Встречи на московских улицах - Павел Федорович Николаев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Борис приехал за мной после спектакля в театр. Мы, как всегда, сошли у Белорусского вокзала и зашагали по бульвару. Борис приехал за мной в каком-то „не своём“ состоянии и нервно идёт своими шажками и, конечно, несмотря на все мольбы, впереди. Вдруг поравнялся со мной:
– Тимоша, мне надо поговорить с вами…
Я засмеялась.
– Не смейтесь, это не смешно, это серьёзно, это о вас… – Борис заговорил скороговоркой. – Почему! Почему! Ну по-че-му! Вам не вступить в партию? Мне же уши прожужжали об этом. Что, от вас что-нибудь убудет? Почему вы не такая, как все?!
– Не ваша?
– Да, не наша.
– Так это же счастье!
– Опять вы за своё! Но ведь в жизни-то нужно быть как все. Я похолодел, когда услышал, как вы, разговаривая с большим государственным человеком, сказали, что мы не освободители, а оккупанты, а потом отошли от него, сказав, что разговор этот скучный и неинтересный!»
Т.К. Окуневская
Татьяне Окуневской шёл тридцать третий год. Она много снималась в кино и была знаменита, очень, к тому же чертовски красива. Мужчины буквально липли к ней – от её артистического окружения до маршала Тито. На её «закидоны» смотрели сквозь пальцы, объясняя их легкомыслием женщины, избалованной повышенным вниманием к ней. Конечно, Горбатова, гражданского мужа Татьяны (оформлять брак она не хотела), это беспокоило, и он пытался остеречь жену:
– Думаете, что ваше обаяние спасёт вас от всего?! Вы что, действительно не понимаете, к чему всё это может привести?! Вы что, действительно так наивны?!
– Я действительно так наивна – я верю в то, что можно оставаться порядочным человеком, несмотря на всё, что творится вокруг.
Как когда-то отец, наставлявший пятнадцатилетнюю девушку, так теперь её муж просил, с отчаянием требовал:
– Вам надо изменить себя! Я же не прошу вас врать, льстить, вы всё равно это сделаете плохо, но хотя бы держите ваш язык за зубами или говорите всё это мне! Мне! И никому больше!
– Я как будто вылетела из клетки[41], а вы хотите во что бы то ни стало поймать и запрятать…
– У вас и мысли-то все шиворот-навыворот! Да поймите же наконец, что характер – это и есть судьба, которую вы сами себе готовите! Сами! На носу тридцатилетие советской власти, вы играете главную роль в юбилейном спектакле, и вы одна не получите звания… Поймите, я люблю вас, я волнуюсь за вас, вы же моя жена. Вы должны придерживаться тех мыслей, тех действий, которых требует жизнь!
Не придерживалась. Не вняла голосу вопиющего супруга. И хотя звание народной артистки, вопреки его опасениям, получила, но и десять лет лагерей – тоже.
Второе призвание. Артисты Московского Художественного театра возвращались с Всемирной выставки 1937 года, проходившей в Париже. Поезд прибывал на Белорусский вокзал. Встречать коллег пришли представители всех театров столицы. Среди них была В. Н. Пашенная, одна из лучших актрис советской эпохи. Искусство Веры Николаевны поражало зрителей своей мощью, а сама она воспринималась ими как достойная продолжательница традиций Ермоловой, Федотовой, Лепешинской, Ленского, Южина и Садовских – «труппы гениев» (по выражению Станиславского) Малого театра.
Много внимания Пашенная уделяла подготовке новых кадров для театра. Поэтому, гуляя по перрону вокзала с артистом М. Гладковым, имевшим опыт педагогической работы, спросила его:
– Мишенька, а вы не хотели бы преподавать в нашем театральном училище на моём курсе? Осенью я набираю новый курс.
От неожиданности вопроса Гладков растерялся и замедлил с ответом. Поэтому Вера Николаевна сочла необходимым «расшифровать» ему суть своего предложения:
– Не задумывайтесь и включайтесь. Я вам предлагаю очень серьёзное и интересное дело. Вы со мной пройдёте весь цикл преподавания мастерства актёра от приёма и первого курса до выпускных спектаклей. Если вы себя интересно проявите, перед вами откроется замечательная перспектива стать педагогом. Педагогический труд увлекателен и очень ответствен, а настоящих педагогов так мало. Ведь далеко не всякий актёр или режиссёр может быть педагогом. А я знаю по Студии Малого театра, вы там и ставили, и со своей молодёжью занимались. Значит, это вас интересует, решайтесь!
Гладков в это время вёл переговоры с одним ленинградским театром о постановке в нём спектакля. Это соблазняло. О своих колебаниях он сказал Пашенной, и та взорвалась: масла в огонь подлило ещё и заявление Михаила о том, что он опасается несдержанности темперамента Веры Николаевны: пусть несознательно, но она может скомпрометировать его как начинающего педагога и поставить в неловкое положение перед учениками.
Возмущению Пашенной не было границ:
– Хорошего вы обо мне мнения, товарищ Гладков! – (Это был предел. Когда Вера Николаевна вдруг обращалась к человеку, которого она обычно называла по имени и отчеству или дружески просто по имени, сугубо официально – «товарищ такой-то», – это свидетельствовало о том, что она глубоко оскорблена и гневу её не будет границ.) – Ещё никогда, за всю жизнь, с кем бы я ни работала, я не позволила себе никого компрометировать в чьих бы то ни было глазах. Никогда я не предавала дружбу. А вас я считаю не только своим учеником и младшим товарищем, но и другом. Запомните это! А надумаете, хотя я и не понимаю, что думать, – гневно блестя своими выразительными глазами и пожимая плечами, заключила Вера Николаевна, – позвоните!
Всё кончилось хорошо, но разговор на вокзале Вера Николаевна напоминала Гладкову всю жизнь. Тем не менее на его уроках была осторожна: когда хотела сделать кому-то замечание, многозначительно смотрела на молодого педагога и спрашивала:
– Михаил Николаевич, вы не возражаете? Михаил Николаевич, вы согласны? Я ничего не нарушаю?
Оставив сцену, оставив преподавание, Пашенная жила нуждами театра. Буквально за три недели до своей кончины она пригласила к себе артиста Д. С. Павлова и дала ему несколько рекомендаций, которые стали её заветом новым поколениям.
– Вы уж извините меня, старую дуру, – говорила Вера Николаевна, – что я оторвала вас от дел. Я позвала вас потому, что верю в вас. Вы чудесно сыграли Тихона, по-настоящему; у вас были хорошие работы и раньше, но «Гроза»… это так, как надо… Послушайте меня, умирающего человека… вашего старшего товарища… несколько советов, мыслей, если хотите – творческий наказ… Может быть, он
