Телохранитель ее величества: Точка невозврата - Сергей Кусков

Они «грузили» меня информацией без жалости, та шла таким потоком, что впору для нее было выводить отдельный канал. Имена, истории жизни, истории попадания в корпус. Приютские истории. Истории происшествий внутри корпуса, во время службы и учебки. Описание самой учебки — у них она не то же, что у меня. Сплетни относительно матерей-командиров и старших офицеров. В том числе, кстати, и про Катарину, о личной жизни которой я узнал многое. Кстати, наши особые взаимоотношения уже толкали людей на мысли, что между нами не все чисто, но пока это были лишь вольные домыслы. И многое многое другое — само собой, запомнил я далеко не всё. В общем, этот день мне понравился.

А еще больше понравилась реакция «чертовой дюжины», моего взвода. Они заходили в кают-компанию, и вместе, и порознь, что-то делали и с кем-то разговаривали, бросая на меня ревнивые взгляды. Но не сделав попытки заговорить со мной или что-то сказать, уходили. Возвращаясь через полчаса в немного ином составе, но с тем же алгоритмом действий.

Я же понял, что зря столько опасался местных девчонок. Да, у каждой здесь свои тараканы, но общий язык я найду с любой. Во всяком случае, тогда мне показалось именно так.

Глава 15. Обхождение, наука и наука обхождения

Декабрь 2447, Венера, Альфа, Золотой дворец. Корпус королевских телохранителей

Клац. Клац. Клац. Попадание. Снова попадание. Мимо. Попадание. Мимо. Снова мимо. И снова.

Когда я впервые садился в кресло «мозговерта», я предполагал, что усовершенствование коснется лишь ускорения. Но оказалось, что у процесса есть и иные положительные эффекты. Например, меткость. С тех пор, как я пришел в себя, она возросла существенно. Также улучшились память, внимание и зрение. Я начал понимать местных мастериц, попадающих в такие цели, в которые никто никогда не попадет, ориентирующихся в пространстве так, будто такая штука, как вестибулярный аппарат, заменена у них на гирокомпас. У меня и у самого ориентация в пространстве вышла на уровень. Например, по той лесенке, по которой я бежал на первой дорожке смерти, теперь могу не бежать, не идти, а танцевать. Буквально вчера для пробы ходил по стальному тросу. Успешно! Мой вестибулярный аппарат работает не хуже чем у профессиональных эквилибристов, и это только начало тренировок.

Сейчас же, в данный момент, я отрабатывал одно из важнейших умений для любого бойца — меткость. И сам понимал, что то, что было до «мозговерта» — ознакомление, детские игрушки.

— Есть, прошел. Зачет. Коэффициент попадания — пятьдесят два процента. Неплохо! — Маркиза пальцами деактивировала голографическую линзу перед лицом, сквозь которую наблюдала за результатами моих стараний. — Молодец, делаешь успехи! Голова не болит?

Я отрицательно покачал головой. Нет, не болит. Но иногда случаются приступы, когда боль разрывает на куски. По словам Рамирес, эта боль будет присутствовать еще долго, пока моя нервная система окончательно не войдет в равновесие. Обычно требуется месяц, для меня он может растянуться на все три, однако после первых двух-трех недель периодичность и сила приступов упадет. И это радовало.

Сегодня прошла ровно неделя с момента моего знакомства с Рамирес. Мы на «ты», без «сеньора», она сама попросила называть ее так. Выстроила общение по типу «младший брат — старшая сестра», считая, что в ее случае это педагогично. Первые дни она непрерывно наблюдала за мной, ходила по пятам, давала советы и вообще была моим ангелом- хранителем. После же я частенько сидел у нее в кабинете, пил кофе и мы трепались о жизни.

Из бесед с нею я почерпнул очень много интересного об особенностях именно этой установки, стоящей в подземелье дворца. Она отличается от армейских аналогов, а статистика сбоев, действительно, на порядок ниже, чем в королевских войсках. Отличаются так же и методики расшатывания организма, внедрения тех преимуществ, что дает нейронное ускорение. Ведь умение быстро думать без умения эту быстроту применить ничего не стоит. И именно методики раскачки — определяющий момент существования корпуса, главная причина того, что выглядит он так, как выглядит, со всеми своими законами и традициями. Каждая традиция зародилась не на пустом месте, а благодаря тому, что для методик требовались соответствующие условия, соответствующие люди, соответствующих параметров.

Надо сказать, первые дни мне ее помощь ой как требовалась! Представьте такую ситуацию: вы взмахиваете рукой, или переставляете ногу, а нога (рука) стоит на месте. Или не стоит, двигается, но с черепашьей скоростью. А в конце ускоряется, смещает твой центр масс, и ты, не успев среагировать, падаешь. Всего лишь оттого, что хотел переставить ногу или махнул рукой. Даже ложку ко рту приходилось приближать медленно-медленно, чтобы не выбиться из графика подноса ложки ко рту!

Я чувствовал себя маленьким ребенком, обучающимся базовой моторике, который ничего не умеет и все его достижения — не писает в подгузники. Но мое тело училось. Училось использовать новую скорость восприятия, отдавать команды на ней и воспринимать их результат, а так же синхронизировать движения с обычной, общечеловеческой скоростью.

То, что я пытался выработать сейчас, здесь называется лаконично, «боевой режим». Это как коробка передач на доисторических транспортах, только автоматически включающаяся, молниеносная и у тебя в голове. К примеру, живешь, идешь по улице, делаешь свои дела — у тебя одна скорость восприятия. Вдруг хулиганы напали, машина выскочила, еще какая опасность — автоматический вброс в кровь адреналина, и твоя скорость анализа угрозы становится в разы выше. Пока только анализа, обратную связь, реакцию, мне еще предстоит развивать, отдельно. Но вот опасность ликвидирована, мозгу подается сигнал об отбое, и ты снова видишь, слышишь и думаешь, как обычный человек. И никак иначе.

Этот режим нужен, просто необходим, без него никак. Ведь если жить все время в ускоренном темпе — сгоришь, и это не лечится. Те, кто так и не выработал его в себе, становятся психами, идиотами, сходят с ума, и утилизация для них — милосердие. Проблема в том, что когда, например, я выбегал из туннеля полосы смерти, где погружался в транс, подобный этому режиму, мои глаза видели окончание туннеля, окончание испытания, тело чувствовало, что я расслабляюсь. И сама нервная система переходила из возбужденного состояния в обычное, транс под действием этих факторов исчезал. Здесь же такого граничного фактора нет — мозг не знает, не видит, когда нужно выйти из ускоренного режима. Нет ни яркого света в конце туннеля, ни окончания двигательных сокращений — ничего, что толкнуло бы его к выходу в нормальный режим. Этот фактор я должен задавать себе, мысленно, каждый раз, и хуже того, делать это на автомате, неосознанно. И в этом заключалась вся гениальность местных методик.

— Новая серия. Готов? — повернулась девушка. Я кивнул, защелкнув на винтовке новый рожок с гранулами. — Поехали!

Да, поехали. Я всегда готов. Я же мужчина, а какой мужчина не любит пострелять? Приклад в плечо, глаз на мушку и на дальний стенд, по которому сейчас начнут проплывать мишени. Да-да, как в школе, ствол и мушка, без электроники. Цели же будут проплывать на скорости, все время возрастающей по мере роста процента попаданий. При резком же уходе статистики в ноль упражнение закончится, условным поражением.

Есть, первая цель, поплыла. Клац — приклад врезался в плечо. Попал, не попал — теперь, в принципе, не важно. Главное стрелять, статистика придет со временем. Быстро стрелять, не отвлекаясь. Вторая, третья цели, четвертая. Клац, клац, клац. Еще и еще. Началось, быстрее пошли. Еще быстрее. На какой-то момент притормозили. Затем вновь ускорились. И так несколько раз. Я водил стволом на микроны, на миллиметры вправо-влево, вверх-вниз, ловя их, и нажимая, и нажимая гашетку. Клац, клац. Клац, клац. Палец же дергался все быстрее и быстрее, быстрее и быстрее… Пока в один миг не застыл в спущенном положении.

— Стоп! — Моя спутница и наставница практической части предмета остановила процесс, вскинув руку. — Сорвался, Хуанито. Коэффициент попадания — сорок один процент. А если бы не смазанная концовка, было бы все шестьдесят! Плохо, Хуан! Плохо! Надо держать себя в руках.

Она осмотрела меня с ног до головы, мое плачевное состояние, и все-таки сжалилась:

— Ладно, перерыв!

И присела, откинувшись на стойку с боеприпасами.

— Уффф! — лаконично воскликнул я, деактивировал оружие и последовал ее примеру, присев и прислонившись к стенке. — Так плохо выгляжу?

Она поджала губки, не ответила.

Мы сидели в «шахте» — достаточно узком и невероятно длинном тоннеле стрельбища. Находились здесь давно и работали постоянно, без перерыва, меняя накаливающиеся иглометы на холодные, которых в местном арсенале, как и в любом другом арсенале корпуса, было предостаточно. Тренировались стрелять из разных позиций — стоя, сидя, лежа. Пока лежа получалось лучше всего, но я не отчаивался.