до безобразия, все члены тряслись, как у припадочной, голос стал дикий, а сила его была такова, что он разносился по окрестностям поселка, навевая ужас на охранников и их семьи.

Достигнув кульминации, Ама так близко подбежала к огню, что Игорю стало страшно за нее, и он машинально встал позади, чтобы в случае чего успеть ее схватить и вытащить из огня.

Ама ожесточенно затрясла головой и руками, словно изгоняя кого-то из огня и, издав страшный нечеловеческий крик, упала прямо на руки стоявшего позади Игоря. Он поспешил оттащить ее подальше от огня.

Ама сразу же пришла в себя, встала, взяла немного сметаны и помазала ею барана, после чего на бедное животное сразу же набросились родственники больного мальчика и предали его мучительной смерти, а затем разделали тушу. Мясо отправилось в котел вариться, шкуру стали тут же обрабатывать, она предназначалась Аме, как и малая толика денег, положенных за камлание, а кости, за исключением лопаток, отправленных Аме для дальнейшей работы, были прошены тут же в костер. Из костра взамен достали раскаленный докрасна топор и подтащили его поближе к больному ребенку. Ребенка раздели донага, после чего Ама оголила свою правую ногу и стала ею тереть о раскаленный топор и прикладывать ногу к больному месту ребенка. Бедный ребенок стал извиваться и кричать, слезы градом полились из его глаз.

Ама еще несколько раз потерлась босой ногой о раскаленное железо топора и приложила босую ногу к больному месту ребенка, пока он, наконец, не угомонился, перестал кричать и уснул у всех на глазах.

Ама неуловимым движением прямо из воздуха достала на крепком кожаном шнурке амулет, представлявший собой гладкий камешек с дыркой, который отдыхающие на Черном море зовут «куриный бог», и надела амулет на шею ребенку.

Пока варилось мясо барана в котле, Ама прошла в центральную юрту, приготовленную для предсказания.

Помощник Амы принес ей из дома плащ шамана из шкуры оленя. Наружная сторона плаща вся была увешана множеством жгутов различной величины, обшитых парчей и представляющих змей. Верхние концы жгутов были пришиты не за, самые концы, а пониже, так, что толстые концы оставались висеть свободными и напоминали головы змей, на которых были вышиты кружочки глаз, а конец толстого жгута был расщеплен, змеи выходили с расщепленной пастью. Хвосты больших змей раздваивались, и на каждом конце висела кисть. Кое-где одну голову имели сразу три змеи. Кроме жгутов, на плаще были нашиты пучками, по девять в каждом, узкие ремни из оленьей шкуры.

Поскольку Ама приказала помощнику принести ей «маньяк», то Игорь понял, что это и есть название плаща, правда, после он узнал, что так же называются и пучки ремешков, нашитых на плащ.

Еще на плаще были нашиты шкурки горностаев, бурундуков и летяг вместе с маньяками. Так же прикреплены стременнообразные железные треугольники, на одно из колен которых были вздеты железные привески в виде лука с наложенной стрелкой для отпугивания от камлающего шамана злых духов. На спине плаща нашиты две одинаковые круглые медные бляхи. Две одинаковые другие были нашиты на груди. Воротник плаща был обшит бахромой из перьев филина, к воротнику пришиты семь куколок с плюмажем из перьев филина и девять медных колокольчиков. Семь дев-куколок взывали их голосами к духу, чтобы он спустился к ним.